"Леонид Дайнеко. Меч князя Вячки " - читать интересную книгу автора

чья-то фигура мерещится у костра... Женщина... Мать... У нее бледное
заплаканное лицо и тонкие крылатые брови... Зачем ты так рано ушла от нас,
мама?
- Хочу я тебя, князь Вячеслав, к кунигасу Довгеруту пригласить, -
сказал как бы между прочим Всеволод. При этих словах княгиня Юрга вскочила
со своего места, весело захлопала в ладоши:
- К отцу едем! К батюшке! И поцеловала Всеволода в щеку. На следующий
день пять шкутов переправились на южный берег Двины и словно в полынью
провалились, затерялись в бесконечных дремучих лесах. В Герцике остался
Холодок, которого начал лечить от ожогов местный знахарь, да латгальские
лучники. Латгалов князь Всеволод не захотел взять с собой.
Княгиня Юрга, как и все, ехала на боевом коне. На светлых волосах
красиво сидел маленький позолоченный шлем с длинным пером серой цапли.
Княгиня смеялась, шутила, лицо ее светилось счастьем.
У Довгерута не было постоянного города или замка, где бы он сидел с
дружиной. Неутомимый кунигас, как быстроногий олень, бегал по безграничным
пущам и болотам - сегодня тут, завтра там. Только следы походных костров
оставлял за собою.
Однако князь Всеволод, судя по всему, неплохо знал тропки своего
беспокойного тестя, и уже на третий день, словно привидения, выскочили из
леса на лохматых сильных конях аукштайты, взяли, как они обычно это делают,
в кольцо воев Всеволода и Вячки. Целясь из луков, размахивая мачугами и
боевыми секирами, они носились на конях взад и вперед, все туже сжимая
кольцо, и дело могло бы кончиться плохо, если бы литовцы не узнали княгиню
Юргу, свою Юргу.
Довгерут, с тяжелой стальной секирой в руке, с копной светлых, как у
дочери, волос был опечален. Дня четыре назад у Гольма тевтонские арбалетчики
подстрелили его верного воеводу, и вот теперь он умирал, захлебываясь
собственной кровью, которая текла и текла у него из горла.
Из светлицы, в которой лежал воевода, вынесли все запасы семян - жита,
гороха: семена, побывшие около покойника, погибнут, никогда не взойдут.
Воевода умирал, и никто на всем белом свете, даже сам Перкунас и
Крива-Кривейта, не мог сделать так, чтобы снова зажглось солнце его жизни.
После кончины тело воеводы обмыли в бане, одели в длинную белую рубаху,
посадили на высокое деревянное кресло. Кунигас Довгерут с кубком пива в
руках, взволнованный, грустный, обратился к покойнику:
- Пью за тебя, незабвенный друг. Помнишь, как славно мы били тевтонов,
как ходили на эстов? Помнишь, как по несколько ночей не слезали с седла, как
спали на снегу и под дождем? Помнишь, как ты заслонил меня от стрелы? Ты -
счастливец. О тебе будут петь потомкам голосистые вайделоты.
Мертвый воевода сидел на кресле, и, казалось, очень внимательно слушал
слова своего друга. Голос кунигаса зазвенел:
- Зачем ты покинул всех нас? У тебя была верная жена, дети, хорошие
друзья. Было много скота и одежды... Кланяйся на том свете своему и моему
деду, своему и моему отцу, нашим воинам, что полегли в битвах. Живи с ними в
согласии.
Покойнику завязали на шею рушник, в который бросили несколько монет, к
поясу прикрепили боевую секиру. В могилу положили хлеб с солью и пиво, чтобы
воевода после жестоких битв на небесных дорогах (и в небе случаются битвы!)
мог подкрепиться дарами родной зеленой Литвы.