"Галина Демыкина. Птица" - читать интересную книгу автора

в большую продуктовую сумку складывала Люськины вещи.
"Ты молодая, - говорила она. - На что тебе?" - и бросила в свою кошелку
Люсину куклу.
Может, смешно, но эта единственная за всю жизнь кукла (других дарила
тотчас же, потому что не любила) имела свой характер - была обидчива,
ласкова, слаба здоровьем. К ней надо было подходить несколько раз на дню,
иначе она делалась грустной, ее надо было гладить по волосам, сажать возле
себя, когда учишь уроки. Дома подсмеивались надо всем этим: "Не стыдно,
невеста?" - но что же можно сделать? И вот эту куклу - в чужую сумку.
"Ты веселая", - говорила женщина и снимала с полки лучшие Люсины книги.
Люся не видела точно какие, но знала, что самые любимые.
"Почему это вы берете?" - тихо спрашивала Люська. Она вовсе не была
робкой, но здесь точно оцепенела.
"Молчи! - кричала мать. - Пусть все к черту забирает. Забирай все, ты,
слышишь? Побирушка!"
Люся любила раздаривать свои вещи, и мама всегда сердилась на нее. А
теперь вот...
И Люся плакала от обиды: одно дело ты сама отдаешь, другое - берут без
спросу... И при чем тут "веселая"? Они все думают, что если веселая, так
ничего ей не надо. "Мне с тобой весело. Давай дружить?!" Или: "С тобой
легко. Я с тобой прямо другой человек". И никогда наоборот: "А тебе со мной
легко? Весело?" Все только "я" да "мне".
Она никогда не думала об этом, рада была чужому вниманию. А теперь от
слабости, что ли, которая не давала приподнять руки, перевести глаз с этой
белой стены... Слезы опять побежали по щекам, постепенно холодея. Она не
всхлипывала, она не плакала, просто текли слезы. Лба ее коснулась рука.
Легко и неуверенно.
- Люсь, ты что?
Она заставила себя поглядеть в ту сторону: рядом сидел Алексей. Узкое
лицо его стало еще длинней, щеки ввалились. А глаза глядели ласково, будто
она была ему своя.
- Ну, чего ты, Люська?
И вот тут-то она заплакала. Слезы были другие, они не успевали
захолодеть, от них было горячо глазам и щекам. А он тихонько проводил рукой
по ее волосам, потом ладонью вытирал ее мокрую щеку, и ладонь тоже делалась
мокрой, и опять они были свои.
- Ты откуда взялся? - всхлипнула Люська.
- Я еще с вечера... Как привезли.
- Это ты здесь... спал. - И она улыбнулась, глотая спазмы. - А я
думала - врач прикорнул в тишине. Негде, думаю, приткнуться, бедному.
- Люся, все будет хорошо, - шептал Алексей, - вот увидишь.
- Конечно. Мы еще на танцы пойдем.
- Я не так уж люблю танцы. Но если ты захочешь...
- Ага. Я тоже могу не ходить.
Слезы еще текли - тут она ничего не могла сделать, - но горечь прошла,
рассеялась. Никто не взял ее куклы, не похватал с полки любимых книг, никто
не требовал от нее, чтобы она была веселой и легкой, ничего не давая взамен.
Люся закрыла глаза, ощущая счастливую тяжесть неумелой гладящей руки.
Свой человек. Свой!