"Дочь Птолемея" - читать интересную книгу автора (Кудинов Виктор)

23. ЕСЛИ БЫ МОЖНО ЧТО ИЗМЕНИТЬ

Через затененный короткий проход они вышли в довольно обширный зал с колоннами. У одной стены во весь рост стояла мраморная богиня Исида, освещенная двумя высокими светильниками. Напротив, на другой стене, висел огромный роскошный занавес, на котором очень искусно был вышит город Вавилон, с дворцами, парками, жилыми кварталами, храмами, окруженный каменными стенами и прямоугольными башнями.

Они прошли в ворота города между двумя центральными башнями и оказались в самом святом для Филона месте дворца — в опочивальне Клеопатры.

Бесшумно ступая по мягким коврам, Филон на все глядел с нескрываемым любопытством, отмечая про себя, что у царицы отменный художественный вкус: обстановка спальни, предметы быта, их расцветка, тона и полутона, — все было подобрано одно к другому с безукоризненной гармонией. Сразу видно, что тут обитает тонко чувствующая красоту душа.

Взгляд его задержался на широком ложе за голубыми ниспадающими занавесками и стоявшем посредине столике с яствами, амфорой и двумя высокими стеклянными бокалами.

— Будь моим виночерпием, Филон! — сказала Клеопатра, указав на столик.

Филон вытащил из узкого горлышка амфоры деревянную затычку и сразу почувствовал сладковатый спиртовой запах вина, слегка отдающий миндальным орехом. Аромат ему показался знакомым. Он ещё раз потянул носом и прицокнул языком, как знаток спиртного.

— Это массик! Божественный массик! Напиток Юноны и Юпитера.

— О Филон, ты меня поражаешь! Откуда ты так хорошо разбираешься в винах? Это действительно массик — самый лучший сорт италийского вина, сказала она и поторопила его: — Не медли, виночерпий! Счастье в твоих руках.

Филон наполнил до краев бокалы красной густой жидкостью. Сладко-горький винный дух распространился вокруг них.

— Я пью за тебя, царица. И за наш свободный Египет.

— За меня? За свободный Египет? О славный Филон! Как это трогательно! Но ты знаешь, знаешь, что нашей родине снова грозит опасность?!

— Знаю, царица!

— Ты знаешь не все. Я тебе открою одну тайну. Что сказали боги. На смертном одре Комарий, через которого вещал бог Тот, поведал мне: Египет будет свободным до тех пор, пока я буду его царицей. Если я погибну, погибнет и Египет, — произнесла она печально, и в её прекрасных глазах появились слезы. Филон готов был броситься к её ногам; его сердце разрывалось от любви и жалости к этой женщине.

— Почему ты так говоришь? И почему ты должна погибнуть?

— Ромейский триумвир Антоний готовится двинуться со своими легионами на Египет, но не один, а вместе с моей сестрой Арсиноей. Он хочет восстановить её на царство. — Клеопатра нарочно придала своему голосу унылые нотки, чтобы разжалобить его ещё больше. Он поверил.

— Какое безумие! Но зачем это нужно Антонию? Не понимаю. — Он хотел выразиться определенней: "Зачем Антонию Арсиноя, когда есть Клеопатра?"

Она, догадавшись о его мыслях, пояснила:

— Эта дрянь уже встретилась с ним и сумела обольстить. А чтобы их связь не слишком бросалась в глаза и не вызвала скандал в Риме, он отправил её в Эфес, в храм Артемиды. — Она врала с упоением, упавшим голосом, как актриса, по её щекам катились слезы, губы дрожали, дыхание прерывалось, рыдания готовы были вот-вот вырваться из груди, но усилием воли она сдерживала их как могла — и не только Филону, самой себе уже казалась несчастной.

Филон, страдая вместе с ней, между тем заметил:

— От Арсинои всего можно ждать. Она уверяла Ахиллу в своей преданности, а сама тайно подготовила убийство.

— Хорошо, что ты знаешь мою сестру и тебе не приходится объяснять, лепетала Клеопатра, всхлипывая. — Она способна на любое коварство — лишь бы добиться своего.

Незаметно она облизнула свои губы кончиком языка, придав им соблазнительную влажность. Она спросила:

— Ты часто вспоминаешь Ахиллу. Видимо, он тебе чем-то близок. Не так ли, Филон?

