"Наследницы" - читать интересную книгу автора (Адлер Элизабет)

Глава 39

Ранним июньским днем Лаура ехала на гнедой лошади, которую Билли подарил ей в качестве свадебного подарка, через деревню Суинберн. Тщательно ухоженные сады были в цвету, в живой изгороди щебетали птицы. Лаура пустила лошадь шагом, восхищаясь штокроздми и голубыми дельфиниумами, напоминавшими ей цвет глаз Ханичайл.

Деревенские дома были построены из квадратных серых камней; на каждом окне висели кружевные занавески, а начищенные до блеска медные дверные молоточки сверкали на солнце. Лаура знала каждый дом как свой; знала, что находится внутри каждого из них. Маленькой девочкой она пекла с миссис Томпсон пирожки с вареньем, а затем поедала их, сидя на тщательно выскобленном крыльце. Много лет назад она заходила в один из домов посмотреть на новорожденного мальчика Дженни Джейкс. Он был здоровым ребенком с красивым личиком и громко плакал. Тогда Лаура озадаченно сказала: «Я не знала, что дети так кричат», и маленький мальчик закричал еще сильнее. А сейчас это был рослый шестнадцатилетний парень, который работал на ферме Суинберн и, как она слышала, хорошо справлялся с работой.

Будучи ребенком, Лаура побывала в каждом доме, где ее ласково принимали и угощали вкусными вещами. И каждый раз, давая ей конфеты, люди предупреждали: «Только не говори об этом миссис Суинберн, а то она будет ругать меня за то, что я испортила тебе аппетит перед обедом».

Лаура улыбнулась. Ее аппетит никогда не портился, и она приобрела много друзей. Все они были приглашены на свадьбу, и все пришли, говоря, что это «наша свадьба».

Лаура тоже считала, что это их свадьба так же, как и ее. Деревенские были ее друзьями; она выросла на их глазах, и они гордились и восхищались ею, как своими собственными детьми, и относились к ней со всей сердечностью, потому что любили ее отца Лоренцо и потому что она была «бедной, лишенной матери девочкой» и нуждалась в дополнительной любви.

Лаура побывала вместе с Билли в каждом доме, в каждом из сорока. Она представила своего жениха, и, конечно, Билли полюбил ее односельчан, а они полюбили его. Он даже ни разу не заикнулся; он пожимал им руки и говорил, что много о них слышал — и это было правдой — и будет рад видеть их на свадьбе, так как Лаура всегда говорила, что все они — ее семья. Он терпеливо выслушал рассказ старого Тома о ее отце, когда он был мальчиком; он усадил к себе на колени трехлетнюю Молли и даже не поморщился, когда она выплюнула ириску прямо на его брюки.

Он пил с мужчинами пиво и бросал дротики; был внимательным и радушным хозяином на обеде, который они устроили для всей деревни. На дамах были старые шляпки — новые они берегли для свадьбы — и цветастые платья, а мужчины чувствовали себя скованно в своих костюмах, которые, вероятно, надевали еще на свои собственные свадьбы, и начищенных до блеска ботинках. А вокруг бегали дети, толкая столы, проливая пиво или горячий чай.

За едой следила Джинни, которая знала, что любит каждый из гостей.

Она сидела во главе стола с Лаурой и Билли. После десерта Джинни постучала ножом по столу, прося тишины. Затем поднялась и произнесла маленькую, но взволнованную речь, сказав, как она гордится, что они всегда уделяли столько внимания ее внучке, и что она никогда не забудет любовь и доброту односельчан, которую они проявляли к Лоренцо и Адриане, а потом к Лауре. Джинни сказала, что она самая старая и многих знает еще с тех пор, когда сама была маленькой девочкой, что она присутствовала на свадьбах их дочерей и на крестинах. А сейчас наступила ее очередь справлять свадьбу Лауры и Билли, и она рада, что все будут присутствовать на их торжестве.

Она быстро села, чтобы не расплакаться, а вслед за ней поднялся Фрэнк Хоббс и спел знакомую всем песню, затем стали петь и все остальные гости. Вечер удался на славу; все решили, что он был самым лучшим в их жизни, когда, забрав детишек, возвращались по своим домам.

