"Журнал "Если" 2009" - читать интересную книгу автораПриближение четвертое НАДЕЖДА– …Все образуется, молодой человек. Уж поверьте мне, старику. – Да как же «образуется», Игорь Федорович? Ведь я… – Знаю, знаю. Увы, мало кому удается этого избежать. Любимых убивали испокон веков. Помните? Глаза Слонимского, озорные глаза проказника, удивительные на морщинистом лице старика, лукаво блестели. «Помню», – кивнул он и тихо продолжил балладу: Слонимский строго погрозил ему пальцем. Словно под гипнозом, Виктор наблюдал, как старик, не торопясь, надевает пенсне в золотой оправе, извлекает из кармана пиджака кисет и сворачивает тоненькую самокрутку. Прикурив от длинной каминной спички, он с удовольствием затянулся, окутался облаком дыма, словно спрятавшись за ним. Старик был уютный, домашний – настоящий. Запах турецкого табака. Блики свечей на пузатом бокале с коньяком. Кто-то подмигивает из глубины красного дерева столешницы. Тишина кошкой бродит по комнате. Слонимский, друг деда и всей их семьи, умер пять лет назад. Память начала возвращаться. Бледные медузы всплывали из пучин небытия; амебы тянули друг к другу ложноножки, силясь слиться воедино. – Игорь Федорович… – Знаю, знаю. Все там будем, – любимая приговорка старика прозвучала диссонансом. – Ничего страшного, уж поверьте опытному человеку. Все преодолимо. Не так страшен черт, хе-хе… Впрочем, пистолет к виску – это не выход. Вернее, выход, но не туда. – Как же вы… здесь?.. – У меня выходной. Имею право. Рождество, знаете ли. – Рождество? – Если угодно, день рождения. Вот, пришел поздравить вашу Лику. Ну и коньячку выпить. Слаб, каюсь! Коньяк, кстати, замечательный. У вас хороший вкус, молодой человек. Все-таки мы с вашим дедом кое-чему вас научили! День рождения? У Лики? Он вскочил, едва не опрокинув стул. Огляделся так стремительно, что закружилась голова. Комната изменилась. Рояль – целый, но уже без гардины. Свет пригашен, на крышке горят свечи. Коринфская колонна. Окно-дверь во всю стену ведет во двор – стоит лишь переступить низкий подоконник. Снаружи на решетке мангала шкворчит мясо. Над ним колдует Лика – живая, веселая, беззаботная. Рядом щебечет Нелька, ее подруга. Лика кивает, переворачивает истекающий жиром кусок. За спинами женщин полыхает закат. В комнате они вдвоем со Слонимским. Стол, считай, пуст: пепельница, початая бутылка коньяка, два бокала. Керамическое блюдце с колотым шоколадом. Всё. Он плеснул себе коньяку, но пить не стал. – Я мало что помню, Игорь Федорович. Думаю, вы уже знаете – я… Я убил Лику. Застрелил из винтовки. Впрочем, полагаю, я убил ее раньше. Не знаю, как и чем, но уверен в этом. Вы можете мне объяснить, что происходит? Старик пожевал губами, собираясь с мыслями. – Не могу, Виктор, – когда Слонимский переходил на «ты», это значило: шутки кончились. – Нельзя. Извини. – Тогда расскажите хотя бы, как оно там? Ну, здесь? – Все перепутано, – улыбнулся старик. – Закручено спиралью. Примерно вот так. Он порылся в карманах и выложил на стол спираль от древней электроплитки, свернутую в загогулину. Витки спирали плотно сцепились друг с другом – не распутать, не распрямить. – Прошлое, будущее, настоящее. Что было, чего не было. Иногда через спираль пускают ток. Она раскаляется, обжигает, но ты успеваешь увидеть какой-то фрагмент. Да, это больно. Ожог – всегда больно. Потом ток выключают. Покой, забвение. Впрочем, память – хитрая бестия. Она кое-что сохраняет. Постепенно начинает складываться картина. Главное – делать свое дело. И тогда все наладится. – Какое дело? Вы, кажется, поминали черта? Он здесь? – Черт? Он везде. Ты просто не увиливай. Работай. Иначе… – Накажут? – Зачем? – удивился старик. – Ты накажешь себя сам. И хотелось бы, чтобы нас наказывали, но это было бы слишком милосердно. Извини, мне пора заканчивать дозволенные речи. Привет Лике. Я как-нибудь загляну. Слонимский залпом допил коньяк, встал и ушел в стену. – Какую работу?! Вы не сказали… Он растерянно огляделся. Во дворе Лика снимала жареное мясо с решетки, складывая на жестяной поднос. Нелька куда-то делась: наверное, ушла за посудой. Разбежавшись, он прыгнул через подоконник, как мальчишка. – Лика! – Я тебя уж заждалась, – ответила она. И стало ясно: помнит, все понимает, простила… Он бросился к ней, обнял, прижал к себе. Они стояли долго-долго, и близкая ночь медлила, глядя на этих двоих. Наконец она высвободилась: осторожно, чтобы не обидеть его. – Садись ужинать. Мясо стынет. Голодный небось? – Не то слово! – преувеличенно бодро кивнул он. И они уселись в плетеные кресла, занявшись мясом, вкусным до умопомрачения, поглядывая друг на друга, а потом Лика вдруг прыснула – наверное, у него был очень смешной вид, – и они начали хохотать, долго, взахлеб, едва сумев остановиться. В ту же секунду оба поняли, что наелись до отвала, что им надо сказать друг другу очень много, прямо сейчас… Только никто не знал, с чего начать. – Тебе Игорь Федорович привет передавал, – вспомнил он. – Спасибо. Он ведь… – Да, пять лет уже. – Слушай, Нелька тебе тоже кланялась! – Так ведь и она… – Ага. Зимой, в автокатастрофе. С мужем. – Земля пухом… – не подумав, сморозил он. – Так ведь и мы, Вик… – И мы… Издалека, из такого далека, о котором и помыслить страшно, в тишину вторглась гитара. Ей вторил голос – знакомый, с легкой хрипотцой, пробирающий до самых… Что есть у души внутри? – Не казни себя, Вик. Забудь. – Не могу. Я и так почти ничего не помню. Забывать – в моем положении это непозволительная роскошь. Когда мир стал таять, он не удивился. И не испугался. |
||
|