"Юрий Владимирович Давыдов. Земная Атлантида" - читать интересную книгу автора

пришпоривал темно-гнедого, с подпалинами в пахах и на морде жеребца.
За караковым жеребцом шествовал с тяжелой и внушительной фацией белый
слон. Слон погромыхивал цепью, как колодник, и оставлял на дороге круглые,
точно сковороды, оттиски, рядом с которыми ложился легкий след Алямо -
проводника, эфиопского юноши, почти еще мальчика, губастого и задумчивого.
Всадник и слон открывали процессию в несколько сот человек: чернокожие
солдаты в светлых плащах-шаммах с ружьями и саблями и какие-то изможденные
европейцы в лохмотьях, кто с костылем, кто с палкой.
Три дня назад все эти люди вышли из столицы Эфиопии Аддис-Абебы и
теперь двигались на восток, к городу Харару. Оттуда побредут они пустыней к
соленому мареву Красного моря и остановятся в душном портовом городе
Джибути, где с каждым годом все бойчее звучит французская речь. Из Джибути
эфиопские солдаты повернут домой. Чернявые европейцы в лохмотьях взойдут на
пароход, и прощай Африка, детям закажут они совать нос в Эфиопию... А граф
Абай, темнолицый Алямо и слон поедут далеко на север, в город с
адмиралтейским шпилем, вонзающимся в низкие облака, и выпуклой рекою,
гложущей береговой гранит.
Но все это еще как бы в ином мире. А тут, над рудым плоскогорьем,
вальсируют цветастые бабочки, тут топорщатся небритые кактусы, грозящие
своими иглами неосторожному путнику, тени огромных сикомор манят свернуть с
дороги, бьют в ущельях серные источники, окутываясь парами, и у берегов озер
шумят крылья толстоклювых гусей.
Итак, был третий походный день. Он же - второй день июня 1896 года.
День как день, не отличимый от вчерашнего.
Граф Абай ехал шагом, мурлыча под нос:

Не пылит дорога...

И вдруг привстал на стременах: дорога пылила. Ничего бы, пожалуй, не
было в том удивительного - торопится какой-то гонец в Аддис-Абебу, и все
дело. Однако встречи на караванной тропе - событие, и граф Абай приложил к
глазам полевой бинокль.
Он увидел двух верховых и тотчас определил, что они не эфиопские гонцы
и не эфиопские воины, но европейцы. И не какие-нибудь там комми, а...
"Впрочем, - прикидывал граф, - нашим еще рано... Однако... Эге-ге-ге..." Не
белые тропические шлемы и не белые распахнутые плащи, не винтовки и не
револьверы конников рассматривал, прильнув к окулярам, военный советник
императора Эфиопии. Совсем иное занимало его. У одного всадника была кожаная
сумка, русская офицерская сумка для всякой малости, а у другого, плечистого
бородача, - котелок, настоящий кавалерийский котелок драгунского образца. И
вот они - две эти вещицы - все объяснили графу Абаю. Он понял, что... "Нет,
черт возьми, отчего только двое? Где остальные?"..
Тень огромной придорожной сикоморы накрыла обоих - графа Абая и
незнакомца, который сидел в седле тем несколько небрежным и уверенным
манером, каким отличались офицеры-гвардейцы. Граф осадил коня, козырнул и,
удерживая волнение, спросил громко:
- Ежели не ошибаюсь, лейб-гвардии гусарского?
У незнакомца взлетели брови.
- Так точно, - отвечал он с быстротою растерянности. - Поручик
лейб-гвардии гусарского полка Булатович. Простите... с кем имею честь?