"Дочь Птолемея" - читать интересную книгу автора (Кудинов Виктор)

7. ТЫ ПРИГЛАШЕН

Ваятель Филон, о котором говорила Ирада, жил в богатой части города, в районе речного порта, с многочисленными каналами, пальмовыми и платановыми рощами и высокими многоэтажными домами.

На плоской кровле одного из таких домов располагалась под тентом его мастерская. Впрочем, этот дом принадлежал не Филону, а греку Сократу, купцу-перекупщику, торговавшему произведениями искусства по всему Средиземноморью — картинами, скульптурами, цветной вышивкой, вязаными платками, рукописями, брошами, булавками и другой мелкой всячиной, именовавшейся "александрийской роскошью". Для этого купца Филон ваял, обжигал и раскрашивал терракотовые статуэтки, которые пользовались большим спросом.

Филону нравилась его мастерская. Сверху ему открывался чудный вид на озеро, в которое по каналам из Нила вплывали папирусные лодки с высоко поднятыми носами и кормой, плоские барки под парусами и даже легкие галеры с ровными рядами весел.

Почти все свое время Филон проводил в мастерской, хотя у его отца Протелая, тоже купца, была богатая усадьба в западной части города, у старого кладбища.

Протелай не перечил Филону. Раньше он сетовал на поведение своего младшего отпрыска, предававшегося безмерному разгулу и дружеским попойкам. Теперь же — не мог нарадоваться. Протелай приписывал это помощи богов, которым безутешно молился. Он даже совершил пешее паломничество в Фивы, к святилищу Амона, чтобы бог помог сыну освободиться от влияния непутевых друзей.

Однако действительное перерождение Филона произошло не из-за молитв отца, а из-за внезапного стыда, глубокого и мучительного, который молодому человеку пришлось однажды испытать.

Это случилось в Гермонтисе, куда он отправился по случаю прибытия туда из Фив священного быка Бухиса, считавшегося земным воплощением бога Амона-Ра.

Совершенно неожиданно для Филона в этом торжестве приняла участие юная Клеопатра.

После пьяной ночи, подогретые вином, веселые молодые люди, с венками на завитых волосах, присоединились к процессии, но сопровождали не самого быка, а его мать, великую корову, родившую бога Ра, — белое, красивое животное, с крутыми высокими рогами, как у богини Исиды.

Увешанная гирляндами цветов, корова шла удивительно плавно и величественно, проявляя полное равнодушие к людскому ликованию, гортанным крикам и пронзительным звукам флейт. Одно удовольствие было на неё смотреть. Корова была божественно красива.

И вот тут, любуясь животным, Филон увидел царевну в толпе жрецов и храмовых служек.

Стройная, скромно одетая девушка поразила его своим простеньким видом. От других женщин, собственно, она ничем не отличалась: те же запястья на руках, тот же платок на голове, той же белизны длинный хитон. Лишь изящный пояс, сплетенный из золотой нити и слегка провисающий на бедрах, ещё не имевших по молодости лет той прелестной женской полноты, что так волнует мужчин, мог ещё подсказать иному человеку с большим воображением, что перед ним юное существо царского рода.

После, вспоминая первую встречу с Клеопатрой, Филон не мог понять, чем она привлекал его внимание; это было как внезапный гром или как вспышка молнии. Взглянул — и более не отводил взора от её лица, впрочем, по его убеждению, не отличающегося особой красотой. Нет, он не влюбился в нее; он слишком был избалован женщинами, чтобы вот так сразу дать волю своим чувствам, но он был пленен, пленен притягательной силой её глаз, добрым и милым выражением лица, легкой степенной поступью, — по всему было видно, что со временем эта юная девушка станет привлекательной женщиной. Однако такой юной и чистой он запомнил её навсегда.

Видя Филона столь увлеченным, его друзья начали над ним подшучивать, дескать, Филону обычные красотки уже не нужны, подавай царского рода. Особенно старался один из них, молодой мужчина лет тридцати, человек весьма начитанный, веселого, острого ума и образного слога. Филон не знал его имени, ибо все его звали — Дедок, так как он среди них был самым старшим. И вот этот Дедок, усмехнувшись, говорит: "Уж не хочешь ли ты, Филон, мой мальчик, похитить дочь Птолемея?"

Задетый его словами, Филон сдерзил: "А почему бы и не похитить?" Над ним стали смеяться. Он смолчал, а потом, вечером, проглотив за общей трапезой одну-другую чарочку вина, заявил с какой-то злой самонадеянностью: "Я буду с ней спать!"

