Наталья Медянская, Ника Ракитина Ночь упавшей звезды

...тебе без сказок смерть...

О.Медведев

Твиллег, 24 месяца зарева

Глава 1.

Под мостом не только тролли живут... и лягушки квакают... Под мостом иногда лежат мордой в грязь идиотки, распугавшие и троллей, и лягушек, и не понимающие, какой леший их сюда занес... с неба? Видимо, с неба. Падать было больно, несмотря на толстый слой ила... Крылья -- если были крылья -- исчезли, и -- здравствуй, берег! А может, я сюда спьяну забрела? Вон, голова как гудит.

Или это кто-то проехал по мосту? А, неважно...

Изо рва я все же выползла, перевернулась на спину и взглянула на замок, заслоняющий солнце. И кто ж его так неудобно поставил? Я в тени, и мне холодно... Мучительно щурясь, я воззрилась на высокую зубчатую стену, сложенную из зеленоватых камней: из стены выступали и торчали из-за нее, путались и лепились друг к другу башни и башенки с коническими и шатровыми крышами, водостоки, шпили и флюгера. На четырех самых высоких шпилях трепыхались флаги -- голубой с серебром, бело-зеленый, синий и алый... А башен было намного больше, чем четыре. Но сколько всего, сосчитать не удавалось -- они словно играли со мною в прятки. И весь замок будто дрожал, урчал, как млеющий кот, которому чешут сразу оба уха.

Над мостом то всплывала, то пропадала часть воротной арки, зажатой между стрельницами, рыжая тяжелая цепь, подрагивая, тянулась до оконечности моста, до вбитого в толстое бревно здоровенного кольца.

А небо наверху было пронзительно синим, до рези в глазах. А вокруг пели птицы, жужжали насекомые, вот только мне было вовсе не радостно.

Я сцарапала с пояса баклажку и потрясла: вино внутри еще было. Я сделала глоток. И осталась лежать, глядя в небо, с которого сорвалась вот только что. Или мне это приснилось?

На мосту послышалось шарканье и шуршание, будто кто-то волок за собой непомерную тяжесть. А потом зазвенел девичий голосок:

-- Вот! Ну хоть вы скажите, дяденька! Что это нечестно!

Голосок просто вонзился мне в голову. В дяденькину, видимо, тоже. Он не отозвался. Зато девчонка продолжала с пылом и страстью:

-- Я ему все! Я ему пол вылизала! Простыни перестелила! Воду грязную вылила! А он?..

Птицы и кузнечики резко замолчали: либо испугались, либо внимали.

-- А он даже переодеться меня не пустил! Сунул корзинищу -- вот -- и послал меня в лес! "Мевретт сказал, ты разбираешься в травах. Вот и проверим"... А я маленькая! А вдруг я заблужусь? И волки меня съедят?

Невидимый дяденька гоготнул.

-- Вот... вы смеетесь... -- обиженно воскликнула девочка. -- А если правда? Волки... или давние, а?!

Я заткнула свободным кулаком левое ухо, только это слабо помогло.

-- Воровать луки не хорошо-о! Но так наказывать... жестоко... я маленькая!

Дяденька либо сочувствовал молча, либо, скорее, нет, ибо послышалось все то же шарканье по бревнам, а потом с моста свесилась головка с зелеными патлами, круглыми щеками и задорным носиком. Поглядела в ров, перевела взгляд на меня. Серые -- мне так показалось, потом вышло, что угадала -- глаза изумленно моргнули и стали размером с блюдечки:

-- Эй! А вы чего там делаете?

-- Лежу, -- вполне логично вывела я. Попыталась пожать плечами -- не слишком вышло, доспех мешал. -- Кста-ати, м-можешь на "ты"... -- я сделала еще глоток из баклажки и заткнула ее пробкой. Руки у меня тряслись.

-- Ага, ясно.

Девочка, норовя упасть и пропахать носом илистый берег под мостом, поддернула зеленую прядь, открыв остроконечное ухо, похожее на кошачье. Я, сморгнув, не менее ошеломленно уставилась на нее:

-- Эл...

И тут в меня полетела здоровая корзина. Ну, не совсем в меня. Сама девочка соскочила следом, удачно приземлившись рядом. Одернула подол простого серого, изрядно пропыленного платья. Кажется, ей и впрямь не позволили переодеться... Мордочка у девчонки тоже была не очень чистая. Хотя мне уж, тут лежа, чего придираться...

Она повозила босой ногой в прибрежной грязи:

-- Меня Темулли звать. Можно Тему... Мне двенадцать. Почти. А вам сколько и... вы... ты откуда взялась? Ой! А у тебя уши круглые, -- сообщила она, как некую новость.

-- С-спасибо, что не к-квадратные... -- ну чего я заикаюсь? Вроде не много и выпила... пару глотков... Или меня так ее уши поразили? А может, они нормальные, просто я сама пьяная? И потому упала? С неба? Я ткнула пальцем в проплывающее над нами облачко: -- Оттуда, п-полагаю... А что, нельзя?

Темулли тоже посмотрела на облако.

-- Не, можно. А ты тоже воевать? Но ты же давняя! Они не со звезд, они всегда здесь жили. А почему ты тогда за нас? О! -- девочка потрогала мои волосы: -- Знаю! Ты -- дитя Люба. Они тоже рыжие.

-- Кто-о?

Бревна моста загудели, цепь брякнула, и к нам, опрокинув корзину, соскочил парнишка немногим старше Темки, гибкий, как ивовый прут, босой, одетый в зеленое и с жесткими рыжими волосами, похожими на воронье гнездо. Поплевал на пальцы и попытался разгладить волосы.

-- Это Люб! -- Тему высунула язык, пробежавшись им по потрескавшимся губам. -- Мы лук вместе уперли.

Паренек зыркнул на девочку, потом на меня, ярко покраснел, враз лишившись всех своих веснушек:

-- Э... А... Здравствуйте...

Пожалуй, неизвестного, как для моей болящей головы, было много. Я застонала и взялась за виски... пальцы холодные, как у лягушки.