Лаура решила, что жизнь в Суинберне будет продолжаться вечно и что они с Билли будут привозить сюда детей и к ним будут относиться так же сердечно, как и к ней.

Ей только хотелось, чтобы Ханичайл смогла найти такое же, как у нее, счастье. Нельзя сказать, чтобы она была совсем несчастлива: она любила Алекса, а он обожал ее, но, возможно, пройдет много лет, прежде чем он сможет, как выразился лорд Маунтджой, «сделать из нее честную женщину».

Конечно, по сравнению с принцем Уэльским, сбежавшим с миссис Симпсон, роман Ханичайл и Алекса был не столь заметен, хотя лорд Маунтджой печально сказал как-то, что ее уже никогда не примут в королевском дворце. Ханичайл считала, что это незначительная плата за любовь к Алексу. После трагического убийства Гарри все знали, что они любовники. Но Ханичайл доверительно сказала Лауре, что тогда они еще не были близки. Это случилось позже, на яхте, когда они занимались любовью под лунным светом, плывя по морской глади.

Ханичайл уже приехала в Суинберн на свадьбу, а Алекса ждали позже, вечером. Анжу со своей матерью, мадам Сюзеттой, должны были приехать завтра перед самой свадьбой, так же как лорд Маунтджой и тетя Софи, но только все они остановятся в гостинице «Старый лебедь» в Харроугейте.

Лаура пустила лошадь в сторону дома. Птицы стали щебетать громче, радуясь прекрасному утру. Поля слева были покрыты зеленой травой, справа колосилась пшеница цвета волос Ханичайл. С цветка на цветок перелетали пчелы; высоко в небе парил жаворонок.

Лаура заметила Суэйна. Он ходил по периметру их земель, поглядывая налево-направо в поисках чего-нибудь подозрительного. Лаура считала, что это излишне. Ничего криминального никогда не случалось в Суинберне; никаких грабежей, никаких драк, никаких обезглавленных тел в чемоданах, и навряд ли такое может случиться и впредь.

Его лицо было красным от солнца, он весь вспотел и чувствовал себя неуютно в темном костюме, галстуке и башмаках. Рядом с ним трусил спаниель. Помахав рукой, Лаура весело крикнула:

— Как вы себя чувствуете в такой прекрасный день, мистер Суэйн?

— Средне, — ответил он, приподнимая шляпу в знак приветствия.

— Полагаю, что свадебные подарки никуда не делись, — рассмеялась Лаура. — Да и куда им деться под вашим зорким наблюдением? Я уверена, что мимо вас не проскочит ни один вор.

— Надеюсь, что нет, мисс Лаура, — с серьезным видом проговорил Суэйн. — Я не спускаю с них глаз все время, пока не ухожу проверить окрестности.

— Сегодня слишком жарко для патрулирования. Почему бы вам не войти в дом и не выпить чего-нибудь холодненького? Вы можете патрулировать позже, когда сядет солнце, — добавила Лаура, зная, как рьяно детектив исполняет свои обязанности.

— Спасибо, мисс. Возможно, это хорошая идея.

— И, мистер Суэйн, я уверена, что вам будет гораздо лучше, если вы снимете пиджак. Для такого дня лучше подходит рубашка без рукавов.

Суэйн снял пиджак, с облегчением вздохнув, закатал рукава рубашки и свистнул собаку. Ему нравилось работать в Суинберне. Он считал миссис Суинберн настоящей леди, не идущей ни в какое сравнение с теми, кого он встречал в Лондоне. Она хорошо воспитала свою внучку, и мисс Лаура делала ей честь.

Обогнув дом, Суэйн прошел на кухню и снова с облегчением вздохнул, оказавшись в прохладной тени. Но сначала лучше проверить мисс Ханичайл, убедиться, что она в безопасности, хотя он был уверен, что здесь, в Суинберне, с ней не случится ничего плохого. Затем он пропустит стаканчик имбирного пива, приготовленного миссис Суинберн.