— О да, царица, — простодушно признался тот. — Ахилле я многим обязан. Если бы не он, я не стал бы скульптором, а стал бы воином. Ахилла сказал, что воином может быть любой, а художником только избранный. Он посоветовал мне не изменять моему предназначению.

— Он был прав, этот Ахилла. Оказывается, я его плохо знала. Он всегда мне казался этаким чурбаном. Глаза вытаращит, губы сожмет. Истукан истуканом. Меня это пугало. — И вдруг, точно опомнившись, мило улыбнулась, блеснула глазами и нежно молвила: — Что же мы все о неприятностях? Забудем их, друг мой! Давай-ка лучше отведаем вина, чтобы нам стало сладко, радостно и тепло.

Она приблизилась к нему, и они осторожно чокнулись бокалами, стекло звякнуло. Клеопатра засмеялась, её взгляд излучал нежность. У Филона и без вина голова шла кругом. Все, что происходило с ним, казалось сном. Давно, давно жила в нем мечта вкусить любовь царицы, мечта вздорная, дикая, он сам сознавал её фантастичность, ибо такое никому не могло прийти в голову. И вдруг все это сбывалось, точно по волшебству, но он ещё не мог окончательно в это поверить.

В спальне горело два светильника, и в их неровном колебавшемся свете она казалась смуглее, чем была на самом деле, — этакая хорошо загорелая здоровая белая женщина.

Филон увидел перед собой темные глубокие очи, которые приблизились к нему и влажно поблескивали, как стекло в полумраке. Он не в силах был отвести своего взора и смотрел прямо в её неподвижные черные зрачки. Ему чудилось, будто бы её глаза становятся больше, что из них, из самой глубины, исходит невидимая колдовская сила, лишает его воли, мысли, сопротивления и наполняет горячим, как вар, желанием. Кровь мягкой волной плеснула ему в голову; он почувствовал, что щеки его запылали. Он потянулся к ней. Она шептала: "Ты прекрасен, мой храбрый Филон!" Чувственные алые губы приоткрытого рта коснулись его губ. Влажный пьянящий поцелуй одурманил. Он забыл, где находится и что с ним происходит. Его слегка шатало. А вкрадчивый шепот напевал:

— Чудесно, Филон! Забудь, что я царица. Я всего-навсего женщина. Женщина, которая хочет любви.

Он забылся и стиснул её так, что у неё что-то хрустнуло в позвоночнике. Она засмеялась и повела плечами, как бы желая освободиться.

— Мне это нравится. Целуй еще.

Филон шептал, впадая в неистовство:

— О царица моя! О госпожа моя! Солнце мое! Дыхание моей жизни! Я вижу тебя, чувствую тебя. Сердце мое потонуло в радости. Голова моя пылает. Где я? Что со мной? Ничего нет чудеснее того, что ты даришь мне. Внутренний огонь сжигает меня. Еще мгновение — и я сгорю. Не уходи!

Она легко, как змея, выскользнула из его объятий и взмахом руки затушила один из светильников. Ее тихий чарующий смех, как звенящий колокольчик, поманил его. Ничего не видя, он метнулся на звуки её голоса губы их соединились снова, руки переплелись. Потеряв равновесие и силу в ногах, оба упали на пушистый ковер подле постели. Его руки жадно искали её тело, путаясь в одеждах.

— Все, все долой, — шептала Клеопатра, — до тряпочки…

— О прекраснейшая! — лепетал он, взглядом наслаждаясь красотой её тела, а трепетными длинными пальцами ощупывая и гладя его. — Что за кожа! О боги бессмертные!

Выражение её лица поражало необыкновенной нежностью; она точно растворилась в ней, в этой чувственной женской нежности, превратившись в один большой цветок, цветок любви. Филон потерял голову.

— Ничего подобного я не испытывал за всю свою жизнь.

— Уж так и ничего? — игриво усмехнулась она.

— Клянусь Афродитой!

— Ради всех богов — не торопись! Иначе тебя ненадолго хватит, друг мой.

— О сладость! Августейшая роща! Я счастливее самого бога!

— Я рада за тебя, дорогой!

