"Чарльз Диккенс. Рассказы 60-х годов" - читать интересную книгу автора

неожиданности, - нужно рассмотреть самые эти сочинения. Поэтому они теперь
выступают на сцену. После краткого предисловия я отложу свое перо (хочу
верить - свое непритязательное перо) и снова возьму его в руки лишь затем,
чтобы изобразить мрачное состояние души, отягченной заботой.
Он писал неряшливо и ужасающе скверным почерком. Совершенно позабыв о
чернилах, он щедро разбрызгивал их на все отнюдь того не заслуживающие
предметы: на свою одежду, на свой пюпитр, на свою шляпу, на ручку своей
зубной щетки, на свой зонт. Чернилами был залит ковер под столиком Э 4 в
общем зале, и две кляксы были обнаружены даже на беспокойном ложе этого
человека. Справившись по документу, который я привел полностью, можно
усмотреть, что утром третьего февраля тысяча восемьсот пятьдесят шестого
года этот человек в пятый раз потребовал себе перо и бумагу. Неизвестно,
каким способом он в силу своего неуравновешенного характера уничтожал эти
материалы, полученные в буфетной, но нет сомнения, что роковое деяние
совершалось им в постели и что долгое время спустя достаточно ясные улики
оставались на наволочке.
Он не озаглавил ни одного своего сочинения, боже! Как мог он поставить
заголовок, не имея головы, и где была его голова, когда он забивал ее
подобными вещами? В некоторых случаях он, по-видимому, скрывал свои
сочинения, запрятывая их в глубине собственных сапог, а посему слог его
начинал страдать еще большей неясностью. Но сапоги-то его, во всяком случае,
были парные, а среди сочинений не найдется и двух хоть как-то связанных друг
с другом. Чтобы не вдаваться в дальнейшие подробности, засим следует то, что
было вложено в


^TГЛАВА II - его сапоги^U

- Э, мосье Мютюэль! Почем я знаю, что я могу сказать? Уверяю вас, он
сам называет себя - мосье Англичанин.
- Простите, это, по-моему, невозможно, - возразил мосье Мютюэль,
согбенный, обсыпанный табаком старик в очках, в ковровых туфлях, в суконном
картузе с остроконечным козырьком, в широком синем сюртуке до пят, в
большом, пышном белом жабо и таком же галстуке, - впрочем, манишка у мосье
Мютюэля была от природы белой только по воскресеньям, но с каждым днем
недели она тускнела.
- Это, дорогая моя мадам Букле, по-моему, невозможно! - с улыбкой
повторил мосье Мютюэль и сощурил глаза, не выдержав яркого света утреннего
солнца, и тут его приятное стариковское лицо, слегка напоминающее скорлупу
грецкого ореха, стало еще более похожим на ореховую скорлупу.
- Вздор! - Это восклицание сопровождалось легким криком досады и
многочисленными кивками. - Зато очень возможно, что вы упрямый человек! -
возразила мадам Букле, плотненькая, небольшого роста женщина лет тридцати
пяти. - Так смотрите же сюда... глядите... читайте! "На третьем этаже мосье
Англичанин". Не так ли?
- Так, - сказал мосье Мютюэль.
- Прекрасно. Продолжайте свою утреннюю прогулку. Убирайтесь прочь! - И
мадам Букле прогнала собеседника, задорно щелкнув пальцами.
Местом утренней прогулки для мосье Мютюэля служила наиболее ярко
освещенная солнцем часть Главной площади в одном скучном старинном