Его друзья к тому времени обо всем забыли и принялись друг друга подталкивать локтями и спрашивать: "С кем, с кем Филон собирается спать? Кого он собирается попробовать? Кто эта счастливица?" — "Да Клеопатра, царская дочь!" — сказал Дедок. Раздался такой хохот, что Филон, всегда спокойный, рассвирепел; гнев замутил его разум. Он схватил Дедка за горло, считая его одного повинным в своем унижении, и швырнул наземь. А уходя, сказал онемевшим сотрапезникам: "Буду!"

Только на другой день он опомнился и схватился за голову. Ведь обиженный им Дедок мог донести на него, и у Филона, как нечестивца, вырвали бы язык. И это самое лучшее, чего можно было бы ожидать, ибо подобные болтуны заканчивали жизнь в жестоких муках на кресте или на крутящемся колесе.

Филон бежал. Ото всех: отца, друзей, ненавистного Дедка, Птолемеев, Александрии… Ненадолго он обосновался на острове Родос, где от нечего делать научился у мастера Мемнона леписть статуэтки и обжигать их в простой печи.

Узнав, что его никто не ищет, он незаметно возвратился в Александрию и всецело отдался своему нехитрому творчеству.

С друзьями он не встречался. Ему было стыдно показываться им на глаза, так как решил, что они считают его хвастуном. Однако ещё больший стыд он испытывал перед Клеопатрой, перед той юной девушкой, которая, обитая в царских покоях, не только не догадывалась о его терзаниях, но даже не знала о его существовании, что он живет в Египте и имеет мастерскую в одном из домов вблизи её дворца… Но почему-то именно это его мучило более всего. Он испытывал настоящую душевную боль, совесть терзала его постоянно, так что ему пришлось однажды отправиться в храм Асклепия и вместе с нищими, калеками, больными улечься спать на полу перед алтарем, завернувшись в теплый плащ.

К утру он задремал, и к его закрытым веждам прикоснулась божественная благодать: он увидел бородатое доброе лицо, сказавшее ему: "Не терзайся, Филон. Ты думал о женщине, как должно думать о ней мужчине. Но Птолемеев сторонись!"

Филон вылечился от душевной хвори, но, как в таком случае бывает, думать о Клеопатре не перестал. Мало этого, он даже положил себе за правило молиться о её здоровье в день рождения в храме Исиды — вполне невинное действо, некоторая плата за нечаянно обиженную им царевну в молодые легкомысленные годы.

Этот храм Исиды был одним из старых храмов, построенных чуть ли не при возникновении самой Александрии. Изящное, небольшое здание, хорошо продуманное и возведенное с таким мастерством, что в нем верующему было как-то по-домашнему уютней и душевней, чем в других.

Он приходил на закате солнца, когда его посещало немного людей. Однажды он запоздал, и жрец вышел под портик проводить последнюю прихожанку. То была нарядно одетая молодая хорошенькая женщина. Он тотчас её признал. Высокая, черноволосая, с узким лицом, со смуглой и как бы бархатистой кожей. Он видел её в свите Клеопатры и всегда рядом с царицей. Рабыня ли она была или любимая служанка, а может, близкая подруга, он не знал, но, оказавшись с ней так близко, вдруг почувствовал сильное сердцебиение.

Женщина попрощалась и удалилась, даже не поглядев на Филона. Жрец благословил её скупым жестом, сказав: "Иди с богом, Ирада, душа моя!"

Потом Филон узнал, что жрец был её отцом.

Филон стал бывать в храме каждый вечер — женщина не появлялась. Так проходил месяц за месяцем — её не было. Он потерял всякую надежду.

Однажды, когда он заканчивал свою молитву, ему послышались легкие шаги и шорох платья. Обернулся: она, Ирада. Он быстро взглянул на скульптурное изображение богини и проговорил довольно громко: "Госпожа владычица, благослови мою любовь к ней". Это было притворство, он сознательно не назвал имя женщины, любовь к которой должно благословить божество, но именно эти слова заставили Ираду взглянуть на него с любопытством.

От своего отца служанка царицы узнала, что Филон сын богатого купца, один из добропорядочных прихожан, сделавший несколько щедрых пожертвований, — и вообще хороший человек. Правда, в юности слыл за отчаянного забияку, ни одна уличная потасовка не обходилась без его участия; с такими же юнцами, как и он сам, Филон без страха вступил в отчаянную схватку с легионерами Цезаря.

— Так он сражался против царицы!

— Помилуй, дочь моя! Он был против чужеземцев! Кто же из них знал тогда, что наша царица станет наложницей ромея?

