"Джозеф Конрад. Теневая черта (Повесть. Перевод А.Полоцкой) " - читать интересную книгу автора

неподвижным в пылающем окружении, составленном из двух оттенков синевы.
Бессильные порывы горячего ветра замирали, еле коснувшись парусов.
И все-таки судно двигалось. Двигалось безусловно.
Потому что, когда садилось солнце, мы уже миновали мыс Лайент и
оставили его позади: зловещую тень, исчезающую в последних лучах заката.
Вечером, под ярко горевшей лампой мистер Бернс, казалось, выступил
более выпукло на поверхности своей постели. Словно какая-то гнетущая рука
была снята с него. Он ответил на мои слова сравнительно длинной, связной
речью. Он энергично заявлял о своем существовании. Если этот стоячий зной
не задушил его, сказал он, то теперь он уверен, что через несколько дней
будет в состоянии подняться на палубу и помочь мне.
Пока он говорил, я дрожал от страха, как бы этот прилив энергии не
стоил ему жизни тут же, на моих глазах.
Но не стану отрицать, что в его готовности было что-то утешительное. Я
ответил подобающей репликой, но указал ему, что единственное, что может
нам действительно помочь, это ветер, попутный ветер.
Он нетерпеливо заворочал головой на подушке. И уже ничего утешительного
не было в бессмысленном вздоре, который он понес о покойном капитане, об
этом старике, погребенном на широте 8°20", как раз на нашем пути, -
засевшем в засаде у входа в залив.
- Неужели вы все еще думаете о покойном капитане, мистер Бернс? -
сказал я. - По-моему, мертвые не чувствуют вражды к живым. Они не
интересуются ими.
- Вы его не знаете, - слабо прошептал он.
- Да, я его не знал, и он меня не знал. И, стало быть, он не может
ничего иметь против меня.
- Да. Но ведь мы, остальные, все здесь, на борту, - настаивал он.
Я чувствовал, какой страшной угрозой для неприступной твердыни здравого
смысла был этот жуткий безумный бред. И я сказал:
- Вам нельзя так много говорить. Вы устанете,
- И потом самое судно, - шепотом настаивал он.
- Ни слова больше, - сказал я, подойдя к нему и положив руку на его
прохладный лоб. Он доказал мне, что эта ужасная бессмыслица коренилась в
самом человеке, а не в болезни, которая, по-видимому, лишила его всякой
силы, умственной и физической, оставив одну только навязчивую идею.
В течение ближайших нескольких дней я избегал разговоров с мистером
Бернсом. Только, проходя мимо его двери, я бросал ему второпях несколько
ободряющих слов.
Думаю, что если бы у него хватило сил, он не раз окликнул бы меня. Но
сил не хватало. Тем не менее Рэнсом как-то раз заметил мне, что старший
помощник "чудесно поправляется".
- Он не болтал в последнее время какой-нибудь чепухи? - небрежно
спросил я.
- Нет, сэр. - Рэнсом был поражен таким прямым вопросом; но, помолчав,
невозмутимо прибавил:
- Он говорил мне сегодня утром,- сэр, что жалеет, зачем он похоронил
покойного капитана как раз на пути судна, у выхода из залива.
- Ну разве это не чепуха? - спросил я, доверчиво глядя на умное,
спокойное лицо, на которое таящаяся в груди болезнь наложила прозрачный
покров заботы.