"Галина Демыкина. Птица" - читать интересную книгу автора

двое: Люська и отец. Отец не играет, он так, бренчит, потому что если бы он
заиграл, она пропала бы со своей чечеткой. Она попадает в ритм, но не
прорывается в веселье, в истинный порыв, вихрь, в то, чем живет каждый звук
гитары.
"Жги, жги, жги!"
Напарник отца, дядя Степан, пьяно вываливается в круг:
"Эх, цыганочка!"
А Люська прижимается к отцовым коленям, точно желает втянуть в себя его
доброту к этой женщине, что нелепо кружит по комнате, его тепло к ней,
может, даже восхищение:
"Степан, Степан, ты не очень там! Это все же моя жена".
"Эх, мне бы такую!"
А вот теперь никто что-то не рвется сделать ее своей женой. "Мне бы..."
Она, может, и вправду подумала, что будут для нее еще раз в жизни такие вот
добрые и счастливые глаза.
Да нет же, нет! Не думает. Тут все трезво и ясно, и так тяжко, что даже
слез не было. "Ты, дочка, очень-то о нем не жалей. У него семья".
- Мама! - опять позвала Люся. - Мама, я хочу, как ты. Все - как ты.
Вместе...
Она трудно открыла глаза, с болью повела ими в сторону. Больница. В
палате светает. Возле кровати, положив руки на тумбочку и опустив на них
голову, дремлет незнакомый человек в белом халате. Ясно: врач. Мама ничего
не знает. И - четкая и опять предательская мысль: а отец бы услышал,
почувствовал. И тут же: нет отца. Какой он теперь отец?! Никого нет. Вот
сидит врач, чужой человек. Чужой, чужой...

***

Когда Алексей с банкой варенья в руках шагнул следом за медсестрой в
палату, там стояла сладковато-тошнотная темнота. Ему захотелось поскорее
выскочить на улицу или распахнуть окна.
- Ну, все готово? - спросила женщина-врач.
Сестра зажгла лампочку над кроватью, и Алексей увидел то же резкое, не
освещенное сознанием лицо. Люсино лицо.
Врач задрала рукав ее рубашки, протерла спиртом тонкую Люськину руку,
еще хранящую летний загар, и вонзила иглу в податливую тонкую кожу. Она
медленно нажимала на поршень шприца, а Люся не двигалась, хотя ресницы ее
шевелились и даже приподнялись над тусклыми глазами.
Он так почему-то испугался этого шприца и ее покорности и отданности в
чужие руки...
"Зверушка, зверушка милая, ну потерпи. Может, обойдется. Может, так
нужно..." Да разве она не терпела? Лучше бы вскрикнула, оттолкнула чужую
руку, рассердилась. Он мысленно звал ее, хотел притянуть ее внимание:
"Зверушка, милая зверушка..."
- Теперь, молодой человек, раз уж вы взялись, от вас многое зависит, -
обернулась к нему женщина-врач. - Я всего лишь дежурная, у меня целый
корпус. А у вашей сестры отравление ацетоном. Ей следует выпить весь этот
графин содовой воды, весь, понимаете? - На столе и правда стоял здоровенный
сосуд, и вода в нем была белесо-мутная.
- Да. Я понимаю.