"Борис Дьяков. Повесть о пережитом " - читать интересную книгу автора

- Если все, что вы говорите, действительно так...
- В моем положении неправду говорить нельзя.
- Тогда вы можете рассчитывать на пересмотр дела. А пока что останетесь
в больнице. Вот какая просьба...- Он вынул из ящика стола книгу.
- Хороший роман написал Эммануил Казакевич - "Весна на Одере".
Попробуйте-ка сделать инсценировку для лагерной самодеятельности.
От растерянности я молчал.
- Тут, правда, не обойтись без женской роли. Но выход есть. Скоро в
больницу поступит заключенный Олег Баранов. Его и гримировать не надо.
Наденет юбку, кофточку - и вылитая двадцатилетняя остриженная девушка!..-
Майор улыбнулся.- Так что пусть это обстоятельство вас не смущает.
Закройтесь в КВЧ и пишите. Я дам указание, чтобы вас пока не отвлекали на
другие работы, кроме, конечно, канцелярии... Договорились?
Все это я воспринял как частицу свободы, вдруг заглянувшей мне в глаза.
Жидков вышел на крылечко и, прикрывая за мною дверь, весело подмигнул;
- А майор - человек!..

Медицинская канцелярия располагалась в низком двухкомнатном домике с
широкими окнами.
В прихожей за грубо сколоченным столом сидел переплетчик Толоконников -
согбенный старик с порывистыми движениями. От него пахло махоркой, клеем и
горелыми сухарями, которые он сушил тут же, в жарко натопленной русской
печи. Толоконников переплетал фолианты с историями болезней, актами вскрытий
и прочими медицинскими бумагами. За барьером помещался мой стол -
медстатистика. Ко мне поступали сведения о вновь прибывших, выбывших,
умерших, я оформлял госпитализацию, составлял медицинские отчеты, вел
списочный состав больных, готовил этапные документы.
Из прихожей одна дверь вела в кабинет к Баринову, другая - в комнату
начальника канцелярии. В кабинете весь угол и окно были заставлены фикусом в
кадке, китайской розой, алоэ и геранью. Майор любил цветы. Вдоль стен на
полочках поблескивали банки с анатомическими препаратами. На вешалке
красовался всегда свежий и безукоризненно отутюженный белый халат.
Каждое утро сюда сходились на "оперативку" врачи. Баринов выслушивал
рапорты, иногда молча, иногда поругиваясь, и уходил в морг на вскрытие
трупов. Потом заглядывал в один-два корпуса, "тянул" фельдшеров и санитаров
и до следующего дня исчезал, если не было этапа.
Вот и сегодня к девяти часам стали собираться медики.
Первым пожаловал Малюкаев. (Майор Рабинович разрешил ему фельдшерить и
бывать на "оперативках".) У него во всю спину натянута белая тряпка с жирным
лагерным номером. Нарочно такую простыню нацепил, с вызовом, или, как он
говорил, "с подтекстом". Проходя в кабинет главного врача, шепнул мне:
- Э-этап!
Пришел радостно-возбужденный офтальмолог Толкачев. До больницы он был
на каменном карьере - "123-й километр". Доработался там до полного
физического изнеможения. Привезли его оттуда зимой сорок девятого года
дистрофиком: весил около пятидесяти килограммов. Долго лежал в пересыльном
бараке, дожидался, говорит, морга... Но как-то ранним метельным утром его
подняли с нар. Он накинул на майку и трусы рваный халат и в таком виде
отправился в медицинскую канцелярию. По дороге не один раз буран сваливал
доктора с ног... У него спросили, может ли он посмотреть заключенного,