"Владимир Колин. Красная лягушка" - читать интересную книгу автора

ее кверху. Теперь казалось, что Иоана просит милостыню. Ждет, что кто-то
положит ей в открытую ладонь монетку.
- Иоана, сядь как следует, - запротестовал я, но Корня уже положил на
ее ладонь руку.
- Нет, подожди. Сиди так!
Я уже собирался сказать ему пару теплых слов, потому что этого еще не
хватало - чтоб он учил меня, как вести себя с дочерью! -но слова застыли у
меня на устах. Если до сих пор крошечные орехи испускали равномерный свет,
собираясь в пламенеющую массу, теперь - словно кто-то вдруг открыл
бесчисленные краники - что-то вроде потока искр, брызнуло из едва
наметившихся орешков. Я мог бы поклясться, что у меня на глазах повернули
ключ каких-то необыкновенных фонтанов, чьи струи забили сильнее в пурпурном
сиянии рефлекторов. Это было совершенно невероятное зрелище, увеличивавшее
и дававшее крупным планом то, что мне показалось сном в ту ночь, когда
такие же лучи вылетели из цветка одуванчика. Я замер и впился пальцами в
деревянную ручку стула. Затем, повернувшись к Иоане, я, как и ожидал,
увидел, что крошечные красные искры вылетают и из ее ладони. Если бы я
испугался, я тут же прекратил бы этот спектакль, но феерическое зрелище
снова вызвало во мне лишь недоверчивое удивление, странную экзальтацию и
горькое чувство исключенноcти из этого непонятного единения между Иоаной и
светящимся деревом.
Огромный пурпурный фонтан устремил в небо мощную струю, в которой я
различал брызги, вылетающие из каждого ореха, с минуту дрожал в высочайшем
напряжении, и вдруг, описав кривую линию, обрушил свой сверкающий поток в
ладонь Иоаны. Я вскрикнул, испугавшись, что пылающая масса раздавит ее, но
моя дочь приняла этот поток лучей не дрогнув и, при странном свете
"холодной печи", напоминающем какие-то неописуемые сумерки, я увидел ее
лицо, на котором застыла улыбка экстаза. Ее ноздри дрожали, а на
полуоткрытых губах застыла вдохновенная улыбка.
- Он говорит с тобой? - шепнул Корня.
И я слишком поздно понял, что он предвидел эту "встречу". Иоана с
мгновение помолчала и вдруг заговoрила быстро, задыхаясь, словно торопясь
передавать сообщение по мере того, как его принимала: - Боль... ох, боль!
Зачем? Сад.. все разрыто, убито...
Я не верил своим ушам, хотя передо мной было лишь подтверждение того
факта, что профессор не играл с Иоаной утром, когда просил ее сказать, что
сообщил ей одуванчик. Я еще не мог, не хотел верить, но сам поток красных
лучей был спектаклем совершенно неправдоподобным, и я понимал, что верю в
него только потому, что он сверкает здесь, на моих глазах. Если бы мне об
этом рассказали, если бы кто-нибудь другой увидел ореховое дерево,
превратившееся в огромный светящийся фонтан, я ни за что бы ему не поверил.
- Что случилось? - спрашивал теперь Корня. - Кто такая была красная
лягушка?
Застыв на месте, я следил за огненным дождем. Иоана взволнованно
порывалась на стуле и ее слова мучительно застывали на губах.
- Это трудно ... не могу ... не понимаю... Я не могу сказать ...
- Скажи, как понимаешь, - подбодрял ее Корня, проявляя прямо-таки
неправдоподобное терпение.
- Все - едино ... трава, камень и человек... У них нет людей. Только
деревья, большие деревья... с красными листьями, с мыслями в плодах, их