С его уст сорвался стон, перешедший затем в затухающее рычание; она захлопала ладонью по его спине, увещевая:

— Тише, тише! Ты поднимешь на ноги всех моих служанок.

Не испытанное доселе наслаждение перехватило его дыхание и лишило сил, но это длилось недолго. Сознание, на миг покинувшее его, возвратилось. Однако он себе казался пустым, как амфора, из которой до капли все выцедили. Про себя же он отметил, что ноги её вытянуты и теперь уже не он, а она целует его, и лицо её с закрытыми глазами, в ворохе распущенных волос, одухотворенное любовью, изумительно прекрасно.

До самого рассвета продолжались их любовные утехи.

Усталые и опустошенные, лежали они рядом на широкой голубой постели. И каждый был занят своими мыслями. Она думала: "Как тихо! Как покойно и хорошо! Ничего не надо". Филон думал: "Я добился любви царицы. Кому такая удача выпала в жизни? Теперь и умереть не страшно. Ибо я испытал все".

Он склонился над ней и посмотрел в её умиротворенное тихое лицо. Он прошептал:

— Прекраснейшая, я хотел тебе сказать… Ты слышишь меня?

— Слышу, — прошептала она, не открывая глаз.

— Располагай мною, как тебе вздумается. И знай — Филон исполнит любое, даже самое невозможное, твое желание.

Длинные черные ресницы задрожали и слегка поднялись. Она взглянула на него все равно что чистое утро.

— Ты хочешь сказать, что твоя жизнь принадлежит мне?

— Да, царица.

— И ты говоришь, что исполнишь любое, даже нелепое, мое желание?

— Да, прекраснейшая!

— Ловлю тебя на слове. Вначале поцелуй сюда. — Она указала пальцем на ямочку на горле, поверх ключиц, и он с удовольствием исполнил её желание. А теперь внимай, друг милый. Если твоя жизнь принадлежит мне и я могу распоряжаться ею как хочу, так я и распоряжусь. Вот что, Филон. Я возвращаю тебе твою жизнь! Я тебе её дарю! И ничего от тебя не требую. Никакой платы. Живи, Филон! И делай свои дивные статуэтки. Но знай, мы уже более никогда не будем вместе. Я запрещаю тебе искать со мною встречи.

Это была поистине царская милость. Филон был потрясен, но не хотел уступать ей в благородстве и щедрости. Он сел на колени и, сверху смотря на лежащую женщину, прикрытую голубой тонкой простыней, сказал:

— Я не уйду отсюда, пока не услышу твоего желания, которое должен исполнить. Я так решил. Пусть даже я умру за тебя, милая царица. Повели.

— У меня нет желаний.

— Это неправда.

— Сегодня у царицы нет желаний, — повторила она, как маленькая капризная девочка. — Я ничего не хочу, кроме одного — лежать и не двигаться. Ни о чем не думать. Никого не видеть. Остаться одной, — шептала она, снова закрывая глаза.

Он же, как демон-искуситель, напомнил:

— Твоя сестра Арсиноя и Антоний. Вот от кого тебе беда!

Это было уже слишком. Она поморщила нос и произнесла с легким раздражением:

— Не надо мне напоминать об этом, Филон. Не надо. Я не хочу никому зла. Если бы только оставили меня в покое. Если бы меня только не трогали! Что им всем до меня? До моего Египта? Ведь я не лезу в их дурной Рим! Я не требую золота, пшеницы, драгоценных камней! — Она резко села, сдернула простыню, чтобы не путалась в ногах, и встала на ковер.

Филон смотрел на неё с восторгом. Голая, она была чудо как хороша. "Божественная Исида! — молил про себя Филон. — Ты подарила мне женщину, ради которой я готов на все, а она этого не желает. Научи, как помочь ей. Я знаю, что она нуждается в защите".

Царица подошла к окну и отдернула занавески. Свежий утренний ветерок дунул ей в лицо и заставил зажмуриться, но пахло, так чудесно пахло росистой листвой и травами, что невозможно было надышаться.

Филон подошел сзади с распашной туникой и накинул ей на плечи. Она молчаливой улыбкой поблагодарила его. Он шептал:

— Не оставляй Арсиною. Пока жива, она не даст тебе покоя.

