"Майкл Крайтон. Случай необходимости" - читать интересную книгу автора

хирургов, и восемь процентов из ста для такого человека, как Конвей.
И именно потому, что Фрэнк Конвей был хорошим хирургом, потому что у
него лишь восемь операций из ста заканчивались неудачей, и потому что у
него была легкая рука, всем волей-неволей приходилось мириться с вспышками
раздражения и гневными порывами с его стороны, когда он был готов крушить
все, что ни попадется ему на пути. Как-то раз досталось даже лабораторному
микроскопу, ремонт которого впоследствии обошелся в сотню долларов. Но и
тогда никто и глазом не моргнул, все сделали вид, как будто ничего не
произошло. Потому что у Конвея было лишь восемь процентов операций со
смертельным исходом.
Конечно же по Бостону ходили упорные слухи о том, как ему удается
добиться столь низкого процента смертности, того показателя, что сами
хирурги между собой называют не иначе как "коэффициентом убойности".
Говорили, что Конвей намеренно не берет пациентов с осложнениями. Говорили,
что Конвей избегает оперировать пожилых пациентов. Говорили также, что он
противится новшествам и никогда не применяет в своей практике новых и
рискованных методик. Все эти доводы, разумеется, были лишь досужим
вымыслом. Коэффициент убойности у Конвея оставался столь низок, потому что
он был превосходным хирургом. Только и всего.
А тот факт, что как личность он был совершенным ничтожеством, считался
вроде как излишней подробностью.
- Тупица, вонючий ублюдок, - сказал Конвей. Он гневно оглядел
лабораторию. - Кто у вас тут сегодня за главного?
- Я, - ответил я. Как старший патологоанатом в тот день я отвечал за
работу лаборатории. И поэтому все должно было проходить через меня. - Вам
нужен стол?
- Да, черт возьми.
- Когда?
- Вечером.
Это было вполне в духе Конвея. Он всегда проводил вскрытия по своим
случаям со смертельным исходом вечером, нередко задерживаясь в секционном
зале далеко за полночь, словно желая тем самым наказать самого себя. Но вот
присутствовать при этом никогда не позволялось никому, даже стажерам,
работавшим с ним. Кое-кто говорил, что якобы во время вскрытия он плачет
над трупами. Другие же утверждали, будто бы, наоборот, похохатывает. Но
наверняка этого не знал никто. Кроме самого Конвея.
- Я предупрежу канцелярию, - сказал я, - чтобы они оставили свободное
отделение в холодильнике.
- Угу. Дерьмо! - Он грохнул кулаком по столу. - Четверо детей остались
без матери.
- Я скажу канцелярии, чтобы там все организовали.
- Остановка произошла прежде, чем мы успели добраться до желудочка. Мы
продолжали массаж целых тридцать пять минут, но все впустую. Все напрасно.
- Вы назовете мне имя? - спросил я. Это было нужно для канцелярии.
- МакФерсон, - сказал Конвей. - Миссиз МакФерсон.
Он направился к выходу и вдруг остановился уже у самого порога. Он
уныло стоял там, понуро опустив плечи.
- Господи, - сказал он, - мать четверых детей. Что, черт возьми, я
теперь скажу ее сиротам?
Он поднял руки - так как это делают только хирурги, обратив их