Ханичайл лежала на траве в тени ивы. Она предполагала, что будет читать книгу, но вместо этого лежала на животе, устремив взгляд в журчащий ручей с плескавшимися в нем маленькими рыбешками. Она вскинула голову, когда к ней подбежал спаниель.

— Я здесь, мистер Суэйн, — крикнула Ханичайл, — жива и здорова!

Она считала, что Суэйну нет надобности охранять ее, но на этом настоял лорд Маунтджой.

Суэйн помахал ей рукой, повернулся и пошел на кухню.

Перевернувшись на спину и положив под голову руки, Ханичайл стала смотреть в июньское голубое безоблачное небо, думая о том, что жизнь здесь спокойнее, чем в Нью-Йорке, где она все время нервничала. Алекс все еще волновался по поводу Джека Делейни. Он настоял, чтобы ее круглосуточно охраняли.

У Ханичайл было такое чувство, что за ней постоянно следят. Шла ли она по Вашингтон-сквер или по Пятой авеню, она чувствовала на себе чей-то взгляд. Она резко оборачивалась, чтобы увидеть, кто это мог быть, но ничего подозрительного не замечала. Вокруг были люди, которым до нее, казалось, не было дела. Ньюйоркцы спешили по своим обычным делам, и создавалось впечатление, что все они куда-то опаздывают.

Поэтому ей легко было здесь, рядом с Лаурой и Джинни: она нежится на солнышке под неусыпным оком Суэйна, а не какого-нибудь неуловимого охранника с пистолетом под пиджаком. Даже Алекс согласился, что в Англии ей будет не нужна охрана.

— Привет, лентяйка. — Лаура растянулась на траве рядом с Ханичайл. — Надеюсь, ты не скучаешь? Днем я отвезу бабушку в Харроугейт. Она хочет купить себе платье для свадьбы, ну и, конечно, шляпку от Рейчел на Парламент-стрит. Я сказала ей, что мать Анжу — известная в Париже мадам Сюзетта и что она соорудит ей великолепную шляпку. Но бабушка ответила, что она заказывает шляпки у Рейчел со дня основания мастерской и не собирается изменять своей привычке, к тому же они могут увидеть в газетах ее фотографию и решат, что она им изменила.

— Как это похоже на твою бабушку, — рассмеялась Ханичайл. — Но она права: мисс Рейчел лучше знает ее стиль и что ей больше подходит. Уверена, что она будет выглядеть великолепно.

— Потом мы думаем прогуляться по парку и выпить чаю у «Бетти». Почему бы тебе не поехать с нами? Полагаю, будет весело.

Ханичайл подумала: как мило со стороны Лауры пригласить ее, хотя у нее совсем мало времени побыть наедине со своей бабушкой.

— Спасибо, — ответила она, зевая, — но сегодня слишком жарко и мне лень двигаться с места. Поезжайте вдвоем, а когда вернетесь, все мне расскажете.

— А ты уверена, что не будешь скучать одна?

— Я не скучаю, просто ленюсь.

— Хорошо. Если захочешь есть, сходи в кладовую. Захочешь покататься верхом, возьми мою новую кобылу. Она еще полна энергии, хотя я ездила на ней сегодня утром. Увидимся позже, — сказала Лаура, вставая, и направилась к дому.

Ханичайл продолжала лежать на спине. Закрыв глаза, она слушала журчание ручья, жужжание пчел в клевере и милую английскую тишину, живую от разного рода шорохов, скрипов, гудения стай крошечных существ. Она сонно думала, что нет ничего удивительного, что Лаура так любит это место. Здесь себя чувствуешь как на небесах.

Немного подремав, Ханичайл проголодалась и пошла в дом перекусить. Она выпила чаю с куском пирога, а затем, сев на новую кобылу, отправилась на верховую прогулку.

Она ехала медленно, но, добравшись до холма, пустила лошадь галопом. Они постояли на его вершине: лошадь фыркала и тяжело дышала, а Ханичайл любовалась фиолетово-персиковым закатом. Она подумала, что этот вид напоминает прекрасную акварель по сравнению с красно-золотой, писанной маслом картиной в Позитано.

