"Софрон Петрович Данилов. Красавица Амга (Роман) " - читать интересную книгу автора

- Да как же это можно - обвинять человека в том, чего он не делает, а только предполагая, что мог бы сделать? Как это называется? Я даже слова не подберу... - растерялся Томмот.
- Появился адвокат!
- Я не адвокат. Я за неё поручался!
- Ты скажи, не виляй: отец Аргыловой - бай и тойон? Или не так? Он контра, он враг Советской власти или нет?
- Аргылов - бай, тойон, князёк, голова. Враг Советской власти. Разве я оспариваю это?
- Смотри-ка, смирный голубок, он не оспаривает! Ну, спасибо тебе и на том.
- Ты меня не "голубничай" и мною в своих зубах не ковыряйся! - вспылил Чычахов, однако вовремя опомнился и обвёл взглядом класс. - Почему мы ведём спор вокруг бая Аргылова? В комсомол мы принимаем не бая Аргылова...
- Кажись, ты бы не отказался принять в комсомол и богача!
- Мы должны вести разговор об Аргыловой Кыче, - оставив реплику без внимания, продолжал стоять на своём Томмот. - Мы разбираем её заявление!
- Заявление дочери бая! Не забывай этого!
- Я не забываю, но кто такая Кыча Аргылова? Студентка, которая учится вместе с нами в советском техникуме. У неё наше советское сознание. Она политически развита. Она учится лучше многих из нас. Она активно участвует в общественной работе. Этого никто не станет отрицать. Ну разве она виновата в том, что была рождена отцом и матерью - богачами?
- По-твоему, классовый подход уже не нужен?
- Это вроде того как: "Пожалуйста, дескать, отпрыски баев, для вас двери в комсомол распахнуты!"
- Я этого не говорю! Я говорю о том, чтобы не стричь всех под один гребешок.
- Хватит, Чычахов, садись! Свои мнения ты высказал, поняли тебя! - остановил Томмота председатель. - Кто ещё хочет сказать?
- У меня имеется вопрос!
От дверного косяка отделился и шагнул в сторону президиума плотно сбитый парень, стриженный наголо. Поддёрнув штаны с бечёвкой вместо пояса, он шмыгнул носом и заговорил очень значительно, с расстановкой, радуясь какой-то своей, пока ещё тайной мысли, но не спеша раскрывать её.
- Аргылова, твоих родителей и старшего брата тут назвали контрами. Не отрицаешь этого и ты сама. А как мы должны поступать с контрами? - Парень выдержал паузу и сам ответил на свой вопрос: - Мы их должны стереть с лица земли! Всех!
- Правильно! - поддержали его.
Оратор скромно выждал паузу: другой реакции он и не ждал. Но он сказал не всё, главная его мысль была припасена на потом.
- Аргылова, а если бы тебе сказали: расстреляй своего отца, контру? Что бы ты сделала?
- Не знаю... - не поднимая глаз, мотнула головой Кыча.
- Та-ак! А мать?
- Нет! - как от боли вскрикнула Кыча. - Нет!
- Та-ак! - опять поддёрнул штаны оратор. - Мне ясно. Я кончил.
И опять стало тихо.
- Есть ещё у кого вопросы? Тогда перейдём к выступлениям.
- Я ещё раз прошу, - глухо, как из бочки, отозвался Чычахов. - Вы, пожалуйста, говорите об Аргыловой Кыче. А отец её - он сам по себе...
- Ты, адвокат, не адвокать! - столь же вызывающе отозвался кто-то в заднем ряду. - А то и до тебя дойдёт!
- Напугал комар быка: влетел в ноздрю ему, да не вылетел. Я спрашиваю: здесь справедливые люди или нет? Я спрашиваю: здесь каждый со своей головой на плечах или каждый: дунут - он туда, вдохнут - он сюда, с приходящим приходит, с уходящим уходит? Томтосов договорился до того, что надо своей рукой расстреливать отца и мать, этого от нас, дескать, революция требует. Ещё раз прошу: давайте к каждому человеку как к человеку подходить. Всё!
Наступил момент, когда сила на силу, и надо выждать, собраться с мыслями каждому и встать или у этой стены, или напротив.
И тут, забыв приподнять крышку парты, встал, приподняв с собою всю парту, Филипп Лопатин, парень-богатырь в застиранной до белесости гимнастёрке, будто бы не надетой, а распяленной на его широких плечах.
- Революция не требует от нас расстреливать мать и отца, - сказал он. - Революция велит нам бороться с врагами революции. Но Томтосов хотя и загнул сдуру, а всё же прав - как хотите считайте. Наша республика в опасности. Сегодня недосмотреть на вершок - версту потерять. Пепеляев прёт на нас с востока, море ему по колено, небо ему по горло. Может быть, через день-другой все мы возьмём винтовки в руки и пойдём ему навстречу. И я, Чычахов, тоже спрашиваю: можно ли нам в такой момент сопли размазывать, а ведь слова твои, Чычахов, сопли. Нежности мы потом будем разводить, когда победим. А сейчас если нужно расстрелять врага, то нужно его расстрелять, пусть он даже отец твой. Вот так стоит вопрос, и в этом я с Томтосовым согласен. Не расстреляй врага сегодня, он завтра же расстреляет тебя - вот так, Чычахов. Они реки крови пролили и прольют ещё реки, а нам что же - молиться на них? Кыча - хорошая девушка, она и мне помогала, слаб я в русском языке. Спасибо ей. Но пусть поймёт и она, и ты, Чычахов, что нельзя её принимать в комсомол сегодня. Что скажут нам другие люди - родную дочь бая-тойона, разжиревшего на кровавом поте хамначчитов и бедняков, сестру белобандита мы примем сегодня в комсомол? Да ты, Чычахов, с ума сошёл, что ли? Никаких других мнений здесь быть не может, как только отклонить заявление Аргыловой. А с Чычахова за потерю классовой бдительности строго спросить!
Боднув головою воздух, Лопатин сел.
- Верно! - теперь уж не выкрикнул, как прежде, а раздумчиво произнёс кто-то из тех же, сидящих позади.
- Не в бровь, а в глаз!
- Нечего рассусоливать!
- Проголосуем!
- Товарищи, погодите... - ещё раз попытался сказать что-то Чычахов.
- Наслушались! Хватит!
- Голосовать!
- Прежде чем проголосовать, ребята... - всё ещё рвался отчаявшийся Томмот.
- Здесь ребят нет! Здесь комсомольцы!
- Адвокат байской дочери!
- Хватит! Сядь!
- Председатель, веди же собрание!
- Голосуем! Кто за то, чтобы принять Аргылову Кычу кандидатом в члены комсомола, поднимите руки.
Ни одна рука не поднялась. Даже Чычахов, как оглушённый, стоял истуканом.
- Никого, - сказал председатель.
- Есть, есть! - опомнился наконец Томмот и, вскинув вверх руку, рухнул, где сидел.