"Сергей Диковский. Васса" - читать интересную книгу автора

в легких ботинках и рваной резине, насмешливую воркотню двух стариков,
прикрепленных к бригаде, мелкие бабьи дрязги из-за пропавшего рушника или
варежки. Теперь двадцать пять женщин жили в глиняных домах возле устья
глубокой мутной реки. Двадцать пять рыбачек караулили косяки судака и
тарани, чинили сети и ездили в город разыскивать-сапоги и плащи.
Жилистая, упрямая, острая на язык Васса была признанным командиром
"бабьей бригады". Сорокалетнюю засольщицу, объездившую все промыслы
Азовского моря, уважали и побаивались, особенно после отчаянного
путешествия на байдах, перегруженных рыбой. Только Давыдка, отсидевший
недавно полгода за браконьерство, продолжал изобретательно пакостить
женской бригаде.
Провожая взглядом легкую, ладную фигуру Давыдки, Васса с тревогой
подумала о сыне - единственном балованном сыне Алешке. И здесь схулиганил
Давыдка: подпоил пятнадцатилетнего хлопчика водкой, научил украсть из
школы волшебный фонарь и вывинтить лампы... Съездить бы в город, попросить
директора за выгнанного из школы сына-вора. Да нельзя: с часу на час
хлынет красная рыба.
Но рыбы не было. Шесть раз сыпали рыбачки плав и шесть раз выбирали
чистую сеть. Последний раз сыпали плав под утро недалеко от
государственного заповедника. По звездам и свежести воздуха угадывался
свежий денек. Прозрачная предутренняя тишина еще накрывала берег. Гулко и
отрывисто вскрикивала выпь, набирая в клюв воду, бормотала под корневищами
явора вода, сухой чекан провожал лодку легким шепотом, и только сторожевой
катер, наперекор сонному дыханию реки, вскрикивал отчетливо и упрямо:
"Таб-бак, таб-бак".
Сгрудившись на корме, бабы молчали. Наконец, недалеко от заповедника
подняли пудового сома. Решили вернуться обратно. И тут Васса, молчавшая
всю дорогу, вдруг негромко сказала:
- Айда, бабочки, в заповедник!
- По рыбу? - спросила Любка, от удивления бросив грести.
Васса засмеялась. Ровные зубы ее сверкнули в темноте.
- По щуку, - сказала она тихо, - по щуку, что в сапогах.
Они Тихонько вошли в протоку, соединяющую заповедник с рыболовным
устьем реки. Любка подвела байду к берегу, положила весла на банку и стала
дремать. Бабы ежились от утреннего холода и перешептывались. Васса
откинула мешающий слушать платок.
Небо стало линять. Большой колесный пароход вошел в реку и принялся,
задыхаясь, взбираться к далекому городу. Подмигнул и потух маяк.
Прогремела по дороге к базару телега. А они все ждали, все прислушивались
к многозначительному молчанию притихшей реки.
Наконец, проснулась Любка. Толстые щеки ее, руки, плащ, даже ресницы
были мокры от росы.
- Ой, мамо, спать хочется, - зевнула она и рассмешила своим застуженным
баском всю компанию. - Ой, хочу до дому!
Несколькими взмахами она вынесла байду на середину протоки и вдруг
круто затабанила обоими веслами. Бабы вскрикнули. Прячась в камышах, тихо
шла вдоль берега тяжелая байда. Смутно блестела в сумерках рыба, кто-то,
накрытый полушубком, спал на корме, и мерно раскачивался одинокий гребец.
Услышав за спиной женский голос, он опустил весла и не спеша обернулся.
Лодки сблизились, и торжествующая Васса поклонилась в пояс Давыдке.