"Дмитрий Данилов. Гвардеец (Оболганная эпоха)" - читать интересную книгу автора

оформят? Попасть туда легко, а вот выйти трудно.
- Не боись, Борецкий. Ты государственный человек, лейб-гвардии[2]
сержант. Худа не сделал. Подполковник за тебя всегда слово молвит. Выручим,
ежели что. А чтобы не сбегли, возьми с собой четырех солдат. Штыки примкните
и глаз не спускайте. Утекут, шкуру с тебя спущу почище Ушакова Андрея
Ивановича[3], - имя и отчество офицер произнес с придыханием, чуть ли не
озираясь по сторонам.
- Знамо дело, ваш высокородь, спустите.
- То-то! - удовлетворенно подкрутил лихой ус офицер. - Скажешь, я
завтра прибуду с подробным рапортом. Ступай, Борецкий.
Сержант Борецкий - немолодой коренастый мужчина с багровым лицом
пьяницы, вместе с двумя солдатами устроился на крестьянской телеге. Нас с
Карлом связали и положили на вторую телегу, приставив двух конвоиров.
Мертвецов, укрытых рогожей, загрузили на третью. Возницы, доставленные из
ближайшей деревни вместе с реквизированными подводами, выглядели забитыми и
не роптали. Они мяли в руках шапки и постоянно крестились, выслушивая
приказания офицера.
Взявший меня и Карла под арест гвардейский капитан не стал слушать
объяснений. И дело отнюдь не в пресловутом языковом барьере. Немецким он как
раз владел сносно, и ничего удивительного в том нет. В те времена этот язык
играл примерно такую же роль, что французский в девятнадцатом веке. Мы для
капитана были убийцами, застигнутыми на месте преступления. Разбираться он
считал ниже своего достоинства. Дело пахло керосином.
Виски ломило, на лбу вздувалась шишка, в глазах двоилось, нос опух. На
счастье, я успел в последний момент отпрянуть, приклад прошел по
касательной, только благодаря случаю 'рубильник' остался цел. Но приложили
меня крепко. Провалялся без памяти час, а то и больше.
С Карлом обращались гуманней. Ему вообще почему-то везло гораздо
сильнее.
- Вот немчура проклятая. Лезет сюда, словно им медом намазано, -
сплюнул конвоир. - Хорошо хоть эти по всему бедовать будут.
- Не говори, Матвеич. Видать им у себя совсем несладко стало, вот и
бегут к нам, будто тараканы какие. Жадные: что рупь, что копейку - под себя
норовят утащить. А нашему Ваньке деревенскому достается: корми-пои оглоедов,
до юшки из носу надрывайся, а они на шею сядут и тебе же батогов всыплют за
добро твое. Сволочи!
- Немцы, я тебе скажу, разные бывают. Требовательные, вечно
недовольные, по сторонам рыскающие, но к аккуратству приучены и остальных
приохотить хотят. Этого от них не убавишь. Слово свое завсегда в ответе
держат. Ежели скажут что, сделают. А то что злые как собаки, так иной
русский трех немчур стоит. Был у нас поручиком Иванов - ты его не застал,
молод еще, - из дворян тверских, по фамилии русак-русаком, а сколько
солдатского брату через его пострадало. Вор настоящий был. Полуроту голодом
заморил. Вечно у него на солдатский котел денег нету, на мундирное платье -
шиш да кукиш. Оголодали, истрепались. Из остатних рот над нами поперву
смеялись, а потом жалеть зачали. И жаловаться некому - начальству до тебя
никакой охоты вникать нету. Мы волком выли. А уж как нас не любил! За любую
мелочь бил боем, особливо как выпьет. Чуть что - сразу в зубы. Рожа,
говорит, твоя не нравится. Как его от нас перевели в другую часть, так мы
всем ротным миром свечки в церкву поставили. Не знаю, кто сейчас от энтого