"Владимир Даль. Павел Алексеевич Игривый " - читать интересную книгу автора

большой легавый пес, ворчал и лаял про себя во сне.
Павел Алексеевич Игривый - так звали этого барина - оглянулся с улыбкой
на своего любимца, потянул опять трубку и, заметив, наконец, что она
погасла, закричал: "Эй, Ванька!" Иван вошел, не говоря ни слова, подал
барину на смену другую трубку, а покойницу унес для дарования ей новой
жизни, то есть для чистки и набивки.
Много пять минут продлилось молчание, прерванное несколькими вздохами и
зевками барина и бессловесными возгласами его любимца, как опять раздалось:
"Эй, трубку!..." По третьему подобному призыву своему, однако же, помещик
наш встал, потянулся, спросил у Ваньки: "А что, рано еще?" И узнав, к своему
удовольствию, что уж не так рано, а час девятый, решил, что пора спать, и
пошел в соседнюю почивальню. Ванька последовал за ним. Здесь мебель ни в чем
не уступала кабинетной: односпальная кровать о двух тюфяках и двух перинах,
с целой копной подушек и бессменными на вечные времена занавесками, стояла
во всей готовности для приема в недра свои хозяина.
- Ну, брат Ванька, - сказал он, - коли так, отойдем, помолившись, ко
сну. Ты раздень и разуй меня, уложи меня, накрой меня, подоткни меня,
переверни меня, перекрести меня, а там, поди, усну я сам.
- Да никак, сударь, - сказал Ванька, - и дворня-то вся спит без
просыпу. Хоть бы приказали собраться да волков попугать; ведь вот вечор
телку зарезали у Карпова, того гляди ребят обижать станут. Бывало, вы,
сударь, охотились сами.
- Э, бывало! Было, да быльем поросло. Пожалуй, соберитесь па днях да
поохотьтесь себе.
- То-то, сударь, холостому человеку все не в охоту; хоть бы, сударь,
невесту себе выбрали да женились, и мужики все жалеют об вас.
Барин захохотал.
- Эка, вовремя собрались пожалеть! Нет, брат, уж мои невесты, чай,
давно на том свете козлов пасут... Эка забота моим мужикам! Ну, видно ж, им
не о чем больше тужить: по грибы не час и по ягоды нет - так хоть по еловы
шишки.
- А что ж, сударь, и вестимо, что так: они за вашею милостью живут
захребетниками и не тужат, а вам так вот, видно, скучно; была бы хозяйка...
- А зови-тка ради скуки Меледу с понукалкой, так вот и уснем под шумок
и размыкаем горе.
Меледой прозвали сказочника Гаврюшку, своего, доморощенного поварского
помощника, который в четыре года не мог выучиться готовить простых щей с
забелкой, отговариваясь тем, что все ночи напролет сказывает барину сказку и
потому днем должен спать, вследствие чего-де и учиться некогда, да и проспал
память. Меледа вошел разутый и полураздетый, принес по обычаю под мышкой одр
свой - войлочек и подушонку, постлал его в ногах у барской кровати, присел
на него, почесываясь, и ждал барского "ну". В то же время вошел в комнату
еще другой человек, одетый и обутый, но с такой дурацкой рожей, что
посторонний не мог бы взглянуть на него без смеха. Он стал спокойно у
дверей, сложил руки, выставил одну ногу и принялся зевать, будто по заказу,
растворяя пасть как широкие ворота и поднося то ту, то другую руку к бороде
и растопыривая все пять пальцев. Лицо это было известно в доме под
должностным званием понукалки , а Меледа называл его обыкновенно дармоедом и
надоедалой. Это была также ночная птица для потехи барина; обязанность его
состояла в том, чтоб не давать уснуть преждевременно сказочнику и понукать