"Юрий Давыдов. Нахимов " - читать интересную книгу автора

высокоталантливый, образованный и гуманный человек, как Николай
Александрович Бестужев.
Будущих офицеров не баловали. О молоке и сливках хранили они сладкую
память, как и о домашнем, деревенском приволье. Утром и вечером давали им
кипяток. Правда, полагалась еще и пеклеванная булка. И нужно сказать,
вкуснейшая. Булки и квас Морского корпуса славились во всем Петербурге. В
обед и ужин неизменно кормили гречневой кашей, той самой, что порою начиняли
"бомбы".
Коль скоро воспитанников ждала жизнь среди ветров, то и кадетская одежа
была подбита ветром. Шинелишки и фуражечки носили легонькие, холодные. И
корпусный лазарет редко пустовал.
Жизнь на море Нахимов отведал летом восемьсот семнадцатого.
Подчеркиваю: на море, потому что бриг "Симеон и Анна" плавал в пресноводье
(от Невского бара до Кронштадта), а фрегат "Феникс" отправился в Балтику.
Флотские усматривали в "Фениксе" что-то схожее с Фениксом. И вот
почему. Флот давно уж чах. Едва речь заходила о сбережении государственных
средств, государь меланхолически ронял: "Флот". То же, почти механически,
твердили сановники императора Александра. Скаредничали на всем, что касалось
эскадр и экипажей. Корабли плесневели в гаванях; служба тянулась, как на
дрогах; служители бедовали, как церковные мыши.
И вдруг... "Феникc" пойдет в Швецию, в Данию! Разумеется, не бог весь
что за поход. Но после Маркизовой лужи, как прозвали Невское взморье, куда
министр маркиз Траверсе только и решался посылать суда, после эдакой-то лужи
поход "Феникса" казался знамением возрождения флота.
Не берусь судить, чего было больше: желания ли показать себя в
иностранных портах или желания показать гардемаринам иностранные порты. А
может, и то и другое вместе понудило казну раскошелиться. Из Балтийской
эскадры выбрали красавца и ходока, из гардемаринов назначили лучшую дюжину.
Понятно, не обошлось без тетушек и дядюшек: троих определил по протекции сам
господин министр. Зато уж остальные попали по достоинству. Среди них
Нахимов, его друг Завалишин, Даль...
Кроме официальных документов плавания, сохранились и документы личные.
Один - Дмитрия Завалишина, другой - Владимира Даля. Первый опубликован в
старинной периодике, второй найден в фондах бывшей Румянцевской библиотеки и
опубликован частично.
Гардемарины на фрегате вели поденные журналы. К сожалению, записи
Нахимова до сей поры не обнаружены. Это печальное "к сожалению" будет тенью
следовать за нами. Жизнь Нахимова, обильно оснащенная рапортами, отношениями
и донесениями, крайне бедна неказенной документацией. Прямо-таки
поразительно и обидно бедна для времен дневниковых, мемуарных. И вот уж
сейчас, рассказывая о походе фрегата, волей-неволей обращаешься к показаниям
современников, однокашников, а не самого героя.
Будущему морскому офицеру практика зачастую трудна не трудом, а
чувством ответственности. На корабле (быть может, отчетливее и резче, чем
где бы то ни было) ясна зависимость всех от каждого и каждого от всех. Этим
чувством ответственности прониклись юные моряки, как только их принял под
свою руку лейтенант Милюков.
Мардарий Васильевич исполнял должность старшего офицера. А командира
поглощали особые заботы: обрядив саблю в серебряную портупею, он
приноравливался носить ее по-кавалерийски, на отлете; рассеянно улыбаясь,