-- Лю-уб... -- неуверенно выдавила я. -- А не маловат он мне в отцы? А воевать... да-а... это я могу...

Я пошевелилась, сообразив, наконец, почему так неудобно спине... ну еще бы, улечься на клеймору... там, небось, синяк на всю спину... хотя нет: жак плотный... синяки отменяются. Я ухмыльнулась и тылом ладони вытерла лицо.

Зеленоволосая захихикала, видно, представив приятеля отцом взрослой тетки. А мальчишка промямлил:

-- Мне уже сто лет, между прочим. А Люб -- потому что в честь предка. Только на уши не смотрите, они мамины.

-- А ты кто? -- остроухая мотнула длинными зелеными лохмами. -- Ты воин, да?

В глазах мальчишки мелькнул профессиональный интерес, он наклонился надо мной и согнутым пальцем постучал по жаку:

-- Не, не нашей работы... Не любовской. Заклепки у нас не железные.

-- И не элвилинский, -- подхватила Тему. -- У нас серебро...

-- Посеребренные, -- уточнил рыжий. -- Чтобы не соприкасаться с Холодным Железом. И все больше кольчуги шестерного плетения, отец показывал, -- гордо поведал Люб. -- А у давних все ржавое, одуреешь, пока начистишь.

Я с интересом уставилась на Люба. Ишь ты, разумник какой. Серебро, между прочим, тоже чернеет... хотя, вдруг у них не так? Да и с моста ловко скачут детишки: у меня бы вряд ли так вышло... по крайней мере, сегодня.

-- А как тебя зовут? -- не унималась зеленоволосая Темулли.

-- Я сама прихожу... -- неловко пошутила я. -- Аррайда... ладно, пусть будет Аррайда, неустрашимый воин и гер... ой! -- я со стоном схватилась за голову. Насчет неустрашимого, ну какой леший дергал меня за язык? Самый обыкновенный воин...

Я тяжело вздохнула и, перекатившись, резко поднялась на ноги, оттянув клеймору за рукоять, чтобы не зарылась в землю. Пошатнулась, но все же приняла вертикальное положение... почти приняла... ноги разъехались в иле... Равновесие я все же удержала. Вот только в голове точно зазвенели колокольчики.

-- А ты чего шатаешься? Что с тобой? Ты не ранена? Я помощник лекаря, между прочим, -- важно сообщила девочка.

-- Нет, не ранена, -- я сделала несколько шагов вперед, подальше от предательского ила. Пусть дети не думают, что я им жаловаться стану. Дойду как-нибудь... куда-нибудь...

-- Приятно было познакомиться, Тем, Люб...

Хотела бы я знать, что со мной? Просто... упала с неба.

Темулли переглянулась с приятелем, и дети зашли с двух сторон, пытаясь взять меня под руки.

-- Тебе к лекарю надо.

-- Просто так никто не падает, -- явно копируя тон отца, назидательно произнес рыженький.

-- А я не просто упала. Я по делу.

Я фыркнула.

-- Ничего... у меня зелья есть, -- и наклонилась за сумкой, которая успела соскользнуть с плеча и валялась под ногами. -- Кто рану нанесет -- тот и вылечит.

Распрямилась, взяв сумку в руки. Посмотрела на Люба, бормотнула задумчиво:

-- А где это я?..

Больше всего мне хотелось снова растянуться на берегу, лицом вниз, и чтобы никто не трогал, а я еще вопросы задаю. Странное существо человек...

Позади были замок и замковый ров, впереди -- широкая поляна, покрытая высохшей до белизны травой, среди которой были разбросаны лиловые подушки вереска и голубые островки полыни. А за поляной, обрамленные кустами крушины, березовой порослью и алым от ягод рябинником, со всех сторон тянулись к небу янтарные стволы мачтовых сосен, увенчанные зелеными флагами хвои. В лес убегал проселок, мелькнув среди травы. Все это было так красиво, что перехватывало дыхание.

-- Ты -- в Твиллеге.

Голосок Темулли нарушил очарование. От него опять зазвенело в ушах. Похоже, у Люба тоже, потому как рыжий мальчишка поморщился. И пояснил, показывая на замок за спиной:

-- Это -- сердце Дальнолесья...

-- Ты это... лучше к мэтру Звингарду сходи, -- тянула свое зеленоволосая. -- А то потом тебя наверняка мевретт Мадре к себе потребует, -- Тему со знанием дела кивнула сама себе. -- А он знаешь какой... -- она закатила глаза.

-- Угу, -- Люб громко засопел. -- Одрина Мадре трогать вообще опасно. Мы его лук потрогали, так он такое устроил...

-- Суров страшно... Зверь, а не элвилин...

-- Как-как? -- переспросила я, согнувшись от хохота. -- Спальня мамочки?

Дети дружно уставились на меня.

-- Чего-о? -- протянула Темка.

-- Ну, Мадре -- это мама, а одрина -- спальня, по-старинному.

Рыжеволосый Люб негромко фыркнул, Темулли показала мне язык, пробормотала "ну-ну" и подобрала свою корзину.

-- Твиллег... -- протянула я, словно катая льдинку на языке. Хмыкнула. -- А вы элвилин, значит? А этот ваш Мадре... мевретт -- это князь? Или король? Да-а... а я думала -- столько не выпью.

Я бросила бесполезные попытки разобрать, в каком из пузырьков какое зелье, перестала рыться в сумке и забросила ее на плечо.

-- Ну, пошли к нему... этому вашему... А Звин...гарда на потом, чтобы все сразу залечил, а не отдельно мучился.

И решительно двинулась к подъему на мост.

Люб схватил меня за руку: -- Эй, не туда...

-- А куда? -- встряхнула корзиной зеленоволосая Тему. Рыжий мальчишка растерялся:

-- Но стража... стража ее не пропустит.

Темулли фыркнула:

-- А ты скажешь... скажешь, что она твоя сестра! Вон, тоже рыжая, -- девочка подпрыгнула и стряхнула с моих волос комья грязи.

-- Они знают мою сестру...

