"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 5) " - читать интересную книгу автора

предосторожностей - тонким ядом проникало в диспуты представительных и
политических организаций, в доклады некоторых военных начальников.
Я употреблял все усилия, чтобы побороть инерцию отступательного
движения, видя в затяжке операций одно из действенных средств подорвать силы
противника. Поход в несколько сот верст и непрестанные кровавые бои не могли
не ослабить его и морально, и физически, не могли не расстроить его
сообщений. И я, и генерал Романовский считали, что и в каменноугольном
районе, и на Донском плацдарме мы могли бы удержать противника, что,
невзирая на неравенство сил, взаимоотношение их ценности таково, что
достаточно было одного сильного удара, одного крупного успеха, чтобы
перевернуть вверх дном всю стратегическую ситуацию и поменяться ролями с
противником, подобно тому, как это было в мае в каменноугольном бассейне...
Люди, потерявшие равновесие, осуждали Ставку за такой "оптимизм". Между
тем он покоился не только на интуитивном чувстве, но и на реальных данных.
То, что открылось впоследствии, превзошло значительно наши тогдашние
"оптимистические" предположения. Советские источники приоткрывают нам
картину того тяжелого, почти катастрофического положения, в котором
победители докатились до Дона. Страшнейшая эпидемия тифа, большие потери и
дезертирство выкосили их ряды... У нас был хаос в тылу, но у них вовсе не
было никакого тыла. "Железные дороги, - говорит советский официоз, -
совершенно разрушенные противником (нами), стали. Между Красной армией и
центром образовалась пропасть в 400 верст, через которую ни подвезти
пополнения, ни произвести эвакуацию, ни организовать санитарную помощь было
невозможно..."{177}. Красные войска, предоставленные самим себе, жили
исключительно местными средствами - реквизициями и повальным грабежом.
Советская приказная литература постоянно отмечала эту эпидемию насилий и
грабежей. И если верхи для сохранения лица приписывали эти "печальные факты"
влиянию "темных элементов, примазавшихся к армии, уголовных преступников и
переодетых офицеров деникинской армии"{178}, то низы были откровеннее: "Что
мы сделали?.. Нас встречали, как освободителей, с хлебом-солью, но мы в
пьяном виде делали насилие и грабеж, что на почве сего у нас в тылу за наши
деланные разные незаконные проделки восставали против нас..."{179}.
Если у нас в тылу бушевали повстанчество и бандитизм, то и линия
наступающего советского фронта не смела повстанцев, а только перекинулась
через них, и они работали теперь в тылу советских армий. Тот же Махно,
который ранее приковывал к себе 11/2 наших корпуса, в конце декабря перейдя
в гуляй-польский район, вклинился между частями 14-й советской армии,
наступавшей на Крым. Советское командование предписало Махно перейти с его
армией на польский фронт. Ввиду отказа Махно он и его армия Всеукраинским
ревкомом объявлены были вне закона. С середины января 1920 года началась
поэтому упорная и жестокая борьба Махно с советскими войсками, длившаяся до
октября{180}.
Эти обстоятельства содействовали обороне Крыма Слащовым.
Пехота противника была деморализована и "выдохлась" совершенно, и
только конница Буденного и Думенко, состоявшая, главным образом, из донских
и кубанским казаков, рвавшихся в родные места, не потеряла боеспособности и
активности.
К началу января 1920 года Вооруженные силы Юга насчитывали в своих
рядах 81 тысячу штыков и сабель при 522 орудиях. Из них на главном театре -
по Дону и Салу - было сосредоточено 54 тысячи (Донская армия - 37 тысяч.