"Антон Иванович Деникин. Очерки русской смуты (том 3) " - читать интересную книгу автора

фронты Армавирский и Кавказский: уже нашлись друзья, которые говорили, что я
перебежал. Мне эти разговоры не обидны, но они мешают исполнять святое и
тяжелое дело защиты наших прав трудящихся..." Сорокин сурово расправлялся с
порочившими его начальниками и политическими комиссарами: многих расстрелял.
Тем не менее подозрительность пустила глубокие корни. И съезд
делегатов, хотя и выразил "товарищу" Сорокину полное доверие, но, "принимая
во внимание, что единоличное командование вносит в ряды армии недоверие и
особенно ввиду назначения его сверху", приставил к главкому двух
"политических комиссаров"{86}.
В течение августа состояние многих частей Кавказской Красной армии было
еще плачевно; но уже к началу сентября процесс распада красных войск
приостановился. Хотя красное командование по-прежнему проявляло
отступательные тенденции, но они встречали не раз неожиданный отпор в самой
солдатской массе, несколько отсеянной благодаря уходу или бегству многих
пришлых частей на север, к Царицыну. Одна из наших сводок отмечала такой
необыкновенный факт: "1-я Лабинская бригада, насильно выбрав командиром
всячески от этого уклонявшегося Ярового, принудила его (вопреки директиве
высшего командования) под угрозой расстрела вести ее в бой. Наступление
бригады кончилось разгромом ее под Упорной"{87}.
Эта перемена настроения явилась в большой мере отголоском
взаимоотношений кубанских казаков с иногородними. Иногородние, оседло
живущие на Кубани, в большом числе вливались в ряды красных войск. В своих
постановлениях войсковые части, состоявшие главным образом из этого
элемента, начали предъявлять требования к своему командованию "прекратить
отступление, реорганизовать фронт и затем наступать только вперед, вперед на
врага, вперед к своим женщинам, женам и детям, которые гибнут под гнетом
разбоя и взывают к нам о помощи..."{88}. "В полку получилось волнение, -
доносят другие{89}, - о том, что получились сведения, что Лабинская горит,
семьи насилуются, что разгорается усиленная провокация, как будто командный
состав ведет к разрухе..."
Наша разведка уяснила себе положение в стане противника с большим
запозданием и в сентябре пришла к пессимистическому выводу:
Северо-Кавказская Красная армия начинает понемногу выходить из кризиса "не
ослабленной, а, наоборот, усилившейся. Она желает решить боевые вопросы,
составляющие основу дальнейшего существования Кубанской республики; победу
она видит в занятии крупных центров края, в разгроме Добровольческой армии и
в порабощении казачества..."
Вопрос стоял на мертвой точке: победа казаков - порабощение
иногородних, победа красных - порабощение казаков. Ни та, ни другая сторона
не могли возвыситься над первобытными принципами борьбы за существование.
Не в столь резких формах выражалось настроение крестьянства
Ставропольской губернии, но все же там было далеко не спокойно. Советская
власть сильнейшей агитацией возбуждала народ против Добровольческой армии и
в то же время побуждала к лихорадочному формированию отрядов из местных
контингентов. Эти отряды не были ни достаточно организованы, ни особенно
искусны. Но их было много, они возникали и появлялись неожиданно, действуя
то планомерно, то партизанскими набегами. Гражданская власть наша была
слабой и неопытной, чтобы справиться с народными настроениями, воинская
сила - слишком малочисленной, чтобы подавить местные формирования. В
Ставропольской губернии переплетались резко расходящиеся настроения: одни