"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу автора

смотрит колючими черными глазами. Я с трудом переношу ее улыбку. Из нас не
получается счастливой семьи.
3. Она - новая жена, следовательно, прежняя мертва. Прежняя жена - моя
мать. Она умерла так много лет назад, что я едва ее помню. Должно быть, я
была очень маленькой, когда ее не стало, - может быть, новорожденным
младенцем. Из самого дальнего, потайного уголка памяти я извлекаю" бледный
образ - образ хрупкой, кроткой, нежной, любящей матери, лежащей на полу
свернувшись, - вероятно, именно такую выдумала бы для себя любая девушка в
моем положении.
4. Первая жена моего отца, моя мать, была хрупкой, кроткой, любящей
женщиной, которая жила и умерла под башмаком у мужа. Муж не мог ей простить,
что она неспособна родить ему сына. Его безжалостные сексуальные
домогательства привели к тому, что она умерла при родах. Она была слишком
хрупка и нежна, чтобы произвести на свет грубого, шумливого мальчишку-
наследника, которого хотел мой отец, - поэтому и умерла. Доктор прибыл
слишком поздно. Его вызвал посланец на велосипеде, и доктору пришлось
тащиться в экипаже целых сорок миль по проселочной дороге. Когда он прибыл,
моя мать уже лежала, успокоившаяся, на смертном одре - терпеливая,
обескровленная, виноватая.
5. Но почему же он не прискакал на лошади? Да и были ли в те дни
велосипеды?) 6. Я не наблюдала за тем, как мой отец подвозит жену к дому,
так как была в своей комнате в темном западном крыле - изводила себя и
выжидала подходящего момента. Мне следовало бы стоять наготове,
приветствовать их и предложить чаю с дороги, но я этого не сделала. Я
отсутствовала. Моего отсутствия не заметили. Отец не обращает внимания на
мое отсутствие. Для отца я всю свою жизнь была пустым местом. Поэтому я не
являю собой женственное тепло в сердце этого дома - нет, я нуль, ничто,
пустота, из-за которой все обваливается внутрь; я серый вихрь, холодный
сквозняк, продувающий коридоры, - забытый, мстительный.
7. Приходит ночь, и мой отец и его новая жена резвятся в спальне. Они
вместе гладят ее матку, наблюдая, как та трепещет и расцветает. Они
сплетаются, она обхватывает его своей плотью, они хихикают и стонут.
Чудесные времена для них.
8. В доме, имеющем по воле судьбы форму буквы "н", в театре из камня и
солнца, обнесённом целыми милями проволоки, я прожила всю свою жизнь,
слоняясь из комнаты в комнату, грозно нависая над слугами, - угрюмая
дочь-вдова мрачного отца. День за днем, на закате, мы сидели друг против
друга за бараниной, картофелем, тыквой - безликой едой, приготовленной
равнодушными руками. Может ли быть, что мы беседовали? Нет, не может -
наверное, мы сидели друг против друга в молчании, прожевывая наш путь сквозь
время, и наши глаза - его черные глаза и мои черные глаза, унаследованные от
него, - блуждали в своем пространстве. Потом мы удалялись спать, чтобы
увидеть во сне аллегории неосуществленного желания, которые, к счастью,
неспособны были истолковать; а по утрам мы состязались в ледяном аскетизме:
кто раньше встанет, чтобы разжечь огонь в холодном очаге. Жизнь на ферме.
9. В сумрачной прихожей день и ночь тикают часы. Я - та, которая их
заводит и еженедельно поправляет по солнцу и календарю. Время на ферме - это
время широкого мира, и ни на мгновение не больше и не меньше. Я решительно
отвергаю слепое субъективное время сердца, которое то учащенно бьется от
волнения, то замирает от скуки, - нет, мой пульс будет биться в унисон с