"Кэтрин Куксон. Стеклянная мадонна" - читать интересную книгу автора

и повторял:
- Прямо чудо! Я Вам очень благодарен. Даю слово, ваша дочь забудет, что
такое страх перед лошадьми. - Говоря так, он ласково поглаживал круп
хозяйской лошади.
Эдмунд Легрендж всю жизнь доверял своей интуиции. Это приносило ему
деньги. Поступая вопреки интуиции, он нес убытки. Сейчас интуиция
подсказывала ему, что этот парень - просто находка. Одновременно он его
раздражал. Поглядывая на Мануэля из седла, он осведомился:
- Ты когда-нибудь боксировал?
- Боксировать? - Черные брови взлетели вверх. - Не приходилось.
- Но ты очень силен. Такие сильные руки!
- Что верно, то верно! - Это было сказано без хвастовства, а просто в
порядке признания очевидного. - Но я использую силу, только когда вожусь с
лошадьми. Уродовать человеческие лица мне не хочется.
- А как насчет самозащиты? Сам видишь, что может случиться...
- В общем, я держался неплохо - первых двух уложил сразу. Если бы они
нападали по двое, я бы раскидал всех.
- А если бы ты владел искусством кулачного боя, то играючи справился бы
со всей кучей.
- Наверное.
Ответ был самый что ни на есть естественный, совсем не в той манере, в
какой Эдмунду Легренджу обычно отвечали его работники. Этот субъект,
определенно, не имел представления о классовых различиях и почтительности.
Он обращался к хозяину, как к ровне; точно так же сам Легрендж обращался к
своим знакомым. Ему было присуще внутреннее достоинство, которое в
представителе низшего сословия могло только раздражать. В другом наряде этот
юноша вполне мог сойти за благородного человека, только для этого ему еще
следовало бы держать рот на замке, поскольку, даже говоря с приятным
южноирландским акцентом, а не бубня, как коренные жители долины Тайна, он
все же изъяснялся, как простолюдин. Таковым он и был, и это ему следовало
уяснить с самого начала, чтобы успешно служить. Глядя сверху вниз на
окровавленное лицо испанца, Легрендж резко изрек:
- У меня заведено, чтобы слуги называли меня "сэр".
Их глаза встретились. Легрендж покачивался в седле, Мануэль Мендоса
пружинисто шагал рядом.
Лошадь успела сделать целых восемь шагов, а ответа все не было.
Легрендж уже стиснул челюсти и потемнел лицом, но тут до него донеслось:
- Хорошо.
Однако требуемого обращения так и не последовало. Легрендж решил, что
перед ним - необъезженный конь, которого предстоит обломать, однако на него
смотрел никак не жеребенок, а, скорее, опытный жеребец. Этот человек
озадачивал, интриговал, злил его, однако он не забывал, что чувства лучше
держать при себе, так как он сделал очень выгодное приобретение, способное
поправить его пошатнувшиеся финансы.

2

С рассветом следующего дня Мануэль Мендоса проснулся на тюфяке,
постеленном ему на чердаке над сеновалом, и ударился затылком о крышу. Он не
стал ощупывать ушибленное место, а приложил руку к щеке, пульсирующей под