-- Скажешь, что сводная! -- Темулли, хихикнув, заглянула в пустую корзину. -- К мевретту Мадре с поручением. Это вождь, предводитель, -- пояснила она, -- волоча меня и Люба за собой. -- Их четыре всего... Флаги видишь? Когда все четверо в Дальнолесье, все подняты.

-- Есть ещё Алиелор Сианн -- его флаг бело-зеленый, Идринн-не-помню -- ее синий, и Велит, он мой папа, и наш стяг алый, -- просветил Люб, пытаясь сопротивляться напору Темки, и мне показалось, что еще мгновение -- и меня разорвут надвое.

-- Стой, Тему! Не справлюсь я!

-- Справишься! -- она повернулась к приятелю и показала розовый язык. -- Сестра! К мевретту! С поручением!..

Мы были уже на мосту и неуклонно неслись к стражникам на раскрытых воротах и мимо оных, и вот уже во внутреннем дворе... и никто нас не остановил и ни о чем не спрашивал...

-- Смелость города берет, понял? -- Темка снова показала язык.

-- Просто ты их достала, -- буркнул рыженький Люб, отпуская мою руку и притормаживая у водомета под старой раскидистой пинией, занимающей середину двора. У пинии был неохватный янтарный ствол, мохнатые ветки с длинными, собранными в кисточки иглами и узловатые корни, вздыбившие и растрескавшие мозаичную плитку вокруг. Водомет казался таким же старым -- яшмовый круглый бассейн с зелеными потеками и вырастающий из него каменный цветок, из которого во все стороны плескала вода.

-- Пусть умоется...

-- Вот еще! -- зеленоволосая фыркнула. -- Пойдем скорее. А то как Звингард меня застанет...

Пока дети спорили, я оглянулась. Ничего себе, приятный колодец среди замковых стен: замшелый камень; плющ и дикий виноград, обрамляющий стрельчатые окна... лестницы, галереи... прорастающая меж плитами трава... Странно тесно, и где службы, непонятно, вот конюшни, к примеру... Или обходятся без лошадей?.. Вокруг золотистая дымка... И все то же ощущение дрожи, будто мурлычет невероятных размеров кот... И раскрытые окна наверху пускают солнечные зайчики...

Вот не стоило головой вертеть. Кружится. Так, стиснем зубы, и пойдем... куда?

-- В замок, в замок, -- указала Тему. -- Только, если что, это не я...

И вприпрыжку дернула узкой лестницей наверх. Стайка остроухих смешливых девчонок, спешащих навстречу, порскнула в обе стороны.

-- Эй, где грязнулю нашли? В болоте?!

-- В небе.

Девчонки, приняв ответ Темулли за шутку, звонко расхохотались и убежали, встряхивая разноцветными косичками и помахивая туесками. Люб смущенно потянул меня за подружкой.

В замке было намного темнее, чем снаружи, факелы освещали узкий коридор; статуи, выступающие из ниш, в дрожащем свете казались странно живыми; прихотливо метались тени. Меня удивило, что факелы не коптят и не воняют земляным маслом, а вот дети воспринимали это, как само собой разумеющееся.

Мы переждали за углом, пока два стражника в кожаных кирасах, с золотыми, собранными в хвост волосами, прошли мимо, звонко цокая подковками сапог по мозаичному полу, придерживая короткие мечи. Потом Темулли махнула рукой: вперед. Похоже, ей было скучно и хотелось поиграть в войну, а рыжий Люб во всем следовал за своей младшей подругой.

Дети на цыпочках подкрались к дубовой полукруглой дверце, утопленной в стене. Зеленоволосая потянула за бронзовое кольцо, упираясь ногами в пол. Люб тоже приналег, ухватившись рядом. Я, было, думала им помочь, но тут дверца приоткрылась, и меня опахнул запах -- травяной, легкий, свежий. Там были и другие более яркие запахи: лака, штукатурки, солнца и осенних цветов, но этот, неуловимый, оказался прекраснее всех.

-- Остролист и озерная лилия, -- Темка сморщила нос, чихнула и боком протиснулась внутрь, втянув заодно и меня. Следом всунулось в кабинет юное любово дитя и молча стало в сторонке.

Я успела взглядом охватить "спальню мамочки", выдержанную в голубых и белых тонах с примесью бледной зелени и серебра. Все строго, изысканно, холодно. Тяжелая мебель и занавеси. Камин с витой решеткой. Напольные часы. Несколько ярких пятен -- звездоцветы в вазах и подушки с кистями у камина.

-- К вам можно, мевретт Мадре? -- спросила зеленоволосая. Я повернула голову вслед за Темкой к широкому, заваленному бумагами столу, за которым сидел хозяин кабинета.

Надо признать, он соответствовал. Серебристая рубаха с распущенной по случаю жары шнуровкой и закатанными рукавами. Загорелая, без изъянов, кожа. Белые волосы, гладко зачесанные ото лба и рассыпанные по плечам. Соболиные брови; уходящие к вискам глаза; чуть длинноватый нос, нежные губы и жесткий подбородок -- была в его лице легкая неправильность, придающая красоте совершенство.

По человеческим меркам было мевретту около тридцати, а по меркам элвилин могло оказаться сколько угодно. Вот только меня это не интересовало. Я просто замерла с приоткрытым ртом, понимая, что пропала с первого раза и навсегда и что шансов у меня никаких. А остроухий оторвался от чтения и, увидев Темулли, расплылся, было, в радушной улыбке, но, похоже, вспомнил, что девица сурово наказана (за украденный лук, должно быть), и выпрямился в кресле:

-- Ну, чего еще? Так обязательно меня отрывать от работы?

-- Мы это... Так можно войти, да?

-- Вы уже вошли.

Мелодичный голос так и сочился ядом.

А меня мевретт и вовсе игнорировал. Я обозлилась и решительно отодвинула девочку себе за спину.

