"Сергей Диковский. Петр Аянка едет в гости" - читать интересную книгу автора

Старый тунгус оставляет свою пистонку, опутанную проволокой и
веревками. Он выменял это ружье и два бачка спирта за три медвежьих шкуры
и семьдесят белок. Это было еще в 1916 году.
Аянка ложится в снег и целится из винтовки. Левая рука его обтянута
ремнем по-динамовски, как учит начальник.
Гость доволен винтовкой. Ладно. Очень ладно. Если бы у Аянки была такая
винтовка, он убил бы мед" ведя одним выстрелом. Сильный огонь. Жалко
только - много рвет шкуру.
Увидев противогаз, старый тунгус удивлен. Какая странная маска! Разве
начальник мало-мало шаман?.. Для войны?.. Зачем обманывать Аянку? Он
начинает спорить, и никакими доводами нельзя доказать Аянке, что и воздух
может быть отравлен.
...Петр Аянка ночует в комнате начальника, по привычке забравшись в
спальный мешок. Докуривая трубку, старый тунгус одобрительно смотрит, как
начальник делает физзарядку: нагибается, приседает на одной ноге, вертит
руками. Очень хороший танец, надо только, чтобы пришли другие, пели и били
в ладоши. Ладно...
Утром, когда тунгус высовывается из мешка, красноармейцы собирают
белье, режут бечевками мыло.
- Товарищ Аянка, пойдем в баню.
- В баню?.. Ну, можно.
Вслед за бойцами он входит в предбанник, но решительно отказывается
расстаться с трубкой и меховыми штанами. Разве он мертвый, что его хотят
раздевать? Зачем лить на себя столько горячей воды, когда ее можно пить? И
потом человек - не глупый тюлень, чтобы самому залезать в воду.
Только пример начальника заставляет Аянку расстаться со штанами. Он с
любопытством подставляет черную спину и бока под мочалку. В самом деле,
как непонятно линяет кожа, совсем как у оленя.
И вдруг Аянка начинает хохотать. Он смотрит на стены и смеется до того
заразительно, что прыскают отмывающие его красноармейцы - Шепелев и
Страменко.
- Что с тобой, Петр Семенович?
На тунгусском языке нет этого слова, а по-русски Аянка не знает, как
сказать про ручей, что течет из стены. Его рассмешили не красная кожа и
скользкий обмылок, а краны, из которых так послушно вытекает вода.
Красноармейцы уже застегивают шинели, когда из бани выходит Аянка
краснее помидора, с расцарапанными мочалкой боками. Потухшая медная трубка
торчит во рту тунгуса. И на старческой шее прыгают, стукаясь друг о друга,
голубой стеклянный крест и божок из моржового бивня. Две печати одной
эпохи: монашеская награда после крещения в проруби и амулет от шамана.
Шепелев, сам только в армии снявший кипарисовый крест, уже готов убрать
амулеты с шеи тунгуса. Но Страменко отдергивает его руку.
- Осторожнее... Это не сразу.
- Не сразу... - машинально повторяет Петр Аянка.
И первый раз, после первой бани, воротником назад надевает рубаху.

1932