Когда солнце почти зашло, Ханичайл вернулась домой. Проезжая мимо дома к конюшням, она заметила, что машина Лауры отсутствует, хотя было уже почти семь часов. Почистив лошадь и накормив ее, Ханичайл пошла в дом.

Входя в дверь, она услышала, как зазвонил телефон, и бросилась к нему, по дороге махнув рукой Суэйну, который ужинал на кухне.

Ханичайл подняла трубку и запыхавшимся голосом сказала:

— Суинберн, 231.

Отвечая, она подумала, кому еще могут принадлежать другие двести тридцать номеров, потому что, насколько ей было известно, в деревне было еще только два телефона: у викария и в пабе.

— Ханичайл?

Она улыбнулась: голос Алекса все еще вызывал у нее сильное волнение и удивление.

— Я уже почти здесь, дорогая. Я скоро приеду. Сейчас я в Йорке. Остановился перекусить и сейчас выезжаю. Буду у вас через пару часов.

— Я не могу дождаться, — ответила Ханичайл. — И мне так хочется, чтобы ты познакомился с бабушкой Лауры. Она тебе очень понравится.

— Если ты это говоришь, то так оно и будет, — рассмеялся Алекс.

Ханичайл сказала, что любит его, и повесила трубку, продолжая улыбаться. Телефон зазвонил снова. Она схватила трубку, решив, что это опять звонит Алекс.

— Ханичайл? Это Лаура. Извини, но у меня неполадки с машиной. Механик устраняет их сейчас, но это займет некоторое время. Поэтому я решила пока отвести бабушку в «Старый лебедь», чтобы покормить обедом.

— Как шляпка?

— Великолепно. Конечно, бабушка оказалась права. Мисс Рейчел понимает ее стиль и подобрала ей отличную шляпку для свадьбы. Платье тоже великолепное. Я сказала ей, что своим нарядом она затмит невесту.

— Не надейся, — ответила Ханичайл, потому что она уже видела свадебное платье и сочла, что Лаура в нем будет самой красивой невестой.

Ханичайл поднялась к себе в комнату и быстро приняла ванну, затем надела голубое шелковое платье, расчесала волосы и спустилась на кухню к Суэйну. Он только что закончил ужинать, и Глэдис убирала со стола.

Ханичайл с сочувствием подумала, что у детектива был трудный день.

— Почему бы вам не отдохнуть час-другой, мистер Суэйн? — предложила она. — Я думаю, что вы заслужили кружечку пива. Со мной будет все в порядке, да к тому же Алекс и Лаура будут здесь с минуты на минуту. Обещаю, что не спущу глаз со свадебных подарков.

Суэйну очень хотелось выпить пива. Он посмотрел на спаниеля, лежавшего рядом с двумя колли, черной и белой, у открытой двери, и подумал, что их братание зашло слишком далеко и что было бы хорошо хоть на время разлучить спаниеля с этими овечьими собаками, пока он не забыл, кто его хозяин и где его дом. Кроме того, здесь было тихо как в могиле. Ему никогда прежде не доводилось бывать в таком спокойном месте; такая тишина действует человеку на нервы.

— Хорошо, если вы не против.

— Конечно, я не возражаю. Я даже чувствую себя виноватой за то, что вы так долго несете свою вахту. Вам бы следовало взять кого-нибудь себе в помощники.

— Завтра сюда пришлют местного полицейского, мисс. А в день свадьбы их будет великое множество. — Суэйн продолжал колебаться. — Его светлость сказал, чтобы я не спускал с вас глаз.

— В этом нет нужды. Выпейте пива, мистер Суэйн. Повторяю, вы заслужили его.

Оставив Глэдис мыть посуду, Ханичайл поднялась наверх и, включив лампу, с удовольствием оглядела комнату. Она ей очень нравилась. Медная кровать имела фарфоровую вставку, изображавшую пастушку в кринолине и трех маленьких ягнят. Лаура сказала, что этой кровати столько же лет, сколько и дому, — два столетия. В комнате стояло полированное трюмо из красного дерева с серебряными канделябрами по обеим сторонам зеркала, рядом — такой же стул, а еще пара мраморных ночных столиков с лампами под розовыми шелковыми абажурами. Огромный старый гардероб покрывала резьба в виде херувимов и снопов пшеницы; а перед викторианским изразцовым зеленым камином располагалось удобное кресло с разноцветными подушками. Обои, с гирляндами роз на них, выцвели до приятного розового цвета, а вместе с ними и ковры. В комнате ничего не делали специально, но она выглядела великолепно.