-- Здрасьте... Мне сказали, я должна вам представиться... -- я стиснула зубы и мысленно взялась за голову. -- Аррайда... откуда тут взялась, не знаю. За вид, -- я посмотрела на перепачканную одежду, потом на грязные следы на нежно-голубом с цветочным узором ковре (не только мои, между прочим), -- прощения... А уши у меня не квадратные, -- и откинула прядь, чтобы белокурый красавец мог убедиться в моей правоте.

-- Ой... -- Тему тихонько дернула меня за рукав. -- Ты бы повежливее... А то мне ж влетит...

Мадре обалдело уставился на меня:

-- Так. Если можно, еще раз... -- он поднял глаза к потолку: -- Значит вы -- давняя, в это смутное время решившая приблизиться к Твиллегу... однако, смело...

Он поднялся из кресла и, подойдя вплотную, прищурился, глядя сверху вниз, подавляя ростом:

-- И что? Совсем-совсем ничего не помнишь?

-- Помню, -- уставилась я в его продолговатые глаза с узкими кошачьими зрачками, -- лягушки от меня во рву разбежались. Но ты же не лягушка...

Я фыркнула в ладонь. Чем красивее передо мной мужчина, тем сильнее хочется язвить и насмешничать.

-- Давняя? А почему?

-- Потому что люди жили здесь всегда, а мы...

Меня качнуло. Я поняла, что если не схвачусь за что-нибудь, то неминуемо рухну. На выбор были зеленоволосая Темка и вот этот надменный, как его...а, мевретт. Ну, я и оперлась на него, а потом медленно сползла на ковер, успев привычно сдвинуть клеймору, чтобы не мешала мне упасть.

-- С утра уж на ногах, и я у ваших ног... -- прошептала я насмешливо.

Элвилин, изумленно хлопая глазами, уставился на лежащее тело.

-- Не, я не лягушка, -- почему-то тихо сказал он, потом взял себя в руки и зыркнул на Темулли:

-- Так, ну-ка быстренько за Звингардом, мне тут еще трупов в кабинете не хватало!

Потом наклонился, освободил меня от клейморы, поднял на руки и осторожно усадил в кресло. Подошел к столу и, плеснув в бокал ароматный напиток, протянул кубок:

-- Вот, выпейте.

-- Спасибо...

Надеюсь, у них тут не в привычках травить незваных гостей...тем более... э-э...давних... А впрочем, мне совершенно все равно...

-- Я -- человек! И не труп... -- я повозилась в кресле, стремясь устроиться поудобнее. -- И не собираюсь... или от вашего вида все девушки трупами падают на месте? Та-ак вот: вы меня не впечатлили!

И залпом хряпнула вино. Да, знаю: его полагалось смаковать, цедить мельчайшими глоточками, вслушиваясь во вкус и аромат. Это так явственно писалось у Мадре на лице, что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться.

-- Э... ну, то, что вы человек, то бишь, давняя, что в общем-то одно и то же, -- Одрин настороженно посмотрел на меня, -- это очевидно. И вот поэтому меня мучает смутное сомнение, что именно как человеку находиться в самом центре элвилинского сопротивления вам несколько... э... нелогично. Кстати, это -- мевретт показал на бокал -- осенний мед. Сваренный лучшими медоварами Дальнолесья из стрелолиста и болотной орхидеи, собранных на заре тонкими дланями девственниц.

При слове "болотной" я едва не поперхнулась. Еще и девственницы, тьфу!

-- Не приставайте ко мне с логикой! -- буркнула я. -- Мне на нее плевать. Ясно? На прекрасном носу за...

Тут я наконец-то подумала, что веду себя неприлично: в гостях, у незнакомого чело... остроухого, тем более, мевретта... О, выучила! Я подмигнула самой себе.

-- Э-э... ну, можете мне прирастить уши...магией, если только это вас во мне смущает, -- радушно предложила я. -- А кому сопротивляетесь? Сва-адьбе? Это правильно. Жениться -- последнее дело...

Тут я иссякла. Пустота в душе дала себя знать, и я прикрыла глаза. Чтобы не видел никто, что во мне ничего нет. Но сквозь приспущенные ресницы заметила, как алеют уши мевретта. А пусть не полагает наивно, что долгая жизнь научила его разбираться в женщинах: мне найдется, чем его поразить.

Судя по виду, самооценка Мадре рухнула ниже пола, и он с несчастным видом повернулся к Любу.

-- Это что, ваш очередной розыгрыш? -- спросил он с надеждой.

Рыжеволосый мальчик растерянно замотал головой:

-- Не-а, мы её просто нашли... Сами не знаем, в чем дело...

Тут Темулли, ранее выскользнувшая за дверь, вернулась с кожаной сумкой на плече, предваряя появление мэтра Звингарда. Лекарь важно вплыл в кабинет, шелестя темно-зеленой мантией, и оглядел присутствующих. Вместе с ним в тонкое веяние лилий ворвались запахи мяты, вербены и золототысячника, а холодное великолепие покоя озарило золотое пламя крупной растрепанной головы. И телосложение Звингард имел богатырское -- рядом с ним Мадре выглядел, как недокормленный пацан-переросток: лекарь был на две головы ниже его.

-- Та-ак, мевретт. Из того, что наверещала мне эта девица, -- мэтр кивнул на Тему, -- я понял, что кому-то стало плохо. Она же притащила меня сюда. Ну, уж от кого-кого, но от вас я не ожидал обмороков... А... -- тут он заметил меня и придвинулся. -- Вот оно что. Дама. Да еще и круглоухая. Ну, все ясно.

Извлек из складок одежды небольшой флакон, откупорил его и сунул мне под нос. Вонь была резкой и терпкой. Я чихнула.

-- Хм... интересно, и что же вам ясно, господин Звингард? -- прокричали мы с Мадре дружно (только "господин Звингард" я пропустила).

Мевретт помахал ладонью возле собственного носа:

-- Слушайте, что за гадость вы сюда притащили? У меня ж потом кабинет весь провоняет этим... ароматом.

