"Чарльз Диккенс. Американские заметки" - читать интересную книгу автора

В пути

В тот день мы обедали все вместе; и собралась нас компания немалая:
человек восемьдесят шесть. Судно, приняв полный запас угля и большое
количество пассажиров, изрядно осело, погода была безветренная, море
спокойное, и качка ощущалась лишь слегка, так что уже к середине обеда даже
те из пассажиров, кто был наименее уверен в себе, удивительно осмелели; те
же, кто поутру на традиционный вопрос: "Вы хороший моряк?" давали
категорически отрицательный ответ, теперь либо парировали вопрос уклончивым:
"Полагаю, что я не хуже всякого другого", либо же, пренебрегая всякими
принципами морали, смело ответствовали: "Да", причем делали это с некоторым
раздражением, словно хотели добавить: "Желал бы я знать, сэр, что вы именно
во мне увидели такого, что могло бы оправдать ваши подозрения?" Несмотря на
этот бодрый тон, мужественный и уверенный, я не мог не заметить, что лишь
очень немногие задержались после обеда за бокалом вина; все проявляли
необычайное пристрастие к свежему воздуху, а излюбленными местами, которых
больше всего домогались, неизменно были места поближе к двери. За чаем было
далеко не так людно, как за обедом, а игроков в вист оказалось меньше, чем
можно было ожидать. Все-таки, за исключением одной дамы, удалившейся с
некоторой поспешностью из-за обеденного стола тотчас после того, как ей
подали отменный кусок очень желтой отварной баранины с очень зелеными
каперсами, никто пока не поддавался нездоровью. Расхаживание, и курение, и
потягивание коньяка с водой (но всегда и только на открытом воздухе)
продолжались с неослабным усердием часов до одиннадцати, когда пришло время
"сойти в каюту", ни один мореход, имеющий за плечами семичасовой опыт, не
скажет "пойти спать". Непрестанный стук каблуков по палубе сменился глубокой
тишиной; весь человеческий груз был убран в нижние помещения, не считая
очень немногих полуночников вроде меня, которым, вероятно, как и мне, было
страшно туда спускаться.
На человека непривычного ночь на борту судна производит большое
впечатление. Даже впоследствии, когда это впечатление потеряло свою новизну,
оно еще долго сохраняло для меня особую прелесть и очарование. Мрак, сквозь
который огромная черная глыба прямо и уверенно держит свой курс; отчетливо
слышный плеск невидимых волн; широкий белый пенистый след, оставляемый
судном; вахтенные на баке, только потому и различимые на фоне темного неба,
что они заслоняют десяток-другой сверкающих звезд; рулевой у штурвала и
перед ним развернутая карта - пятнышко света среди тьмы, словно нечто
одухотворенное, наделенное божественным разумом; меланхолические вздохи
ветра в блоках, канатах и цепях; свет, пробивающийся из каждой щели и
скважины, сквозь каждое стеклышко надпалубных строений, как будто корабль
наполнен скрытым огнем, готовым вырваться через любое отверстие во всем
ужасающем неистовстве своей гибельной разрушительной силы. Кроме того, по
началу - и даже позднее, когда привыкаешь и к ночи и к тому, что все
предметы в ней приобретают какую-то особую торжественность, - трудно,
оставаясь наедине со своими мыслями, воспринимать предметы такими, какими
видишь их днем. Они изменяются по воле воображения; принимают образы вещей,
оставленных где-то далеко; приобретают памятные очертания любимых, дорогих
сердцу мест и даже населяют их призраками. Улицы, дома и комнаты,
человеческие фигуры, настолько схожие с действительными, что они поражали