"Сергей Диковский. Петр Аянка едет в гости" - читать интересную книгу автора

осыпается на бумагу.
Это сегодня. А завтра капитан иностранного парохода шепнет пару слов
спекулянту. Капитан - страстный любитель черно-бурой лисицы, особенно если
ее можно выменять на десяток флаконов шотландского виски. Он будет ждать
весь вечер момента, когда на легкой лодчонке подойдет к борту любитель
наживы. И тоже напрасно! Давно на полдороге остановлен пограничниками
спекулянт, и черно-бурая шкура лежит на столе у начальника.
Оставшиеся еще феодалы-князьки, скупщики золота и пушнины,
контрабандисты, спиртоносы - оплот бандитизма на севере. Точно водоросли
по берегам, переплетены в Охотской тайге родовые отношения, власть
феодалов и самая наглая спекуляция на трудностях снабжения и особенностях
севера.
Есть участки, где воля князя - первого оленевода своего племени -
неоспорима. Не разрешит князь - не быть родовому собранию. Скажет князь -
и родовое собрание подтвердит, что ржавая берданка - достойная плата за
долгие годы батратчины.
Так до 1931 года хитрейший тихоня, владелец десяти тысяч оленей -
Громов был Госторгом, ЦРК, розничной торговлей, попом и судьей своего
племени.
Так играл на цинге, меняя свежее мясо на золото, знаменитый в тайге
Александров - виртуоз-скупщик, выросший с великой мукой из бедноты в
кулаки. Михал Петровича знали за четыреста километров от Нагаева, на
Буенде. Испытавши на своей шкуре жестокую лапу князей, он был особенно
эластичен, цепок и чуток.
Самый жестокий удар Трахалевым и Громовым принесла кооперация. Она не
ожидала покупателей на побережье. Собачьи упряжки с товарами, огромные
караваны легких нарт были отправлены в тайгу. Кооператоры бежали рядом с
собаками. Они кричали упряжкам: "тах! тах!.." [оклик собакам - "направо!"]
Они разрубали топорами мерзлый хлеб и на ночевках залезали в меховые
мешки. Это были не "работники прилавка", не придатки к весам, а настоящие
кооператоры Севера: пропагандисты, ветеринары, врачи, учителя и охотники.
Бой был дан за четыреста километров от моря, за Яблоновым хребтом, куда
вслед за тунгусами дошли разъездные торги кооперации. И там на местах
кооперация расплачивалась неслыханно, небывало: за белку - кирпич чая, за
черно-бурую лисицу или соболя - в двадцать - тридцать раз больше, чем
князь.
В эти дни кооператорам и партработникам района случилось беседовать с
князем Хабаровым. В юрасе их встретил моложавый, чисто выбритый тунгус,
одетый в отличный заграничный костюм. Он заговорил на чистом английском
языке (след шхун, забиравших пушнину), удивляясь расточительной политике
кооперации:
- Уверяю вас, вы проторгуетесь... При таких расценках тунгус не станет
работать... Он - лентяй... Кирпич чая за белку! Сто рублей в месяц
оленьему пастуху!.. Это безумие...
Угощал чаем, заводил канадский патефон, показывал коллекцию винчестеров
- все с приветливо застывшим лицом, и, угощая, должно быть, уже думал о
резком повороте своей политики.
Коллективизация прошла по тайге. И тотчас тунгусские феодалы повторили
волчьи приемы их волжских и кубанских собратьев.
Князья стали ярыми сторонниками коллективизации. Почти все. Сразу. Кто