"Борис Дьяков. Повесть о пережитом " - читать интересную книгу автора

лежит профессор МГУ Вольфсон... Час назад прибегал ко мне генерал
Войцеховский... царский генерал. Знаете, конечно? Известный колчаковец!
Тухачевский громил его армию в гражданскую войну... Теперь его
превосходительство дневальным у Кагаловского. Как сказал поэт: "Судьба жертв
искупительных просит"!.. Так вот, явился этот самый Войцеховский за шприцем
и сообщил, что Вольфсон плох... Жаль! Гибнет крупный ученый... Задохнуться
здесь можно! Пройдемте в коридор.
В коридоре мы остановились возле окна. Оно было без решеток и,
залепленное снегом, выглядело домашним.
- С Краснознаменной Балтики, морская душа, родом из Белоруссии
Раданович Михаил...- Он крепко сжал мою руку. - Между прочим, где-то тут на
трассе писатель Четвериков из Ленинграда. Знали такого?
- Еще бы! В сорок четвертом я открывал в Ленинграде отделение "Молодой
гвардии".
- Так, так... И другой москвич есть - Исбах.
- Исбах?! Он в больнице?
- Нет, на лесоповале. Теперь вот вы... целый литкружок, только не
вместе... - Раданович грустно улыбнулся.- Устали, наверно? - забеспокоился
он.- Постарайтесь лечь. А мне пора тут одной подлюке укол делать. Власовец.
Не подыхают же такие, прости господи!
Я вернулся в палату, прислонился спиной к горячей печке и простоял так
остаток ночи, весь в мучительных мыслях.
Утром многих больных увели в тайгу заготавливать дрова для больницы. Я
лег на освободившееся место и не то чтобы уснул, а провалился в сковавшее
всего меня забытье...
В палату вошел пожилой кряжистый человек в короткой телогрейке, серых
валенках и с фанерной дощечкой в руке; за ухом - карандаш.
- Товарищ Дьяков? - Он посмотрел на меня поверх очков.- Будем знакомы:
Достовалов, Николай Иванович. Выписываю вам на завтра двести граммов
молока...
- Шутите?
- Серьезно! Больным выдается порошковое молоко... Идемте, я вас малость
"подвешу"!..
Весы показали, что с момента ареста я потерял двадцать один
килограмм...
- Да-а, утечка солидная,- заметил Достовалов.
- А вы из каких мест, Николай Иванович?
- Из Архангельска... Коммунист. Работал в порту.
- Я, кажется, попал в морской корпус? Раданович, вы...
Достовалов горько вздохнул.
- Тут найдутся представители всех родов войск... Злым штормом и не
таких, как я, выбросило на тайшетский берег...
Меня перевели в предоперационную палату, на отдельную деревянную
койку - длинную и узкую, как гроб. Подушка набита опилками, матрац - крупной
стружкой. Наволочка и простыня серые, одеяло темное, грубошерстное. После
тюрьмы, голых нар и барачного пола такое ложе казалось чудом. Между двумя
койками стояла тумбочка, и на ней - две эмалированные кружки. На окне -
марлевая занавеска. Здесь лежали: власовец, которому Раданович, чертыхаясь,
делал укол в первую мою больничную ночь; украинец Ткаченко, с черным лицом и
густыми лохматыми бровями (он ничего не говорил, только стонал); москвич