"Сергей Давыдов. После блокады через год (Рассказ) " - читать интересную книгу автора

После ужина можно домой, но Витька отправился в общежитие. Интересно,
что с Лукиным. Иногородние жили в старом здании неподалеку от знаменитого
Горного института. Здание еле перенесло войну. Осколки изрешетили фасад,
внутри сыро и холодно, холоднее, чем на улице. Дощатый пол в длинном темном
коридоре подгнил, канализация не работала, и в доме стоял тяжелый запах. По
коридору много дверей - за дверью комната, а в комнате живет по десятку
ремесленников.
Лукин сидел на кровати, прижав колени к подбородку.
- Ты что, рехнулся? Комендант увидит. В брюках под одеяло!
- Брюки-то сперли, - сказал один из Старухиных, а который - сам черт не
смог бы разобрать.
- Так, - усмехнулся Витька, - дофорсил малый!
"Загрустил увалень, а то все улыбался! Ничего, походишь и в робе.
Многие в ней ходят и - живы. Ишь, будка вся опухла от слез, - думал
Витька. - Узнал, что земля вертится!"
- Они тыщу, как не больше, стоят, - сокрушался Старухин. - Эх, башка
плоская! Да разве здесь не украдут? Мы вон на сундучок-то два замка
прихитрили и то опасаемся, а он такие брюки под матрацем держит. Да чего их
было покупать?! Ведь голый сам. Из деревни даже соли не привез!
Лукин вдруг со злостью отбросил одеяло и вскочил на кровати. Жалкие
матрацные пружины только пискнули.
- Не ври! Не хуже тебя собрали. И сундук был, - заорал он Старухину. -
И сало было, еще получше твоего. Последнее мне отдали. А я всё за эти брюки,
да ещё денег сколько приплатил!
- Ну вот, ну вот... - закачал головой Старухин. - Башка-то плоская.
- Не мог я в Ленинград голозадым ехать, это ты понимаешь? - орал Лукин,
прыгая по кровати. - Не мог! В лохмотьях сюда попрусь, да?
- Быть бы сытому, - невозмутимо тянул своё Старухин. - Из брюха никто
не украдет. А Нева что - вода мутная, и всё, течет только шибко да широкая.
Какое тут диво?

В темноте раздавались шлепки мелких волн, легкие, частые и звонкие. От
темной груды камней, лежащих на самом берегу залива, шел резкий и острый
запах нефти. Откуда-то с воды прилетали голоса рыбаков, но лодок не было
видно. И непрерывно шумела труба ГЭС, словно какое-то чудовище набрало в
себя воздуха и теперь, недовольное, вздыхало сипло и мощно.
Изредка на берегу проходили пары. Сверкали матросские бляхи, слышался
смех. Моряки вели девчонок в темный прибрежный сад.
Витька стоял у самой воды и грыз сухарь. Сухарь ему сунул в шинель отец
еще вечером, когда Витька только собирался пойти на улицу.
Все звуки были понятны Витьке, может быть, поэтому он не боялся ходить
так поздно. Здесь он собирал кленовые листья в блокаду, чтобы мать испекла
из них лепешки, здесь на берегу находил дрова.
Сухарь был пересушен и приятно горчил. Отламывая маленькие кусочки, он
давал им таять во рту.
Витька караулил Сизакова. Он был почти уверен, что тот взял брюки. Уже
погасли редкие фонари в переулках, а Сизаков не появлялся. Но он должен
пройти здесь, другой дороги к дому не было.
- Ишь ты, для Ленинграда вырядился, увалень! Чудила! - повторял про
себя Витька, думая о Лукине.