Поставив локти на подоконник, Ханичайл стала прислушиваться к вечерним звукам: блеянию овец в поле, шелесту листьев на ветру, к крикам совы, обитавшей на сеновале.

Она вспомнила, какой одинокой себя чувствовала на ранчо, слушая звуки ночи. Сейчас она уже не была одинокой; она была счастливейшей женщиной на свете, если не считать Лауры, у которой через два дня свадьба.

Ханичайл подумала, как было бы чудесно, если бы она вышла замуж за Алекса, но жизнь — непростая штука. Они оба решили, что будут счастливы столько, сколько смогут. Они любили друг друга, и клятвы, данные друг другу, связали их прочнее брачных уз. Когда-нибудь, возможно, Алекс, став свободным, и женится на ней. Но, вспомнив несчастную, красивую, безумную Оттавию, Ханичайл решила, что никогда не уронит своего достоинства, заставляя Алекса жениться на ней.

— Я ухожу, мисс Ханичайл! — крикнула снизу Глэдис.

— Хорошо, Глэдис. — Ханичайл подбежала к лестнице, чтобы попрощаться с ней. — Увидимся завтра.

— Рано утром, мисс. Еще столько предстоит сделать. Ведь через два дня свадьба.

Глэдис ушла, с грохотом захлопнув дверь, за что ее постоянно ругала Джинни Суинберн. Глэдис была «грохотушка», и этим все сказано: она грохотала дверями, с грохотом ставила кастрюли на стол, сковороды на плиту, и никакие замечания не могли заставить ее не делать этого.

Ханичайл с минуту постояла, наслаждаясь тишиной в доме, затем спустилась вниз по лестнице и через холл прошла в просторную гостиную, где были выставлены свадебные подарки. Проходя по холлу, она взглянула на стенные часы. Стрелки сошлись на девяти. Всего один час — и Алекс приедет.

Она включила свет, и горы серебра засверкали. Обеденный стол был загружен подносами, канделябрами, тостерами, кубками и обеденными приборами в коробках из красного дерева. На других столах, покрытых белыми скатертями, громоздилось множество других дорогих предметов, а на массивных буфетах стояли фарфоровые сервизы. Ханичайл знала, что все это есть в Сакстон-Моубри, но Лаура сказала ей, что и это лишним не будет, так как они собираются купить в Лондоне дом.

Выключив свет, Ханичайл прошла на кухню, решив съесть хотя бы бутерброд. Она отрезала ломоть хлеба, который Глэдис испекла утром, намазала его маслом домашнего изготовления и положила два кусочка огурца. Прислонившись к двери, она ела бутерброд, размышляя, какой англичанкой она теперь стала.

Потоки света падали из окна на лужайку; за колокольней показался полумесяц. Небо было чернильно-синим, и все дышало покоем, словно готовясь к предстоящей свадьбе. Ханичайл прислушалась: ей вдруг показалось, что она слышит шум приближающейся машины вдали, но все было тихо.

Ханичайл позвала свистом собак, но они не прибежали, и она решила, что они последовали за спаниелем в «Красный лев».

Закрыв дверь, Ханичайл вернулась в свою комнату. Она расчесала волосы, слегка подкрасила губы и подушилась «Шанель № 5». Скоро приедет Алекс! Ханичайл посмотрела на часы — почему так задерживаются Лаура и Джинни? Было почти десять. Внизу послышался какой-то шум, и Ханичайл решила, что это они.

Подойдя к лестнице, она спросила:

— Лаура, это ты?

Ответа не последовало.

Удивленная, Ханичайл сбежала вниз и заглянула в гостиную. Глэдис, перед тем как уйти, включила там свет, но комната была пуста. Озадаченная, Ханичайл прислушалась. Снова раздался какой-то шорох. Решив, что это вернулись собаки, Ханичайл пошла на кухню, и в этот момент внезапно погас свет.

