"Очерки русской этнопсихологии" - читать интересную книгу автора (Андреев А.)ВИДЕНИЕПонятие "видеть то, что говоришь или поешь" неожиданно вернулось ко мне с моим последним учителем и связало все годы ученичества в нечто целое, потому что напомнило и о первом учителе, Степаныче, и о его преемнике Дядьке. Всплыло это на обучении духовному пению, а привело к Очевидностям. Мы сидели вечером у Похани и пели "Течет речка по песочку". Как и все, что пел Поханя, эта песня обладала особой силой воздействия. Что-то такое он делал, пока пел, что к концу песни полностью меняло мое состояние, но что, я никак не мог понять. Он посмеялся и сказал, что надо всего лишь видеть то, что поешь. Я почувствовал себя очень уверенно – это-то я знал после бабы Любы! Мы еще раз спели первый куплет: Течет речка по песочку, Бережочек точит. Молодой казак, молодой казак Атамана просит. – Что происходит?- неожиданно спросил Поханя.- Ну-ка расскажи, что там происходит. – Ну что…- пожал я плечами,- речка течет, казак атамана просит. _ Ага,- невнятно ответил Поханя, подумал и спросил,- Про пространство тебе объясняли? Это было неожиданно, и я почувствовал себя словно на экзамене. Как я ни пытался применить знания, полученные у бабы Любы, они не работали. Пришлось лихорадочно вспоминать, что говорили мне про пространство Степаныч и Дядька. Про пространство говорили много; но в голове у меня это было очень разрозненно, поэтому я по ходу постарался свести свои знания к какой-нибудь системной формуле: – Пространство – это пространство сознания, а физическое пространство – это простор… Получилось весьма коряво, но Поханю это удовлетворило. – Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!..- улыбнулся он.- Ну, так что здесь – простор или пространство? – Сначала простор,- теперь уж не слишком уверенно сказал я,- потом пространство… – Почему?- передразнил он меня, сделав растерянное лицо, но тут же ободряюще улыбнулся. Поханя, в отличие от Степаныча, никогда не издевался надо мной, и даже не обзывал дураком, как частенько делал Дядька. Я молчал. – Потому что ты картинки смотришь, а не песню видишь! Пространство – это мир. И вся песня мир. А кто его делает? – Кто поет,- ответил я.- Хотя… пожалуй, нет. Мы ее берем из памяти, а там она – Да, можно сказать, тот, кто ее тебе спел, сделал этот мир для тебя. А теперь ты делаешь его для других, для слушателей… Даже если поешь для себя, ты можешь делать мир, а можешь войти в тот, что есть, и побродить там. Но тогда ты будешь слышать его голос. Даже сквозь свой. Значит, и тогда, и когда ты сам поешь, есть один человек, который делает мир. Значит, законы одинаковы?- я кивнул ему,- И законы эти – что ты ли, что другой – но вы творите пространства и творите своим видением!- я опять кивнул ему. Он усмехнулся и спросил.- Так что здесь с пространствами? – Два пространства…- уверенно начал я и осекся, потому что почувствовал, что теперь ничего не понимаю. – Три, три пространства,- очень спокойно сказал Поханя.- И ты делаешь только одно из них. Не понимаю почему, но эти слова внезапно взбодрили меня. В них словно был ключик к тайне. Поханя засмеялся: – Ожил! Ты кого поешь-то? – Как кого? Песню… – Про кого? – Про казака, про кого!..- и тут до меня дошло,- Ну конечно, три! Ведь человек же еще! Я пою казака! – - Ты делаешь пространство сознания казака,- подтвердил мою догадку Поханя,- а он делает все остальные пространства! – Значит, речку он просто видит перед собой, а потом…- опять появился вопрос. – Начни с того, что ты его видишь, ты смотришь в его пространство,- успокоил меня Поханя. – Ну. – Что он делает? – Лежит на берегу и смотрит на реку?- предположил я. – На реку? -Да. – На реку?! – Подожди,- вдруг сообразил я.- В простор! – В пространство истинного Мира, в простор!- подтвердил Поханя.- А потом? – А потом он видит Атамана – Подожди, подожди! Потом он вспоминает, потом он смотрит в пространство памяти! Поханя даже ничего не сказал, он просто рассмеялся и повел песню дальше. Отпусти же, атаман, Отпусти до дому, Знать, соскучилась, знать, намучилась Милая Маруся. Отпустил бы я тебя, Долго ты пробудешь. Ты напейся воды холодной – Про любовь забудешь. Пил я воду, пил холодну, Пил не напивался! На этом месте я прервал песню и воскликнул: – Еще оно пространство памяти! Поханя кивнул не останавливаясь: Любил девушку чернобровую, С нею наслаждался. Вот ведут, коня ведут, Конь головку клонит. Молодовова, чернобровова Казака хоронят. Вот тут я пришел в замешательство. Ясно было, что пространство сменилось. Но что-то во мне сопротивлялось тому, чтобы признать его простором. Я колебался. Поханя прервал песню и ждал довольно долго, потом приказал: – Перестань искать правильный ответ. Просто смотри в то пространство, которое делаешь ты! У меня получилось не сразу. Пришлось подавить сомнения в самом себе и заставить не спешить. Я собрался и, успокаиваясь, начал все сначала – ощутил, что я смотрю в пространство сознания казака, который лежит на берегу… смотрит на реку… вспоминает разговор с атаманом… вспоминает свои воспоминания во время этого разговора, так сказать, свои аргументы… и как их отвергали… обиделся, и даже не сразу понял, что это и я обиделся, по крайней мере, чувство обиды явственно зашевелилось во мне, подталкивая к каким-то действиям… тут я заметил, что попался в чужие чувства, и уже готов мстить "всем этим гадам!'1, и меня заколотило точно в ознобе. – Лучший способ отомстить другим – это убить себя,- сказал я Похане, ощущая, что голос мой изменился.