"Чарльз Диккенс. Жатва" - читать интересную книгу автора

существовал же тот, кто продал свое первородство за чечевичную похлебку[8],
существовал и Иуда Искариот и Каслри[9], существует и этот человек!
У подмостков произошло какое-то движение, толкотня, и человек, которого
обличал оратор, появился рядом с ним перед собранием. Он был бледен и,
видимо, волновался - особенно выдавали его слегка дрожащие губы; но он стоял
спокойно, держась левой рукой за подбородок, и ждал, чтобы ему дали
возможность говорить. Председатель собрания решил теперь взять дело в свои
руки.
- Друзья, - сказал он, - по праву вашего председателя, я прошу нашего
друга Слекбриджа, который, может быть, немного погорячился, занять свое
место, а мы покуда послушаем, что скажет Стивен Блекпул. Вы все знаете
Стивена Блекпула. Знаете его горькую судьбу и его доброе имя.
Председатель дружески пожал Стивену руку и сел. Сел и Слекбридж,
вытирая потный лоб слева направо, - именно слева направо, а не наоборот.
- Друзья мои, - начал Стивен в гробовой тишине, - я слышал, что тут
говорили про меня, и думается мне, мои слова дела не поправят. Но пусть
лучше вы узнаете правду обо мне из моих уст, а не из чужих, хотя я всегда
путаюсь и сбиваюсь, когда меня слушает много людей.
Слекбридж от великого презрения так неистово тряхнул головой, как будто
хотел стряхнуть ее напрочь.
- Только я один из ткачей на фабрике Баундерби, из всех рабочих, не
согласился с вашим решением. Я не могу с ним согласиться. Друзья мои, я не
верю, что это будет к добру. Как бы худо не было.
Слекбридж хохотнул, скрестил руки и саркастически скривился.
- Но я не потому остался в стороне. Будь только это, я бы пошел вместе
со всеми. Но есть причина, - у меня, понимаете, есть такая причина, отчего
мне это заказано. И не только нынче, а навсегда, на всю жизнь.
Слекбридж вскочил с места и стал возле Стивена, скрежеща зубами от
ярости.
- О друзья мои, разве не то же я вам говорил? О мои соотечественники,
разве не от этого я предостерегал вас? И каково же видеть такое малодушие в
человеке, который сам пострадал от несправедливых законов? О братья мои, я
спрашиваю вас, каково видеть человека из вашей же среды, который столь
труслив и продажен, что по своей воле обрекает на гибель и себя, и вас, и
детей, и внуков ваших?
Раздались жидкие аплодисменты, нестройные крики "позор!". Но
большинство собравшихся молчали. Они видели осунувшееся, взволнованное лицо
Стивена, читали на нем искреннее бесхитростное чувство и по добросердечию
своему не столько возмущались им, сколько жалели его.
- Этому делегату положено говорить, - продолжал Стивен, - такое у него
ремесло. Ему за это деньги платят, и он свое дело знает. Пусть и занимается
им. А что выпало мне на долю, пусть его не тревожит. Это его не касается.
Это касается только меня одного.
В последних словах Стивена было столько достоинства, чтобы не сказать
благородства, что тишина стала еще полнее, а лица слушателей еще
сосредоточенней. Тот же громкий голос крикнул: "Слекбридж, не мешай нам
слушать, попридержи язык!", после чего воцарилось мертвое молчание.
- Братья, - продолжал Стивен, чей тихий голос был теперь отчетливо
слышен, - братья мои и товарищи - ибо для меня вы товарищи, хоть я и знаю,
что этот делегат думает иначе, - я скажу вам только одно, и больше мне