— О! — воскликнула Ханичайл, остановившись. — Должно быть, пробки, — решила она, но не знала, где расположен щиток.

Подозрительные звуки усилились.

Внезапно Ханичайл охватил страх. Она стояла, прислушиваясь, и уговаривала себя не быть трусихой. Она сейчас позвонит Суэйну в «Красный лев» и расскажет, что случилось. Осторожно продвигаясь в темноте, Ханичайл дошла до столика в холле, где стоял телефон, и потянулась, чтобы снять трубку.

И тут кто-то перехватил ее руку и сбросил телефон на пол. В следующее мгновение Ханичайл оказалась в крепких объятиях Джека Делейни.

— Совсем как в старые времена, — прошептал он ей на ухо. — Я и ты, Ханичайл. С нами нет только Роузи. Ну и, конечно, твоего мужа.

От страха колени Ханичайл подогнулись. Она только успела подумать, что Алекс оказался прав, и в этот момент Джек ударил ее скалкой по голове. На какую-то долю секунды она потеряла сознание, но очнувшись, стала кричать и вырываться.

— Ублюдок! — гневно выругалась Ханичайл и, освободившись от цепких объятий Джека, бросилась к двери.

Делейни едва не настиг ее. Ханичайл ударила его дверью по руке и сбежала по лестнице вниз.

Она слышала шаги позади себя и нырнула в кустарник. Притаившись здесь, она прислушалась. Ее сердце колотилось с такой силой, что заглушало остальные звуки. Ханичайл подумала о Суэйне в «Красном льве» и об Алексе, едущем из Йорка. Если ей удастся спрятаться, они скоро будут здесь. Ей только оставалось надеяться, что они успеют спасти ее.

Совсем рядом хрустнула ветка. Ханичайл встала на колени и поползла через кусты, не обращая внимания на острые камни и колючие ветки, царапавшие ей руки; она ползла к ручью, где еще сегодня лежала под солнышком, думая о том, как она счастлива.

Ханичайл спряталась за стволом огромной старой ивы и стала вглядываться в темноту. Ее сердце билось где-то в горле, а руки стали потными. Ручей деловито журчал, но даже за этим журчанием Ханичайл слышала свое тяжелое дыхание. «Алекс, пожалуйста, поскорее приезжай, — молила она. — Я не хочу умирать». Закрыв глаза, Ханичайл представила себе лицо Алекса, желая всей душой, чтобы он приехал и спас ее.

И в этот момент Джек схватил ее.

— Нет! — закричала она. — Нет, нет, нет…

Ей показалось, что она слышит лай собаки. Джек свалил Ханичайл с ног. Она упала на землю, больно ударившись головой.

— Нет, — стонала она. — Пожалуйста, нет, нет…

В кустах послышался шум, и Джек на мгновение отвлекся. Сама не понимая, как ей это удалось, Ханичайл вскочила на ноги и побежала.

— Помогите! — кричала она. — Помогите мне…

В кустах раздался шум, и спаниель с грозным рычанием бросился на Джека и вцепился зубами в его руку. Джек взвыл от боли и попытался сбросить с себя собаку, но пес вцепился в него мертвой хваткой.

Через кусты к ним бежал Суэйн. Он увидел лежавшую на земле Ханичайл и собаку, вцепившуюся в негодяя. Точным ударом он сбил Джека с ног и вывернул ему руки назад, защелкнув на них наручники.

— Хорошо сработано, старина, — сказал детектив, довольный собой и своим верным псом. — Боюсь, что не уследил за вами, мисс Ханичайл, — добавил он, посмотрев на окровавленную Ханичайл.

Она, болезненно поморщившись от раны на голове, вдруг начала смеяться: Джек лежит в наручниках, а Суэйн извиняется перед ней. Нет, ей никогда не понять этих англичан.

Вскоре подоспел Алекс и заключил Ханичайл в свои объятия; его сердце билось так же сильно, как и ее. И она поняла, что теперь все будет хорошо.