"Джозеф Максвелл Кутзее. В сердце страны" - читать интересную книгу авторасмотрит колючими черными глазами. Я с трудом переношу ее улыбку. Из нас не
получается счастливой семьи. 3. Она - новая жена, следовательно, прежняя мертва. Прежняя жена - моя мать. Она умерла так много лет назад, что я едва ее помню. Должно быть, я была очень маленькой, когда ее не стало, - может быть, новорожденным младенцем. Из самого дальнего, потайного уголка памяти я извлекаю" бледный образ - образ хрупкой, кроткой, нежной, любящей матери, лежащей на полу свернувшись, - вероятно, именно такую выдумала бы для себя любая девушка в моем положении. 4. Первая жена моего отца, моя мать, была хрупкой, кроткой, любящей женщиной, которая жила и умерла под башмаком у мужа. Муж не мог ей простить, что она неспособна родить ему сына. Его безжалостные сексуальные домогательства привели к тому, что она умерла при родах. Она была слишком хрупка и нежна, чтобы произвести на свет грубого, шумливого мальчишку- наследника, которого хотел мой отец, - поэтому и умерла. Доктор прибыл слишком поздно. Его вызвал посланец на велосипеде, и доктору пришлось тащиться в экипаже целых сорок миль по проселочной дороге. Когда он прибыл, моя мать уже лежала, успокоившаяся, на смертном одре - терпеливая, обескровленная, виноватая. 5. Но почему же он не прискакал на лошади? Да и были ли в те дни велосипеды?) 6. Я не наблюдала за тем, как мой отец подвозит жену к дому, так как была в своей комнате в темном западном крыле - изводила себя и выжидала подходящего момента. Мне следовало бы стоять наготове, приветствовать их и предложить чаю с дороги, но я этого не сделала. Я отсутствовала. Моего отсутствия не заметили. Отец не обращает внимания на являю собой женственное тепло в сердце этого дома - нет, я нуль, ничто, пустота, из-за которой все обваливается внутрь; я серый вихрь, холодный сквозняк, продувающий коридоры, - забытый, мстительный. 7. Приходит ночь, и мой отец и его новая жена резвятся в спальне. Они вместе гладят ее матку, наблюдая, как та трепещет и расцветает. Они сплетаются, она обхватывает его своей плотью, они хихикают и стонут. Чудесные времена для них. 8. В доме, имеющем по воле судьбы форму буквы "н", в театре из камня и солнца, обнесённом целыми милями проволоки, я прожила всю свою жизнь, слоняясь из комнаты в комнату, грозно нависая над слугами, - угрюмая дочь-вдова мрачного отца. День за днем, на закате, мы сидели друг против друга за бараниной, картофелем, тыквой - безликой едой, приготовленной равнодушными руками. Может ли быть, что мы беседовали? Нет, не может - наверное, мы сидели друг против друга в молчании, прожевывая наш путь сквозь время, и наши глаза - его черные глаза и мои черные глаза, унаследованные от него, - блуждали в своем пространстве. Потом мы удалялись спать, чтобы увидеть во сне аллегории неосуществленного желания, которые, к счастью, неспособны были истолковать; а по утрам мы состязались в ледяном аскетизме: кто раньше встанет, чтобы разжечь огонь в холодном очаге. Жизнь на ферме. 9. В сумрачной прихожей день и ночь тикают часы. Я - та, которая их заводит и еженедельно поправляет по солнцу и календарю. Время на ферме - это время широкого мира, и ни на мгновение не больше и не меньше. Я решительно отвергаю слепое субъективное время сердца, которое то учащенно бьется от волнения, то замирает от скуки, - нет, мой пульс будет биться в унисон с |
|
|