"Чарльз Диккенс. Жизнь и приключения Николаса Никльби" - читать интересную книгу автора

скрипки и виолончели делят между собою власть. Это страна песни и табачного
дыма. Уличные оркестры усердствуют на Гольдн-сквере, и у бродячих певцов
голос вибрирует помимо их воли, когда они поют на этой площади.
Казалось бы, это место мало приспособлено для деловых операций; однако
мистер Ральф Никльби жил здесь много лет и никогда не жаловался. Никого из
соседей он не знал, и его никто не знал, хотя ои и слыл чудовищно богатым.
Торговцы утверждали, что он нечто вроде юриста, а другие соседи высказывали
мнение, будто он какой-то агент; обе эти догадки столь же правильны и точны,
сколь обычно бывают или должны быть догадки о делах наших ближних.
Однажды утром мистер Ральф Никльби сидел в своем кабинете уже одетый,
чтобы выйти из дому. На нем был бутылочного цвета спенсер* поверх синего
фрака, белый жилет, сероватые панталоны и натянутые на них веллингтоновские
сапоги*. Уголок жабо с мелкими складками, словно настойчиво желая показать
себя, пробивался между подбородком и верхней пуговицей спенсера, а это
последнее одеяние было настолько коротко, что не скрывало длинной золотой
цепочки от часов, которая состояла из ряда колец и брала начало у золотых
часов с репетицией* в кармане мистера Никльби и заканчивалась двумя
маленькими ключами: один был от самих часов, а другой - от какого-то
патентованного висячего замка. Мистер Никльби посыпал голову пудрой, как бы
желая придать себе благодушный вид; но, если такова была его цель, пожалуй
следовало бы ему попудрить также и физиономию, ибо даже в морщинах его и в
холодных беспокойных глазах было что-то, помимо его воли говорившее о
лукавстве. Как бы там ни было, здесь сидел мистер Никльби, а так как он
находился в полном одиночестве, то ни пудра, ни морщины, ни глаза ни на кого
не производили в тот момент ни малейшего впечатления - ни хорошего, ни
дурного, и, следовательно, сейчас нам нет до них дела.
Мистер Никльби закрыл счетную книгу, лежавшую у него на конторке, и,
откинувшись на спинку стула, посмотрел с рассеянным видом в грязное окно.
Позади некоторых лондонских домов встречается меланхолический маленький
участок земли, обычно обнесенный четырьмя высокими выбеленными стенами, на
который хмуро взирает ряд дымовых труб; здесь из года в год чахнет
искривленное деренце, которое притворяется, будто хочет произнести на свет
несколько листиков поздней осенью, когда другие деревья теряют свою листву,
и, ослабев от усилий, прозябает, все потрескавшееся и прокопченное, вплоть
до будущей осени, когда повторяет то же самое и, если погода особенно
благоприятствует, соблазняет даже какого-нибудь ревматического воробья
почирикать в его ветвях. Иногда эти темные дворы называют "садами". Не
следует предполагать, что когда-то их посадили: вернее, это участки
невозделанной земли с чахлой растительностью, уцелевшей от бывшего здесь
раньше поля при кирпичном заводе. Никому не приходит и голову заглянуть в
это заброшенное место или извлечь из него какую-нибудь пользу. Несколько
корзин, с полдюжины разбитых бутылок и тому подобный хлам выбрасывают сюда,
когда въезжает новый жилец, но и только; и здесь этот хлам остается, пока
жилец не выезжает; сырая солома гниет ровно столько времени, сколько считает
нужным, рядом с убогим буксом, малорослыми, вечно бурыми растениями и
разбитыми цветочными горшками. которые уныло валяются вокруг, покрываясь
сажей и грязью.
Вот такое-то местечко и созерцал мистер Ральф Ннкльби, когда, заложив
руки в карманы, сидел и смотрел в окно. Он устремил взгляд на искалеченную
елку, посаженную каким-то бывшим жильцом в кадку, которая когда-то была