Все ещё не соглашаясь, она отрицательно покачала головой. Это задело его самолюбие. Он решил настоять на своем.

— Погляди, как высоко! Если ты не позволишь мне ехать в Эфес, я брошусь вниз.

— Безумный Филон! Это ребячество.

— Я так тебя люблю!

— Но это совсем не значит, что надо разбивать себе голову. Будь благоразумен!

— Прекраснейшая, ты забыла наш уговор.

Она посмотрела на него пристально и, вздохнув, отошла от окна. Неожиданно она решила ему уступить.

— Уговор так уговор. Ты мужественен и храбр, мой Филон. Мне это нравится. Кому как не героическим мужчинам совершать подвиги? Если ты хочешь быть полезным Египту, спасти его от ромеев, от Антония, от Арсинои, а главное, от междоусобицы, то действуй! Кстати, вот и возможность отомстить за напрасно пролитую кровь доблестного Ахиллы и за свое бегство… Антоний без Арсинои не посмеет двинуться на Египет. У него не будет для этого причин. Да и Октавиан не дремлет. Они следят друг за другом, как хищники, ожидая, когда кто-нибудь из них сделает опрометчивый шаг.

— Клянусь тебе, царица, — воскликнул Филон пылко. — Я отправлюсь в Эфес и освобожу тебя от сестры твоей. А потом, если прикажешь, настанет черед и для ромея.

— Его лучше не трогать. Я бы не хотела подвергать тебя ещё большей опасности. Пусть лучше ромейский триумвир останется жить. Чашу смерти он выпьет, как и каждый из нас, в свое время. А тебе, коль ты отправляешься в храм Артемиды, я дам вот что…

Клеопатра подошла к полированному столику из темного дерева; на нем стояла шкатулочка, облицованная слоновой костью, она достала из неё серебряный перстень с зеленым камнем и передала ему.

— Пусть этот заговоренный перстень станет твоим талисманом и защитой в пути.

Филон посмотрел на перстень и разглядел филигранно выполненную змею, как бы оплетающую камень по овалу и кусающую себя за хвост.

— Уроборос! — проговорил он торжественным шепотом.

— Это мой тайный знак.

— Одно — это все! — Филон назвал формулу данного эзотерического изображения.

Клеопатра с любопытством посмотрела на него; он спокойно, с достоинством выдержал её взгляд. Она решила, что он знает больше чем надо.

— Ты знаком с "Вечным деянием"?

— Я не посвящен в таинства жрецов. Но изучал надгробные памятники и склепы и часто видел там Уробороса.

— Если ты покажешь его кому следует и проговоришь то, что сейчас сказал, ты получишь помощь, в которой нуждаешься. Никто не оставит тебя в беде. Кроме этого, он поможет тебе избавиться от колдовских чар, которые будет насылать на тебя моя сестра, а она очень сведуща в искусстве Гекаты. В порту ты покажешь перстень кормчему галеры «Ника».

— Родосцу Серепе?

— Ты и его знаешь? — удивилась Клеопатра, а сама подумала: "Слишком много совпадений. Это недобрый знак. Недаром сердце щемит. Ах, если бы можно что изменить! И не посылать его… не посылать".

— Серепа покупал у меня партиями статуэтки и отвозил их на продажу в Милет.

Клеопатра сказала:

— На этот раз он доставит тебя в Эфес, а оттуда снова возвратит в Александрию. Только будь осторожен. Никто, кроме Серепы, не должен знать, что ты от меня. И что у тебя Уроборос. Знай, если он попадет в чужие руки, это может стать для тебя несчастьем. Я бы не хотела, чтобы это произошло. Уробороса ты должен возвратить только мне.

Филон поцеловал перстень, как святыню.

— Будь уверена, царица! Я не выпущу его из рук. И никто не узнает, что он от тебя. Я сохраню все в тайне.

— О мой храбрый и мужественный Филон! — проворковала с нежностью Клеопатра, обвила его шею руками и прижалась к его груди; она приподняла лицо и подставила свой полуоткрытый рот для последнего поцелуя.

Филон с жаром поцеловал её. Она отстранилась.

— Тебе пора. Ты должен идти. Да сопутствует тебе удача!