"Юлий Даниэль(Николай Аржак). Говорит Москва (рассказ)" - читать интересную книгу автора

по-настоя-щему! Не халтурь! Жми! А они, говнюки, намалевали какие-то
манекены, - не разберешь, где живые, где мертвые - башенный кран на заднем
плане ляпнули - и готово, радуйтесь, красочный плакат! И, в конце концов,
наплевать мне на деньги, я на Первом Мая достаточно отхватил, но жалко
труда, и-д-е-й жалко! Когда, наконец, у нас поймут, что теперь середина
XX-го века, что искусство должно двигаться на новых... на новых... м-м-м,
скоростях, что ли!
Чупров выпалил все это залпом и матюкнулся: пепел сигареты, обломившись,
упал на подушку.
- Слушай, Саша, - осторожно сказал я, - а этот твой непринятый плакат...
Можно на него взглянуть?
- Отчего же нет? Гляди - вон он, у стены.
Я расчистил свободное место на полу и развернул рулон.
На фоне огромного, не то восходящего, не то заходящего солнца стояли
условные юноша и девушка; солнце било им в спину, и красные тени их фигур
ложились поперек плаката; внизу слева тени сливались с красночерной лужей,
омывавшей угол условного дома; в нижнем правом углу лежал, вздернув колени
и раскинув руки, труп.
- Ну, как? - спросил Саша. Я подумал и сказал:
- Масса экспрессии.
Я ничем не рисковал: мне было доподлинно известно, что Саша никогда не
читал Хакалы.
- Правда? - Саша просиял.
- Да, - продолжал я, - но мне кажется, что труп слишком кричит.
Саша живо соскочил с постели и, оттопырив губу, посмотрел на свою работу.
- Пожалуй, ты прав, старик, - сказал он. - И знаешь, отчего это? Мне бы
следовало сделать это поусловнее, не таким реалистическим, не таким
настоящим, что ли...
Мы пили коньяк; Саша рассказывал о своих занятиях, я слушал и рассказывал
о том, что во всем виновата Зоя, что если бы не она, я бы и думать не стал
об этом проклятом Дне убийств. Какое мне дело до него? Какого чёрта... Да
пропади они пропадом! А Зойка - сука. Надо Павлику сказать. Нет, теперь
уже не надо. Теперь, когда я отказался, она побоится. Сука, убийца. Все
было так хорошо, нам было так хорошо, а теперь я больше к ней не
прикоснусь. Да она и сама не даст. Из-за нее, это из-за неё я должен
сидеть тут и слушать пьяные излияния Чупрова. Левый, новатор! Завтра
объявят День педераста, и он сразу за кисти схватится. Будет вычерчивать
рост гомосексуализма по сравнению с 1913 годом. Я больше не хочу никого
убивать. Не хо-чу!
- Чего ты не хочешь? - спросил Чупров.
- Пить я больше не хочу.
- Больше и пить-то нечего. А почему это ты пить не хочешь? В самый раз.
Погоди, я сбегаю за бутылкой... Или вот что: хочешь, я тебя с одним
человеком познакомлю, со стариком, хочешь? У-у, какой старик! Он стихи
пишет. Пошли, пошли, благодарить будешь, ты таких не видал никогда.
- Пошли!
Я встал, меня качнуло.
- Пошли, Саша! Пошли Александр Чупров! Пошли, гениальный художник. Он тоже
гениальный? Он все объяснит?
- Все! Он все может объяснить - он официант!