"Родриго Кортес. Часовщик " - читать интересную книгу автора

предложение настоятеля, то всю жизнь будет работать фактически за еду. Хотя,
с другой стороны, возможности, которые предлагал монастырь, превосходили
все, о чем только было можно мечтать. Но у Бруно оставался Олаф, и, как
говорили монахи, было еще одно место, где за мастера могли заступиться, -
Сарагоса.
А той же ночью ему было видение. Сделанная из превосходного дуба рама
города изгибалась и трещала, разрываемая в разные стороны, а за шестерни
вели борьбу одновременно три привода. И в тот самый миг, когда, казалось,
все развалится, появилась "Сарагоса".
Более всего она походила на гигантский маятниковый регулятор хода -
один из точнейших, как говорил Олаф. И едва "Сарагоса" начала свое движение,
как заклинившие шестерни дрогнули, затрещали и, сверкая голубыми искрами,
стронулись-таки с места.
И как только это случилось, Бруно встал с выделенного ему ложа в
выделенной ему келье, закинул на плечо так и не разобранный мешок и уже
через четверть часа перелезал через забор монастыря.
Мади аль-Мехмед не знал, за что и хвататься. Сразу после обнародования
противозаконного королевского указа о введении мараведи с измененным
содержанием золота городской суд оказался завален жалобами. И первыми
жалобщицами стали предусмотрительные городские невесты.
Дело в том, что по традиции на следующее утро после первой брачной
ночи, убедившись, что невеста соблюла себя в целости, жених обязан был
поднести ей так называемый утренний дар - от одной до нескольких десятков
золотых мараведи - в зависимости от общественного положения, богатства и
договоренностей обеих семей.
Теперь, с введением новой монеты, большая часть запланированных на
осень свадеб оказалась под угрозой. Родители женихов настаивали на своем
праве расплатиться по номиналу, без учета реального содержания золота, на
что родители невест не без ехидства обещали, что тогда и будущие мужья
получат столь же "номинальное" брачное ложе.
Угроза не была пустой. Формально первую брачную ночь можно было
заменить актом публичного переступания жениха через лежащую в кровати
невесту. После этого "жена" возвращалась бы в родительский дом и ждала бы
исполнения "мужем" своей части обязательств - то есть денег.
Следующими отреагировали должники, и самым скандальным обещало стать
громоздкое дело о перешедшей бенедиктинскому монастырю семье из полутора
сотен душ. Теперь, ссылаясь на дату королевского указа, глава семьи
утверждал, что к моменту исполнения судебного решения он погасил долг
целиком, поскольку заплатил французскими луидорами, а не мараведи.
В этом и был главный подвох. Мади аль-Мехмед зашел к старому Исааку, и
тот подтвердил, что евреи, ссылаясь на соглашения монархов Европы, меняют
мараведи на луидоры, дукаты и динары только по реальному соотношению
драгоценных металлов.
- Король может убедить кортес Арагона принять облегченное мараведи, -
объяснил Исаак, - но это не изменит обменных правил: монета стоит ровно
столько, сколько в ней золота.
Когда Мади во всем этом разобрался, он схватился за голову: его ждала
отмена чуть ли не всех имущественных судебных решений, вынесенных после
подписания указа. Но, что хуже всего, обе монеты - старая полноценная и
новая облегченная - ходили одновременно, и в городе даже установился