"Юрий Владимирович Давыдов. Головнин " - читать интересную книгу автора

Головниным. А сейчас, летом 1795 года, мичманы, как десятки их сверстников и
погодков, выполняют свои не очень-то громкие обязанности.
А капитаны продолжают "патриархальное" бытие. Уже" упомянутые записки
Сенявина, живые, бойкие, усмешливые, запечатлели и облик командира корабля
екатерининской поры.
"Время проводил он каждый день почти одинаково. Поутру вставал в 6 час,
пил две чашки чаю, а третью с прибавлением рома или несколько лимона (что
называлось тогда "адвокат"), потом, причесавши голову и завивши из своих
волос длинную косу, надевал колпак, на шею повязывал розовый платок, потом
надевал форменный белый сюртук, и всегда почти в туфлях, вышитых золотом
торжковой работы. В 8 час. в этом наряде выходил на шканцы и очень скоро
опять возвращался в каюту. В 10 час. всегда был на молитве, после полудня
тотчас обедал, а после обеда раздевался до рубашки и ложился спать. (Это
называлось не спать, а отдыхать). Чтоб скорее и приятнее заснуть, старики
имели странную на то привычку: заставляли искать себе в голове или
рассказывать сказки... Соснувши час, другой, а иногда и третий - вставал,
одевался снова точно так, как был одет поутру, только на место сюртука
надевал белый байковый халат с подпояскою, пил кофе, потом чай таким же
манером, как поутру. Около 6 час. приходил в кают-компанию, сядет за стол и
сделает банк рубль медных денег. Тут мы, мичмана, пустимся рвать, если один
банк не устоит - князь делает другой и третий, а потом оставляет играть,
говоря: "несчастие"; а когда выигрывает, то играет до 8 и 9 час, потом
перестает, уходит в свою каюту ужинать и в 10 час. ложится спать. Во время
сна его никто не смей разбудить, что бы такое ни случилось".
Ото всего этого шафранно веет Афанасием Ивановичем. Недостает только
Пульхерии Ивановны. Разумеется, Сенявин описывает будни мирного похода.
Однако же похода, а не якорной стоянки. Трудно вообразить меньшую ревность к
службе и большую халатность. Следует, очевидно, думать, что дело держалось
на офицерах и матросах. На офицерах, стремившихся поскорее стать капитанами.
И на матросах, стремившихся не стать предметом экзекуции.
Впрочем, командиры ханыковской эскадры не так уж часто видели золотые
сны или зеленое сукно. Нелегкое плавание досталось им.
И вот почему.
На исходе июля русские вымпелы вились под небом Англии. Ханыков
расположился на рейде Доусона, близ эскадры адмирала Дункана. Тот командовал
флотом Северного моря. Задача заключалась в блокаде острова Тексель, где
базировался союзный французам голландский флот. Русское Адмиралтейство
обещало решить эту задачу совместно с английским Адмиралтейством.
Все ясно как день. Но день не был ясен. Северное море не погодами
славится, а погодливостью. Балтика уже изрядно потрепала русских, море
Северное дурило еще хлеще. Редкий из кораблей Ханыкова был обшит медью. Они
обросли "бородами" из водорослей. С эдакой шевелюрой скверный ты ходок! А
сэр Лункам гнет свое: господин вице-адмирал Ханыков должен лечь курсом на
Тексель.
В крейсерстве эскадра находилась ровно месяц. И ровно месяц экипажи не
знали роздыха. Толчея и зыбь, шквалы и штормы обнаружили в ханыковских
кораблях такое "обстоятельство", на которое согласно жаловались и офицеры и
дипломаты.
"Чуть буря - полвахты у помп; все скрипит, все расходится. Бывало, весь
корабль, чтобы, так сказать, не развалился, стянут найтовами[5] и, отливая