"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

пока не узнала, что у меня может быть кукольный дом с Папой, Мамой, Питером
и Джейн, спящими в своих собственных кроватях, с чистым бельем в комоде, у
которого выдвигаются и задвигаются ящики, и с собакой Нэн и котом Феликсом,
дремлющими у растопленного очага на кухне. Вместе с детьми слуг я искала в
велде корни кхамма, кормила коровьим молоком осиротевших ягнят, висела на
воротах, наблюдая, как уничтожают паразитов у овец и пристреливают свинью к
Рождеству. Я вдыхала затхлый запах укромных уголков, где они спали вповалку,
как кролики, и сидела у ног их слепого старого дедушки, который вырезал из
дерева прищепки для белья и рассказывал истории о давно минувших днях, когда
люди и звери мигрировали с зимних пастбищ на летние и жили все вместе,
кочуя. У ног старика я впитала миф о прошлом, когда зверь, и человек, и
хозяин жили общей жизнью, невинные, как звезды на небе, - нет-нет, я далека
от того, чтобы смеяться. Как мне вынести боль о том, что утрачено - чем бы
это ни было, - без мечты о былых временах, возможно, окрашенной в фиалковый
цвет меланхолии, и без мифа об изгнании, дабы объяснить себе эту боль? И
мать, нежная, благоухающая, любящая мать, которая отравила меня молоком и
сладкой дремой в пуховой постельке, а потом исчезла в ночи под звук
колоколов, оставив меня среди жестких рук и грубых тел, - где ты? Мой
утраченный мир - это мир людей, холодных ночей, светящихся глаз, в которых
отражается пламя костра в лесу, и длинная история о мертвых героях на языке,
который я не разучилась понимать.
17. В доме с хозяйками-соперницами слуги выполняют свою работу с
опущенными плечами, уворачиваясь от брызг дурного настроения, которые могут
полететь в них. Отупев от нудной работы, они предвкушают яркие, драматичные
ссоры, хотя им известно, что для них лучше всего, когда в доме царит
согласие. Еще не настал день, когда гиганты сойдутся в битве, а карлики
ускользнут в ночи. "Они не переживают противоположные чувства
последовательно, когда одно сменяет другое, как волны, - нет, ярость
смешивается у них с сожалением, обида - с радостью, и у них начинается
головокружение, от которого клонит в сон. Они хотят находиться в большом
доме, но в то же время не прочь остаться дома, прикинувшись больными, и
подремать на скамейке в тени. Чашки выпадают у них из рук и разбиваются на
полу. Они шепчутся по углам. Без всякой видимой причины они бранят своих
детей. Им снятся дурные сны. Психология слуг.
18. Я живу и не одна, и не в обществе - словно среди детей. Со мной
разговаривают не словами, которые доходит до меня в искаженном виде,
странные и завуалированные, а знаками, мимикой, жестами, движениями рук и
плечей, нюансами тона и интонации, паузами и пропусками - эта грамматика
никогда не была записана. Читая темнокожих, я иду ощупью, так же, как они,
читая меня: ведь они тоже воспринимают мои слова весьма смутно,
прислушиваясь к скрытым намекам в голосе, вглядываясь в слегка приподнятые
брови, улавливая то, что я действительно имею в виду: "Осторожно, не сердите
меня", "То, что я говорю, исходит не от меня". Мы напрягаемся, чтобы через
долины пространства и времени увидеть бледный дым сигналов друг друга. Вот
почему мои слова - это не те слова, которые употребляют люди, беседуя друг с
другом. Когда я одна в комнате и все мои обязанности выполнены, а лампа
ровно горит, я вхожу в свой собственный скрипучий ритм, спотыкаясь о скалы
из слов, которые никогда не слышала из уст другого. Я создаю себя словами,
я, живущая среди тех, чьи взоры потуплены, никогда не встречавшаяся взглядом
с равным. Пока я вольна быть собой, нет ничего невозможного. В своей келье