-- В таком случае, помогите мне транспортировать болящую в лазарет, -- ворчливо отозвался лекарь. Его лицо было сморщенным, как печеное яблоко, от смеющихся зеленых глаз разбегались морщинки... лицо Звингарда было более живым, чем фарфоровый прекрасный лик мевретта. Отчего-то мне стало грустно.

-- И не вздумайте! -- рявкнула я, отгоняя это ощущение. -- Я жива и здорова... почти. Что, подремать нельзя, да? Я, может, ночь не спала... или две, так сразу в лазарет, -- и громко чихнула. -- Уберите от меня эту гадость. Я не барышня, чтобы в обморок падать, ясно?!

-- Ясно, ясно, барышня, -- лекарь убрал склянку и, бесцеремонно приподняв мое лицо за подбородок, заглянул в глаза. -- Так-так... Голова болит? Кружится? Тошнит?

-- От вашего зелья у кого хошь голова закружится, -- я невинными глазами поглядела на старичка. -- И дракона вырвет.

И призналась неохотно: -- Да, болит. Но это не повод беспокоиться.

-- Где болит? Как болит? -- продолжил допрос Звингард, не обращая внимания на провокацию...

Ну и въедливый дедка в мантии. Мне и так хреново, а тут еще на вопросы отвечай.

-- У меня душа болит, а голова вторична, -- буркнула я. -- Дайте посидеть спокойно, а?.. Я понимаю, что давние у вас главные враги, и вы их изводите всеми доступными способами... Но, дедусь, милосердия, -- я сложила руки у груди и скорчила самую невинную рожицу. Тут голова напомнила о себе, и вместо умиления получилась жуткая гримаса. А если прибавить налипшую грязь...

-- Ясно, -- заключил лекарь, распахнул дверь и подозвал помощника -- любьего отпрыска, здоровенного и ярко-рыжего. -- Отнесите-ка барышню в лазарет, будьте добры. А вы, деточка, не упрямьтесь...

Помощник мотнул длинными рыжими волосами и легко поднял меня на руки.

Глава 2.

За занавеской из стеклянных бусинок что-то шипело, пыхтело, булькало и вздыхало. Вылетающий оттуда пар то затягивал выскобленное дочиста помещение, то разбегался, открывая ширму между аккуратно заправленными кроватями и полки вдоль стен, завешанные кисеей. Под потолком раскачивались мохнатые пучки лекарственных трав. Запахи крахмала и влажного белья мешались с густым духом чабреца, зверобоя и полыни.

Меня сгрузили на ближайшую кровать. Зря это они. Не только ковер пропал у этого белобрысого мевретта, не только любимое гобеленовое кресло (моя клеймора! Тронет кто -- голыми руками убью!), так теперь еще и белье льняное, крахмальное... было... Жалко... Я уже сто лет не спала на чистом. Но разве эти ушастые изверги оставят меня в покое? Мстители, чтоб их...

-- Не надо меня трогать, -- вяло сообщила я. -- Хуже будет...

Лекарь не обратил на мое сопротивление никакого внимания.

-- Так... Где Тумулли? Где ошивается эта ушастная лентяйка? Ну, тогда ты, -- он подозвал помощника и вручил тому ведро, выбрав побольше. -- Натаскай воды, сынок.

-- Дедушка... правда, не надо, -- попросила я. -- Не в первый раз, отлежусь... Или, -- героическим усилием воли я заставила себя сесть на кровати и...поняла, что не сделаю ни шагу. То есть, один сделаю, а дальше просто рухну на чисто вымытый пол. Ну почему от меня вечно всем неприятности?!

Я тупо уставилась взглядом себе в колени.

-- Ой, только не надо тут героизма, -- расправив могучие плечи, отмахнулся "дедушка". -- Героить будете на войне. А пока я вас вылечу. А для начала вам надо вымыться -- вы на себя смотрели, деточка? Вы же грязная, как лягушка. Да, и я вам не дедушка, а господин лекарь... или мэтр Звингард -- это как угодно...

И он полез на полку, гремя склянками.

-- Господин, пфэ... -- фыркнула я. -- Мэтр... между прочим, лягушки грязными не бывают! Они мокрые и гладенькие... А вы... вы бы тоже были таким, если бы в грязь плюхнулись... Вы что же, замковый ров вовсе не чистите? Мэтр... Не вылечите вы меня, хоть тресните... а вымыться... я не против... У вас масла касторового не найдется? Для моей кирасы... покоробилась... -- я горестно принялась расцеплять ремешки.

-- Все у меня есть, -- строго посмотрел на меня лекарь. -- Раздевайтесь живо и бегом в ванну.

Он кивнул на огромный чан в углу, который Тему и Люб только сегодня вымыли кипятком и который рыжий помощник наполнил водой.

-- Бегом? -- я фыркнула. Тут доспех пропадает, а ему масла жаль... Пока я разделась, прошло довольно много времени. Жак лег на пол, следом пошли сагум, рубашка, штаны, сапоги... их вот тоже стоит почистить... голова кружится... Тошнота подступила под горло, я загнала ее назад и по стеночке двинулась к чану, придерживаясь за все, за что можно было ухватиться. Интересно, это за бег сойдет?

-- Вот-вот, хорошо, -- покивал Звингард огненной головой, всыпая в чан что-то приятно пахнущее, от чего вода окрасилась в зеленоватый цвет. -- Вот и славно. Раны есть?

-- А тебе... то есть, вам, деду... э-э, мэтр Звингард, не видно? Я ж раздетая... -- я оперлась на края чана, сильно подавшись вперед, так что волосы упали на лицо, и мое отражение в воде стало практически неразличимым. -- Шишка на лбу, а так не знаю...

-- Зато я знаю... -- лекарь провел дланью вдоль моего хребта, словно вжимая в него медовый холодок. -- Телесно ты почти здорова. А с остальным... А ну полезай!

Хорош кричать... Помог бы лучше...

Нет, если бы с головой все было в порядке, то нет проблем, а так, вцепившись в чан, подтягиваю и сгибаю ногу, перекидываю через край... скольжу второй... шлеп... вода с плеском взлетает над чаном, окатив лекаря с головы до ног. Зато я уже в... буль...