- Наказать их всех самоубийством! Хлопнуть дверью и сбежать! Течет речка по песочку. Бережочек точит. Молодой казак, молодой казак Атамана просит! Какое-то время я был точно в эйфории, но внезапно почувствовал чуть ли не тоску. Я прятал ее, сколько мог, но тут в избу вернулась откуда-то тетя Катя, и я не выдержал и спросил ее: – Теть Кать, ну почему я такой тупой?! Она только засмеялась и предложила покормить нас. В сущности, вопрос был обращен к Похане, и он это понял. Он движением руки отправил бабку и задумался. – Это не ты тупой… Просто ты пока не различаешь видение и очевидности. Тебе говорили про очевидности? Да, мне действительно очень много говорили про очевидности. Дядька чуть не неделю рассказывал мне про них, а Степаныч, проделывая всякие чародейские штуковины постоянно повторял, что я попадаюсь на очевидности. Степаныча я не понимал совсем, после Дядьки в моей голове осталась сложнейшая почти никак не связанная каша заумных понятий. Когда я его слушал, мне казалось, я все понимаю, но после вопроса Похани вдруг стало ясно, что я не хозяин этим знаниям. Я начал копаться в своей памяти, но дед остановил меня. – Потом, потом сядешь и повспоминаешь. А сейчас, значит, пора пощупать самому,- сказал он и начал освобождать комнату для борьбы.- Вставай, вставай в любки! Любки, на любки – чисто Владимирское обозначение русского кулачного боя. Любая драка может идти "на любки", то есть не на смерть. Но то, чем владел Поханя, было вполне самостоятельным видом этого боя, возможно, с довольно древними корнями. Во всяком случае, его самого учили деды. Мы с ним частенько занимались любками прямо в этой горнице, поэтому я поднялся и встал напротив него. – Давай, борись,- велел он. Я начал осторожно приближаться. С ним я не рисковал действовать напропалую. – Да ну! Чего ты ходишь?! Борись давай как следует – я не буду ничего делать. Ну, не расшибай только сильно, если бросишь. Я понял, что он просто хочет что-то показать, и осмелел. Стараясь быть поточнее, я подобрался к нему и сделал захват правой за его левую руку поближе к плечу, как бы для броска через бедро. Точнее, мне показалось, что сделал, потому что, хоть он и не убрал свою руку, но моя словно провалилась сквозь пустоту и я повалился назад. – Да не бойся, не бойся, хватай сильнее!- подбодрил меня Поханя. Не понимая, как же это я так оконфузился, я вскочил на ноги и сделал захват левой за его правую, а правой за шею и упал сквозь все ту же пустоту вперед, едва успев подставить руки, так что даже отбил ладони об пол. Тут уж я понял, что что-то не так, и начал действовать с предельной осторожностью, но быстрее. И при каждом входе в захват оказывался в пустоте, которая хлестко била меня об пол. С какого-то момента я уже не надеялся провести бросок и бился лишь за то, чтобы не упасть, устоять на ногах. Мне все казалось, что теперь я понял и у меня получится. Но не получилось раз двадцать, если не больше. При этом сам Поханя даже не делал попыток меня не то, что бросить, даже подтолкнуть слегка. Он только смеялся, а потом начал спрашивать: – Понял? Ну, понял? Видишь ее? Нет? Да? "Ее" я не видел, но какое-то понимание у меня начало появляться. Наконец я не выдержал и спросил его: – Да кого видеть-то? Тогда он отодвинулся от меня и показал на свою грудь, даже постучал по ней: – Смотри! Плотная штука? Я кивнул. – Потрогай! Я потрогал, даже постучал по ней кулаком. – Очевидно? – Очевидно. – А я тебе говорю, что это пустота! – Как? – Так! Это и есть основная западня, в которую нас ловит мышление. Очевидность – это только человеческое мнение, а не закон! Не закон природы! Это твое личное право – верить в нее или не верить. Вот ты веришь, что тело плотное,- он еще раз постучал по груди,- и ты плотный. А я не верю! Я просто вижу пустоту – и я пустой! Я – пустота! Ну-ка возьми меня!- и он опять начал двигаться вокруг меня, и его тело исчезало, точно тая, из моих рук. В любках эта работа называется пустеньем, но говорить о ней надо особо. В тот раз, вернувшись от Похани домой, я действительно долго просидел, вспоминая все, что мне говорили про очевидности. |
|
|