"Мигель Делибес. Письма шестидесятилетнего жизнелюбца " - читать интересную книгу автора

"Коррео" незаконно, то и я, которого он привел с собой, тоже попал в штат
некоторым образом незаконно. Однако это рассуждение, на первый взгляд
неопровержимое, перестает быть таковым, если принять во внимание, что я
поступил так из благородного желания спасти положение, убежденный, что в тот
момент единственным человеком, способным протянуть мостик и сгладить
противоречия между дирекцией и компанией, был я. Удалось мне это или нет -
другой вопрос. Бесспорно то, что я добился от Бернабе добровольной передачи
мне больших полномочий и тем самым избавил компанию от последствий его
профессиональной безграмотности, а заодно спас и газету. Господь свидетель,
это ли не достойное оправдание?
Потому-то, когда со временем Бернабе был смещен, я, признаюсь тебе,
решил, что настал мой звездный час, и не сомневался в моем утверждении в
должности, которую фактически уже занимал в течение пятнадцати лет.
Разумеется, были и другие кандидаты - вся редакция! - но, за исключением
Бальдомеро Сервиньо, не желавшего бросать вторую работу в министерстве и
всецело посвятить себя одной газете, никто из них, скажу без ложной
скромности, и в подметки-то мне не годился. И оттого я так нервничал на
протяжении нескольких недель и так был разочарован в конце концов решением
Совета, назначившего новым директором "Коррео" дона Хуана Мануэля Лопеса
Альдаму, мадридского денди, автора полудюжины посредственных романов и
вдобавок племянника дона Хулио Видаля, давнишнего члена Совета. Нужны тебе
еще объяснения, дорогая? Или, может, они нужны твоему сыну Федерико?
Я всегда был дисциплинирован и принял новое назначение, ничем не
показав своего неудовольствия, так что только Бальдомеро Сервиньо, неизменно
верный и преданный друг, заметил мое разочарование. И хочешь знать, почему
меня обошли? Злые языки утверждали, что я неплохой работяга, довольно
старательный исполнитель и трудолюбивый ремесленник, но мне не хватает
умения владеть пером, представительности и организаторского таланта, тогда
как настоящей причиной, тем, о чем не говорили, но чего мне не простили,
было покровительство Бернабе дель Мораля. Так или иначе, я проглотил обиду,
но с первого дня убедился, что неискушенность нового директора дона Хуана
Мануэля (я всегда не доверял, дорогая, людям, которые для самоутверждения
называют себя полным именем) не приведет нас ни к чему хорошему. И
действительно, этот субъект, своевольный, но напрочь лишенный
изворотливости, не имеющий представления о разных профессиональных хитростях
и вообще человек в городе новый, все свои усилия направил в русло
политической борьбы, что было совершенно бессмысленно и только
свидетельствовало о его неопытности. Ему недостаточно казалось дозволенного
и приспичило во что бы то ни стало добиваться новых вольностей, отвоевывать
больше свобод. Какая несвоевременная задача! Ведь тогда уже начались уступки
и давление на печать ослабло, зачем же нужно было насильно требовать больше
того, что давали? Короче, сеньор Альдама, неспособный к настоящей
литературной работе, занялся журналистикой бессодержательной, бесполезной и
злонамеренной, грубой и недостойной, последствия которой не замедлили
сказаться: дюжина арестов на издание, два сокращения нормы типографской
бумаги и штраф в двадцать тысяч дуро. Сущая безделица! Однако по какой-то
несчастной причине, которую я так и не могу понять, новый директор и его
сторонники с самого начала пользовались поддержкой Совета.
Такова, дорогая, в общих чертах последняя глава моей профессиональной
деятельности, повествующая о крушении всех надежд. Рассказываю я ее не для