-- Живая, что ли? -- лекарь невозмутимо вытянул меня из-под воды за волосы, я лишь зубами скрипнула от боли. -- Вы лучше не тоните, деточка...

И протянул склянку с земляничным мылом.

-- Не дождетесь, -- фыркнула я, сдувая перед собой зеленоватую воду. Не выношу запах земляничного мыла, он мне напоминает... ладно, что-то противное напоминает. Хотя землянику я люблю. Такую красную с одной стороны, а с другой желтоватенькую, в черных крапинках, слегка недозрелую и все равно необычайно вкусную... Это что же, я проголодалась? И еще покраснела, точно -- вон как дедка Звингард упорно пялится... Да, покойники, они трескать не хотят.

-- Кому суждено разбиться, тот не утонет, -- взяв у Звингарда склянку, мрачно сообщила я. Кожа саднила. Даже если серьезных ран нет, то ссадин и синяков хватает... Понять бы еще, откуда они взялись.

Впервые за этот день я ощутила страх. До того меня гоняли и дергали, так что просто не было времени задуматься, кто я, откуда и почему ничего не помню?

Может, и правда, как вещал мевретт, когда меня уносили из кабинета, "головой приложилась"? Я прикоснулась к шишке на лбу -- не такая уж большая... Но было же, было что-то в моем прошлом, из-за чего я постаралась его забыть? Что же? Мутным пузырем на поверхность сознания всплыли фразы: "Твоя любовь -- это болезнь. Ты выдумала себе сказку и отчего-то решила, что и другие должны ей следовать"... Гнилым лохматым корнем повернулась в груди тоска, мне едва удалось затолЛюбь ее вглубь, туда, откуда всплыла. Ну и что, что не помню? Под себя не хожу... Ложку и меч в руках удержать сумею. Вот еще что странно... женщине прялка да ткацкий стан, пяльцы... лютня, на худой конец... Что ж я такая особенная?

-- Так-так... -- разбил мои мысли ворчливый говорок Звингарда. -- Вы меч на спине таскаете, деточка? Да еще и ума хватает с ним падать? -- лекарь покачал головой и снова забренчал склянками -- на этот раз пригнувшись и отставив увесистый, обтянутый мантией зад.

-- Видите ли, -- ответила я как можно слаще и громко фыркнула, -- если его у пояса таскать, то борозда в земле будет... Да, упала один раз, и это бы ничего, если бы ваш мевретт меня еще раз на нее не уложил... на клеймору, -- с достоинством уточнила я. -- Никогда не подозревала в остроухом... э... простите, столь пылких чувств к человеку... Или он так утонченно издевался?

-- Мевретт? А кто его знает... А вы влюбились что ли? -- обернулся лекарь через плечо. -- Так, это не то... и это... Вот, доверь этой негоднице Терулли разбираться... Ага, вот.

Я с хлюпаньем нырнула под воду. Остудиться. Потом вынырнула.

-- Вы спятили? В это, по-вашему, можно влюбиться? Тощее, беловолосое, утонченное, как лилия? Ну-у... Деду... мэ-этр Звингард! Скорее уж в меня василиск влюбится... взаимно...

Что-то я разболталась. Полегчало от воды, что ли? А ведь правда, полегчало. И запах травяной, приятный... не хочу вылезать. Лучше превращусь в лягушку, и если найдется дурак, который меня в таком облике примет... то и я его... -- я стерла слезу со щеки. Хорошо, что в воде -- сойдет за брызги.

Лекарь обернулся.

-- Странные у вас, давних, понятия о красоте, -- он швырнул в меня полотенцем. -- В этой воде долго лежать нельзя. Вытритесь и намажьте ссадины. И поживее, я не собираюсь на вас тратить целый день.

-- Я и не просила, -- вылезая и вытираясь, рявкнула я. -- Вы сами меня сюда приволокли. То есть, этот ваш, рыжий... А понятие о красоте у меня есть, можете не сомневаться. Только лилии я не выношу. Или этот белобрысый -- ваш внук, что вы так за него страдаете?

Дверь внезапно распахнулась, и в лазарет быстрым шагом вошло легкое на помине "нечто тощее и беловолосое":

-- Мэтр Звингард, и как... -- тут мевретт остановился, словно налетев на невидимую стену, брови его полезли на лоб, и он резко отвернулся, взмахнув полами длинной туники:

-- Э... а... вижу, вам уже лучше? -- спросил он у двери.

Нисколько не стесняясь, я стояла нагая, втирая мазь в синяки и ссадины, даже как-то извернулась, чтобы намазать спину. Вообще я довольно гибкая в обычное время...

Потом вернула Звингарду мазь:

-- Все, спасибо. У вас чистая одежда найдется? Пока я свою в порядок приведу... Э-э... здрасьте, мевретт. Да, мне уже хорошо.

-- Лучше-лучше, -- заверил лекарь. -- Лучше подумайте, где ее поселить.

Судя по позе, Мадре действительно задумался, все так же стоя лицом к двери и настороженно прислушиваясь к звукам за спиной:

-- Скажите, а вы любите детей, сударыня? -- спросил он загадочно.

-- Не выношу, -- соврала я. -- За редким исключением. Я воин, а не нянька.

Лекарь залез в пузатый комод и достал чистую рубашку и штаны.

-- Вот вам, деточка. Чтоб так не ходили.

-- Спасибо, -- сказала я искренне. -- Я вообще-то и так могу, но никого не хочу смущать! -- почти проорала, заставив мевретта заткнуть чувствительные уши. Ох, до чего же его злить было приятно... отступали неприятности.

Я быстро оделась.

-- Мэ-этр Звингард, где у вас постираться можно и развесить, чтобы просохло? И еще... надо сапоги и кирасу в порядок привести, а то ведь испортятся... и... я голодная, -- печально призналась я, ища глазами свою сумку. Похоже, я и ее потеряла в кабинете этого уточне... утонченного остроухого блондина. А там был кусок домашней колбасы и хлеб. Я судорожно сглотнула.

Кто я такая -- не помню, а вот что в сумке есть колбаса...

