"Чарльз Диккенс. Путешественник не по торговым делам" - читать интересную книгу автора

Кроме того, я чувствовал, что Пикфорд не вправе был налетать на
Скукотаун и лишать его картины, составлявшей общественное достояние. Он не
Наполеон Бонапарт. Когда он снял прозрачное изображение почтовой кареты, он
должен был возместить это городу прозрачным изображением фургона.
Преисполненный мрачной уверенности в том, что Пикфорд находится целиком во
власти практичности и лишен всякого воображения, я двинулся дальше.
Если у моих дверей нет красно-зеленого фонаря и ночного звонка *, то
это милость судьбы, ибо в детстве меня таскали к такому количеству рожениц,
что я сам не пойму, как избежал опасности стать акушером. У меня, должно
быть, была очень участливая няня с огромным количеством замужних
приятельниц. Во всяком случае, продолжая свой путь по Скукотауну, я
обнаружил много домов, которые были связаны для меня исключительно с этим
своеобразным моим развлечением. Около лавчонки зеленщика, в которую надо
было спуститься на несколько ступенек с улицы, я припомнил, что навещал
здесь некую даму, родившую зараз четверых детей (я не решаюсь написать
пятерых, но совершенно уверен, что их было пятеро). Эта достославная особа
устроила у себя в то утро, когда меня туда привели, настоящий светский
прием, и вид этого дома живо напомнил мне, как четверо (верней пятеро)
усопших младенцев лежали рядышком на чистой скатерти, постланной на комоде;
по детской моей простоте, они казались мне, - вероятно благодаря своему
цвету, - похожими на свиные ножки, которые выкладывают на витрине в
чистеньких лавочках, торгующих требухой. Стоя перед лавкой зеленщика, я
припомнил еще, что нас всех обнесли тогда горячим коудлом * и что среди
присутствующих была объявлена подписка; у меня были при себе карманные
деньги, и это весьма меня встревожило. О моих деньгах знала и моя
провожатая, кто бы она ни была, и она принялась горячо убеждать меня внести
свою лепту, но я решительно отказался, чем возмутил всех собравшихся,
которые дали мне понять, что я должен оставить всякую надежду попасть на
небо.
Почему случается так, что куда бы вы ни приехали, все там стало другим,
но везде есть люди, которые совсем не меняются? Когда вид зеленной лавки
пробудил в моей памяти эти мелкие эпизоды давно минувших времен, зеленщик,
все такой же, как прежде, появился на ступеньках и, заложив руки в карманы,
прислонился плечом к дверному косяку, - совершенно так же, как во времена
моего детства; даже след от его плеча сохранился на косяке, словно тень его
навсегда осталась там. Это был он, собственной своею персоной; когда-то его
можно было назвать старообразным молодым человеком; теперь его можно было
скорее назвать моложавым стариком, но все равно это был он. Перед этим я
тщетно искал на улицах знакомые лица или хотя бы лица, доставшиеся своим
владельцам по наследству, а здесь был тот самый зеленщик, который взвешивал
овощи и вручал покупателям корзинки в утро того самого светского приема. При
виде его я смутно припомнил, что он не имел права собственности на тех
младенцев, и потому, перейдя дорогу, я заговорил с ним о них. То
обстоятельство, что я так хорошо об этом помню, не заставило его выразить ни
удивления, ни удовольствия, ни вообще проявить какое-нибудь чувство, он
сказал только, что да, это был случай особенный, а вот сколько именно их
было, он не помнит (как будто пол дюжиной младенцев больше, полдюжиной
меньше, разницы особой не составляет), что приключилось это с миссис
такой-то, которая когда-то здесь жила, но что вообще-то он особенно про это
не вспоминал. Раздосадованный его безразличием, я сообщил ему, что покинул