Ирада всплеснула руками и в испуге огляделась по сторонам.

— Отец, я же просила, чтобы ты никогда не произносил этого слова. Женой она стала! Женой Цезаря! Ты же у меня не простолюдин, чтобы не понимать разницу между этими словами.

— Ради Исиды, пусть наша царица будет женой Цезаря. Я ничего не желаю ей плохого, — поправился старый жрец, смутившись, как ребенок.

Уходя, Ирада попросила отца понаблюдать за Филоном, так как, объяснила, он может быть полезен.

Филон, в свою очередь, заключил, что жрец вполне мог стать связующим звеном между ним и своей дочерью. Он подарил жрецу бронзовый треножник старой работы.

Добрый старик принял в нем участие. Филон, видя такое отеческое к себе отношение, признался в своей любви к царице. Жрец расчувствовался до слез и без всякой задней мысли благословил его, решив, что ваятель проявляет верноподданнические чувства. Филон в душе посмеялся над наивным чудаком и попросил познакомить со своей дочерью.

Встреча состоялась в храме, но чтобы беседа получилась доверительной, Ирада вывела Филона в маленький садик, и они сели на каменную скамейку тенистой беседки. Филон начал волноваться: нелегко было признаться в любви к царице её служанке. Однако, к его удивлению, речь полилась так гладко, как он и не ожидал. На него снизошло вдохновение. Ирада была женщина тонких чувств; вначале она решила, что Филон молил Исиду о любви к ней, Ираде, а когда узнала, что предметом его пламенной страсти была Клеопатра, несколько разочаровалась, но не подала вида. Она спокойно выслушала молодого мужчину, не перебивая, и только потом сказала, как сказала бы сестра брату:

— Одумайся, Филон, пока не поздно. Клеопатра не та женщина, которая может любить постоянно. Да и мало ли красавиц, которые дадут тебе, что ты желаешь? Почему именно Клеопатра?

— Ни одна женщина не привлекает меня, — сказал ей ваятель со вздохом; он вдруг поверил, что глубоко и искренне влюблен в царицу, и это стало для него самого истинным открытием.

— Коль так, то мне жаль тебя. Болезнь твоя далеко зашла. Так можно и свихнуться. Соверши паломничество в Мемфис, Амон просветлит твой разум и убережет от любовной горячки.

— Теперь поздно что-либо предпринимать, — отвечал Филон убежденно и твердо. — Помоги, если можешь!

Он протянул ей на ладони золотой медальон с ликом Гелиоса собственной работы. Медальон был необыкновенно хорош. Ирада не устояла.

— Не знаю, чем услужить тебе. Но если что и выйдет, знай — с тебя потребуют жертву.

Филон сказал не колеблясь:

— Я готов!

Она удивилась и воскликнула:

— Да понимаешь ли ты, о чем речь?

— За один поцелуй Клеопатры я отдам вот эти руки, голову, себя всего…

Женщина оценивающе оглядела его: по всему было видно, что он говорил правду.

— Будь по-твоему, — прошептала служанка царицы упавшим голосом. Может быть, тебя и допустят лицезреть божественную. Но ты уже не будешь принадлежать себе!

— Согласен на все, — ответил он упрямо и принагнул голову, как бычок, готовый бодаться.

— Когда надо, тебя позовут, — строго сказала женщина, обидевшись, и, не прощаясь, удалилась.

Филон продолжал посещать храм Исиды и припадать к стопам каменной богини; холодные камни половичных плит остужали его лоб; по всему телу пробегала успокоительная дрожь, однако внутренний огонь продолжал разгораться.

Несколько раз он видел Ираду. Она только улыбалась, принимала подарки, но о главном молчала. "Жди!" — успокаивал сам себя Филон.

Он предчувствовал, что с ним вскоре должно что-то случиться. И вот как-то на вечерней заре, выходя из храма, он увидел женщину в длинном покрывале. То была Ирада. И было в её облике, в выражении строгой красоты лица что-то новое, манящее и пугающее. Филон понял, что находится у края неведомого. У него екнуло сердце, он вперил в женщину настороженный взгляд.

— Филон, — сказала Ирада, приблизившись, от неё исходил изумительно сладостный дух: то ли жасмина, то ли резеды, то ли того и другого вместе; влажные уста заманчиво улыбались. — Ты приглашен.

— Приглашен? Куда?

— На пир, во дворец. Ты будешь, счастливый, лицезреть Клеопатру. Царицу Египта. Сама Исида откликнулась на твою просьбу.

Сердце его покатилось в бездну, в глаза запал мрак; бледные помертвелые губы прошептали:

— Я приду…