-- Так, дева, -- строго сказал Звингард. -- Я лекарь, а не нянька. С железками к оружейнику, за едой -- на кухню. А тряпки оставьте здесь, служанки выстирают. Кстати, мевретт, где носит это негодную девчонку, Тулинни?

-- Темулли? -- чуть громче, чем следовало, спросил Мадре, убирая руки от ушей. -- А я не знаю... Она сказала, что к вам пойдет.

Потом слегка повернулся в мою сторону:

-- Ну, хорошо, а книги? Грамоту разумеете?

-- Ну, пусть только вернется, -- хмыкнул Звингард, делая вид, что закатывает рукава.

-- Мне нянька и не требуется, -- прошипела я дедке в богатырскую спину. -- Только если я буду бродить по вашему замку до потери пульса в поисках кухни и кузницы, вам же хуже!..

Я подхватила свое барахло и, обойдя Одрина, словно столб, потопала к двери.

-- Кстати, мевретт, сумку и клеймору мне верните, когда освобожусь. Грамоте разумею, но секретарем быть не хочу. Сказала же человеческим языком: я воин, а не писарчук.

Да-а, чтобы открыть двери, третьей руки мне явно недоставало. Так что я опять шваркнула все на пол, освободила проход и стала подбирать вещи. Их было многовато, но я справилась.

-- Мэтр Звингард, спасибо! -- прокричала я, выходя.

-- И вам не за что, деточка, -- откликнулся лекарь.

Гордости моей хватило -- выйти и затворить двери за собой. А там я привалилась к ним спиной и, видимо, это к лучшему. Потому как в лазарете довольно громко заговорили обо мне. Двери были плотные, но разговаривали собеседники на повышенных тонах, так что мне все было прекрасно слышно.

-- Чисто у вас тут... -- издалека начал мевретт. Звингард громко фыркнул:

-- Еще бы... Кабы одна зеленоволосая тут подтирала, до сих пор в грязи по колено сидел...

-- А кто еще?

-- Так рыжий, Люб, -- дедка фыркнул, -- сам прискакал... Правильно Велит сына воспи...

-- Гм, -- перебил лекаря Мадре. -- Ну, мэтр, и что вы скажете по поводу этой их находки? Она действительно ничего не помнит, или есть вариант, что притворяется?

-- А я откуда знаю? -- удивился лекарь. -- Ну и помощницу вы мне подсунули, мевретт, сущее наказание...

-- А что, разве так сложно отыскать на голове у человека следы ударов, говорящие о возможной травме? -- едко спросил Мадре. -- А с Тему я еще поговорю...

-- Я в голову вашей находке не лазал, знаете ли, -- ворчливо ответил старик. -- Я только вымыл ее и смазал синяки. Но она кажется вполне вменяемой. И магией ей мозги не отшибали тоже.

Ага, смазал он... сама тут через себя выкручивалась. Я сердито засопела. Захотелось вломиться к ним с криком: "Можете меня допрашивать и пытать. Я не вру. Я ничего не помню, ясно?"

-- Хм... положим... -- отозвался Одрин. -- Подождем Алиелора...

-- А не слишком ли жирно из-за нее... второго мевретта гонять?

-- Вот еще! -- в голосе Мадре закипало раздражение. -- Следы высмотрит да деревья расспросит -- говоруна с собой он взял. Поселки ближайшие, корчму. Лагерь военный. А на заставы -- летавок. Не пройти ей мимо -- с проводником или без. Да сунься сюда хоть свой без дороги -- Дальнолесье, как паутина, зазвенит.

-- Ну, вам оно лучше знать, мевретт. Ох как ведь лес-то закуклил. Поглядим еще, какая бабочка отсюда вылетит...

Что-то яростно скрипнуло.

-- Нам бы с этой разобраться... -- ответил Одрин. Я даже посочувствовала мевретту: у него дел до черта, а тут со мной еще мучайся. -- Видел я место, где ее дети нашли. Там берег мягкий, все следы, как на ладони, затереть как следует не получится. Да и не пробовал никто.

Мевретт помедлил.

-- Трое пеших там топтались, а потом к мосту шли. И еще вмятина -- будто тяжелое на берег затаскивали.

-- А не приплыла?

-- Допросил часовых. Незнакомых пеших-конных не видели, плеска не слышали. Но все равно... пусть и это Сианн проверит.

-- Не любишь ты племяша, сынок...

-- Люблю.

-- Дольмены не могли ее сюда закинуть? -- спросил дедка деловито. -- Да не срами меня. Тут за любую ниточку ухватишься...

Пробасил чуть погодя, словно поразмыслив:

-- Ох, и странно это все... Никто не видел ничего. Без проводника в Сердце леса не дойти... Ну будто Тулинни тут всех заморочила! -- Звингард рассмеялся, точно шмель прогудел. -- Нет, ерунда! Стражу Велит школил, а он командир правильный. Я бы парням поверил. Послушай, сынок: а вдруг это триллве?

Последнего слова я не поняла. Переступила с ноги на ногу: босые ступни стали подмерзать. И что ж у них везде мозаика да мрамор?

Мимо, равнодушно скользнув по мне взглядом, прошли стражники. Видимо, уже получили указания. А гибкие остроухие, то и дело метавшиеся туда и обратно, и вовсе делали вид, что меня не существует. Ну и пусть!

-- А скажи-ка мне вот что: почему ты с лекарем о таком говоришь?.. Ты бы это с мевреттами обсудил...

-- С кем?! -- голос Мадре поднялся до угрожающей вышины. -- С Идринн-недотрогой, что угодила в заложницы к моему... племянничку? Или с ним самим? Так он только песенки распевать горазд да на дев...

-- А Велит?

-- А у него и так обязанностей выше головы, -- в мелодичном голосе снова прозвучало раздражение. -- Мгла, и куда могла запропаститься эта несносная девчонка?

Мадре, проклиная на чем свет стоит, весь женский род и Темулли в частности, шагнул к двери, и я решила не испытывать судьбу, тем более, что наслушалась о себе достаточно.

