"Гай Давенпорт. Концерт Шампетр ре-диез (Из сборника "Кардиффская команда")" - читать интересную книгу автора

веревке. Адам и Кристиан своих мышек тоже рысью пускают.
- Если б Адам дал ему немного места на Папе, Питер по Папе мог бы
пройтись, осторожно - от колен до плеч, и не тяни меня за лодыжки. Папа
сказал, что подержит его за лодыжки и направит, куда нужно, а с таза на
ребра переступай полегче. Маленькими шажками. А вы знаете, что оба
родились с эрекциями? Нянечки хихикали. Врач сказал, что это довольно
обычное дело, природа там и тогда испытывает одну из своих систем. Легче,
легче.
- Чувствуешь сердце под моей правой ногой. Сквозь волосы.
Плечи. Смотрит вниз, Папа смотрит вверх. Спай мошонки Питера походил на
рубец афинской бутылочки для масла, шестого века. Оливковое масло атлета с
ароматом укропа, бутылочка в форме того, на что я сейчас уставился,
беспомощно, ящерка маленького мальчика и пара яичек. У Питера они подают
большие надежды.
- Свен и Расмус в нашем скаутском отряде много всего про греков знают.
И сами на греков похожи. У Расмуса уже большой, как у Папы. Они со Свеном
лучшие друзья, они друг в друга влюблены. Ничего себе не позволяют,
знаешь, потому что говорят, что контролировать себя - хорошее свойство
характера. Поэтому они ведут себя прилично, по крайней мере - говорят, что
ведут себя прилично. Им бы с Питером познакомиться - краснеть тогда неделю
будут.
Папа сказал, что знает отца и тетю Расмуса.
Питер, размахнувшись одной ногой и крутнувшись на другой, спрыгнул на
пол, спружинив. На коленях, уперев локти в постель, засунув голову Адаму
между ног, а тот тем временем снова полез обниматься одной рукой, в то же
время стаскивая все ниже и ниже пижамные штаны, чтобы быть Ариэлем, пока
Папа говорил, что Питер - милый эльф, помогая ему стянуть куртку, однако,
Адам - Ариэль из Шекспира, или Черубино из Моцарта, Ариэль Гуннара Рунга в
Брандес-Центре, оттянул большим пальцем резинку папиных плавок,
комментируя, что волосы, которые, точно коврик у двери, лежат на груди и
спускаются по всей середине, и закручиваются вокруг пупка, заходят и вот в
этот кустарник, вот тут, у тебя в трусах, а я лыс как младенец, от самых
бровей к югу. У Адама пушок кое-какой прорастает. Ну как я могу верх
пижамы сбросить, если Адам меня ногами, как ножницами, обхватил? Он,
правда, тоже с себя штаны не может снять. У него тоже рубчик есть.
- Если этот клубок из жуликов распутать, сказал Папа, то они могли бы
депижамироваться и быть поприветливее друг к другу, больше датскости,
выпутывая руки из рукавов кимоно.
- Есть один рассказ, сказал Папа, изумленно уставившись на Адама,
который одними глазами испрашивал дозволения освободить его от плавок, в
котором старший брат скрывает свою любовь к младшему тем, что дразнит и
мучает его, поскольку он дорос уже до той стадии, когда его нежность и то,
что он уже так долго маринуется в своем тестостероне, сталкиваются друг с
другом, и он начинает замечать девочек и подкачивать мускулатуру, и в
трусиках у него заводятся волосы, и похоть, тщеславие и любовь уже
полностью поработили его. Вот все это и происходит в рассказ.
- Кто его написал? спросил Адам.
- Тебя это не касается. Младший братишка несчастен. Его ненавидят и
презирают.
Он совсем ничего не понимает, поскольку они с братом ведь были лучшими