"Даниэль Дефо. Дневник чумного года (Фрагмент) (Пер.Н.Яковлев)" - читать интересную книгу автора

Самые сильные страницы "Дневника" - это, конечно, описание людей,
объятых страхом за свою жизнь. Вопли, стоны, истерики или же, напротив,
патологическое бесчувствие, - тут Дефо действует с необычайной
психологической выразительностью. Заботится он и о том, чтобы чудовищным
однообразием ужасов не притупить восприятия у читателя. Кроме того, Дефо
вообще не желает вызвать панику и суеверный страх, он, как всегда,
адресуется к разуму, он показывает опасность и советует, как вести с ней
борьбу.
Исподволь укрепляя убедительность повествования, Дефо проверяет
различные состояния души человеческой перед лицом смерти. Одним из таких
состояний он и поразил позднейших писателей: шорник подошел к яме, куда
должны сваливать бездыханные тела, и заглянул в нее. "Есть упоение в бою и
бездны мрачной на краю..." Надо, конечно, представить себе этого шорника,
чтобы оценить его шаг.
Посредником для своего повествования Дефо выбрал человека из
торгово-ремесленной среды, от лица которого и ведется чумная хроника:
деловые люди видели во всех разговорах о чумной опасности только помеху
своим занятиям, а шорник стремится показать им, насколько страшна "черная
смерть". Это хозяин мастерской, предприниматель, поднявшийся до совершенно
определенного положения в обществе, просвещенный до известной степени. Пусть
читали в этой среде преимущественно одну и ту же книгу, то есть священное
писание, но все же читали, и притом с малых лет, и с малых лет усваивали
книжный способ мысли и речи. Такой человек вполне может рассказать о том,
что видел. Наблюдать же он способен не только за другими, но и за самим
собой. Вот он вдруг почувствовал странное и страшное тяготение стать на край
бездны. Дефо исследует не только обстоятельства, но и действие
таинственно-скрытых пружин, изнутри толкающих человека. Что это? Зачем ему
ужасная пропасть? Шорник и сам Дефо экспериментируют вполне сознательно.
Дефо нужно это еще и для того, чтобы натуральным видом жуткой ямы устрашить
читателя, и он в известной мере заставляет повествователя сделать
безрассудный шаг, заглянуть туда, куда следом за ним придется поневоле
заглянуть и читателю.

Первое время я беспрепятственно ходил по улицам, впрочем, не так уж
свободно, чтобы подвергаться прямой опасности, кроме того случая, когда рыли
огромную яму подле церкви нашего прихода в Уайтчэпеле. Чудовищная то была
яма, так что я, не в силах победить в себе любопытства, пошел посмотреть ее.
Насколько мог я судить на глаз, она тянулась футов сорок в длину, футов
пятнадцать-шестнадцать поперек, а глубины она достигала, когда видел ее я,
около девяти футов. Но, говорят, потом ее углубили чуть ли не до двадцати
футов, пока вода не помешала копать дальше; правда, ямы еще прежде и в
других местах копали великие. Но хотя в наш приход чума позднее пришла,
однако такой свирепости, как в Олдгейте и Уайтчэпеле, не достигала потом ни
в одном из приходов Лондона.
Стало быть, ямы уже копали в других местах до того, как по нашему
приходу пошла зараза и поползли телеги мертвых; у нас этого не было до
первых чисел августа. Обычно в ямы сваливали трупов по пятьдесят-шестьдесят;
потом эти рвы стали делать больше, чтобы умещались в них все, кого успеет
телега навозить за неделю, что во второй половине августа уже составляло от
двух до четырех сотен тел; дальше и копать было невозможно, поскольку по