"Дуглас Брайан, Ник Харрис. Голодный золотой божок (Серая птица) ("Конан") " - читать интересную книгу автора

одного сумасшедшего герцога. Он ничего, но скорбен главой, по-моему.
- Откуда тебе известно?
- Я обратила внимание на его объявление. Но его слуга не принял меня
всерьез. "Дамочка-следопыт! Умора!" - так сказал этот мерзкий недомерок.
Тогда я стала за герцогом следить... и не я одна, но ты об этом уже знаешь.
Я слышала ваш разговор этой ночью. Послушай, мне большая нужда в деньгах...
Давай сделаем все вдвоем? Один ты не справишься.
- Почему ты так считаешь?
- Ты ведь не знаешь, в чем там дело.
- А в чем может быть дело? - не понял ее Конан.
Зонара поглядела на него с сомнением.
- Все-таки ты дубина, - заявила она. - Пораскинь умишком! Почему
Дорсети не продал Ремину герцогу? Ведь титулованный сумасброд мог заплатить
хорошую сумму, совершенно не торгуясь.
- Может быть, - предположил варвар, смущаясь, - он тоже... того...
влюбился...
Зонара вскинула голову и рассмеялась так громко, что на нее обернулись
остальные посетители.
- Для того, чтобы влюбиться, надобно сердце, глупый мой северянин, -
сказала она. - А у Дорсети нет сердца, причем - у обоих, и у папаши, и у
сыночка. Это у них фамильное. Ты пьешь красное? Спроси мне мускатного и
фруктов. Выпью с тобой за старые денечки...
В "Седую Сову" вошли двое - старик с разбитой, неладно склеенной виолой
и девчушка лет семнадцати. Одеты они были чудно - в пеструю живописную
рванину, тщательно выстиранную. Косматая седая шевелюра старика была чисто
вымыта и пахла душистым мылом. Даже его подбородок, покрытый серебристой
щетиной, обладал неким горделивым достоинством.
Девочка быстро расстелила на полу лоскутный коврик, освободилась от
тяжелых деревянных башмаков и легко вскочила на мозаичный мягкий квадрат.
Смычком, похожим на лук кочевника, старик провел по струнам виолы, родив
неожиданно сильный и чистый звук, и заиграл быструю плясовую мелодию. В такт
он притоптывал правой ногой, и привязанные к ней круглые бубенцы
переговаривались озорными голосами. Лицом музыкант оставался серьезен,
только пышные его брови шевелились, словно тоже плясали. Танцорка исполняла
свой номер очень старательно - она была тонка, жилиста и слишком точна в
движениях. У посетителей она вызвала интерес, но не похотливый, а напротив -
даже трогательный. Ей сопереживали и хотели, чтобы она нигде не ошиблась.
Подавали, впрочем, немного.
Выпив, Зонара смотрела на танцорку с грустной задумчивой улыбкой. Не то
чтобы Конан хорошо разбирался в женщинах, но с ней он был давно знаком и
знал, чем вызвана эта улыбка.
Десять лет назад Зонара такой же тонкой и жилистой девочкой танцевала в
недорогих тавернах. Другой судьбы она себе не представляла - с трех зим ее
готовили к этой участи, причем учили не только танцам, но и ремеслу
акробата.
У дяди Гинко была особого рода школа, куда приводили своих детей
уставшие от нищеты родители. Приводили и оставляли навсегда, чтобы не думать
о прокорме лишнего рта.
По-своему очень неплохой человек, дядя Гинко был суровый учитель.
Прежде всего, он калечил некрепкое детское тело - растягивал мышцы,