"Джеральд Даррелл. Мясной рулет. Встречи с животными" - читать интересную книгу автора

с разной растительностью: сама травяная пустошь - пять акров сплошной травы,
почти добела высушенной солнцем; непосредственно к ней примыкавшая узкая
полоса кустарника с мелкими деревцами, густо переплетенными
лианами-паразитами и украшенными яркими цветами дикого вьюнка, и, наконец,
начинавшийся за полосой кустарников настоящий тропический лес - гигантские,
высотой сто пятьдесят футов, стволы, поддерживающие, как колонны, сплошной,
непроницаемый свод сомкнутых зеленых крон. Если удачно выберешь место, можно
одновременно наблюдать небольшие участки каждого из этих ландшафтов.
Я выходил из лагеря ранним утром, но даже в самую рань солнце припекает
вовсю. Я спешил уйти с расчищенного для стоянки места и нырнуть под
прохладную сень, где сумеречный зеленоватый свет едва проникал сквозь
толстый полог листвы, уходивший далеко вверх. Пробираясь между колоссальными
стволами, я ступал по лесной подстилке, образованной многими слоями опавшей
листвы, - она мягко пружинила под ногами, словно пушистый персидский ковер.
В тишине царил лишь один непрерывный звук - стрекотание миллионов цикад -
изумительно красивых серебристо-зеленых насекомых; прильнув к древесной
коре, они сотрясали воздух своим стрекотанием, а когда я к ним подходил
слишком близко, то срывались с места и неслись в лес, как крохотные
аэропланчики, посверкивая прозрачными плоскостями крыльев. Откуда-то
слышалось жалобное "чьивы?" - это кричала мелкая пичужка, которую я так и не
смог определить, несмотря на то что она всегда сопровождала меня в лесу,
повторяя свой вечный вопрос негромким мелодичным голоском.
Кое-где в "крыше" леса зияли широкие прорехи: должно быть, какой-нибудь
мощный сук, подточенный насекомыми и гнилью, подламывался и летел на сотни
ярдов вниз, вырывая клок из зеленого полога и открывая доступ золотым
стрелам солнечных лучей. В таких местечках, согретых ослепительным солнцем,
собирались массы бабочек: одни - крупные, с длинными и узкими крыльями
оранжево-красного цвета - горели в лесном полумраке, как огоньки сотен
свечей; другие - мелкие, хрупкие - снежным облаком поднимались из-под ног и
медленно снижались, кружась, словно в вальсе, на темный ковер опавшей
листвы. Я вышел наконец на берег ручейка; еле слышно шепчущими струйками он
просачивался среди источенных водой камней, увенчанных одинаковыми шапочками
из зеленого мха и крохотных растеньиц. Ручеек протекал лесом, пересекал
опушку с невысоким подростом и выбегал на травянистую пустошь. Но на самом
выходе из леса, где был небольшой уклон, он разбивался на множество
игрушечных водопадов, каждый из которых украшал кустик дикой бегонии с
ярко-желтыми, словно восковыми, цветами.
Здесь, на окраине леса, неистовые дожди понемногу подмыли мощные корни
одного из лесных великанов, и его упавший ствол лежал поверженный наполовину
в лесу, наполовину в траве поляны - колоссальная, медленно истлевающая,
заросшая диким вьюнком и мхом оболочка, а по ступенькам отставшей коры на
штурм лезли миллионы поганок. Это дерево я и облюбовал для засады: в одном
месте кора совсем отвалилась, открылось пустое, словно лодка, нутро, где я
мог спокойно затаиться под прикрытием невысокого подроста. Предварительно
убедившись, что в дупле нет никакой живности, я усаживался в укрытие и
терпеливо ждал.
Примерно с час ничего не происходило - раздавался только треск цикад,
заливалась неожиданной трелью древесная лягушка на берегу ручья, да изредка,
порхая, пролетали бабочки. Пройдет еще немного времени, и лес словно забудет
о вас, укрыв в своих недрах. Просидев часок в полной неподвижности, вы