А несносная девчонка отыскалась на кухне.

Я положила свои вещи за дверью и развернула зеленоволосую к себе:

-- Попроси у них... пожрать чего-нибудь, а то живот свело.

Темулли надула губки.

-- Пожрать... Пфэ... Ну, ладно.

Она вступила в переговоры и через пару минут вернулась с подносом.

-- Вот. Только, смотри, меня здесь не было! От тебя моя жизнь теперь зависит.

-- Я тебя защитю, -- пообещала я, не отрывая от еды взгляда. Пахло так... ну просто слюнки текли.

Мы уселись на пороге кладовой и накинулись на ветчину, хлеб и пирожки с капустой и яблоками, запивая сидром из кувшина. Проголодалась я, словно не ела три дня. Вполне возможно, что и не ела...

-- Да не, -- Тему махнула рукой, ломая хлеб. -- Сейчас, передохну -- вернусь. Я за дело наказана: лук у мевретта свистнула. Родовой. Ну, мы с Любом. А Звингард ворчливый, но хороший.

Я закашлялась и получила от Тему острым кулачком по спине.

-- Спасибо. Я понимаю, что он хороший... только все это мне как-то... непривычно... И Твиллег ваш, и этот еще... мевретт.

И призналась честно:

-- Всегда не выносила эл... вилин... Они такие утонченные, нежные, мудрые и безо всяких проблем. Махнули рукой, песенку спели -- и все у них есть. Не то, что у нас, -- даже кусок перестал лезть в горло. Я отложила его и подперла подбородок ладонью.

-- Слышь: кузнец у вас где? Собственно, мне касторовое масло нужно, кирасу с сапогами почищу, так натереть, чтобы не коробились.

-- Да я сама только позавчера приехала, -- Темулли подергала себя за острое ухо. -- А кузня, там, где службы, наверное. А элвилин -- они... мы хорошие. И неправда, бывают у них беды...

Она заморгала и поежилась. Брызнула с ресниц слезинками.

-- И еще какие...

-- Ну, извини, Тему, я как-то в душу элвилин не лезла, чтобы знать... А откуда ты приехала? -- спросила я, припоминая... О, кажется, у меня в сумке есть долбленка с маслом. Только вот добраться бы до сумки этой.

Покончив с едой, я взялась приводить в порядок кирасу и сапоги.

-- Тему, ты можешь проводить меня... ну, где мы были... к мевретту? Мне надо оттуда сумку и клеймору забрать. Ну, и сказать "спасибо", видимо. И тебе спасибо.

Я глубоко вздохнула.

-- Мне здесь переночевать разрешат? А потом я дальше пойду.

-- А я -- с Венисской долины. Я с папой приехала. Только меня на войну не пускают -- хотят в тылу оставить лекарем, -- девочка нахмурилась. -- Но я все равно сбегу. А ночевать можешь со мной, в библиотеке... А куда ты пойдешь-то? К давним? Там тебя живо возьмут, как узнают, что ты у нас была.

Я уронила сапоги себе на ногу. Кажется, до меня стали доходить намеки этого... лилейного... насчет книг и детей... Так что даже вопрос о войне показался не столь уж важным. Ну, хорош! Не мог прямо... элвилин!..

-- Да откуда твои давние узнают, что я у тут была? Венисская долина... а где это? И... война? С кем? -- забросала я вопросами девочку, сгребая вещи.

-- Ну, давай, по дороге расскажешь. Веди меня к этому... Мамочке...

Девочка колебалась.

-- Ну... ладно, пошли. Только... я тебе дверь только покажу. Мне на глаза ему лучше не попадаться.

Тему глубоко выдохнула и потянула меня в коридор.

-- Война с кем? С кругло... давними, конечно. Только не думай, что мы ее начали! Это они... Тут, в Дальнолесье, тихо. И мевретты вот решают, что им делать... Алиелор Сианн, племянник Мадре который, войны не хочет: у него невеста из ваших. Он Идринн, еще одного мевретта, в заложницы взял, а дядя его за то чуть не повесил...

Так, Сианн... тот самый, которого отправили выяснять правду обо мне. Считать это для него наградой или наказанием, вот что интересно?

-- В общем, пока не решат мевретты с войной -- тебе тут жить придется, с нами.

Похоже, это Темулли даже радовало, а меня вот -- ни капельки.

-- И пешком отсюда неделю выбираться! -- пугала меня она. -- Правда, можно коня украсть... -- в предчувствии очередной забавы глаза зеленоволосой сверкнули. Но она тут же опять тяжело вздохнула. -- Не, не выйдет после лука-то... А еще деревья кусачие в Дальнолесье растут, ловушки, чудовища всякие... и говорят, что любого человека в лесу хватать приказано...

Мне показалось, кто-то осторожно шагнул за украшавшую коридор скульптуру лучника. Я сказала об этом Темулли, но зеленоволосая продолжала вещать упоенно:

-- И не думай! Мадре знаешь, какой... зверь. Он меня за свой лук... вздернет. Точно!

-- Кажется, об этом мы уже говорили, -- с досадой пробормотала я. Отчего-то мне неприятно было слышать о лилейном гадости. Ну, сказанные мной не в счет. -- Ты его только с позавчера знаешь, и уже решила, что зверь? Или я что-то путаю? По мне -- такого пальцем перешибить можно, -- я взмахнула сапогами, зажатыми в левой руке. -- Ну и замчище тут: без кружки осеннего меда не разберешься... ой, ты меня не слушай. Негоже лилиям прясть, а девушкам пить.

-- А я говорю -- зверь! Грозны-ый, ужас. Он даже собственного племянника не пожалел... почти, -- остроухая сделала страшные глаза.

-- Ох, Тему-Тему, -- покачала я головой и подхватила кирасу, так и норовящую выскользнуть из объятий. -- У тебя воображение разыгралось? Или сказок страшных нарассказывали? Нет, мне Одрин страшным не показался. А вот кормят его точно плохо: бледный, как убывающая луна.

-- А вот и нет! Как вбил себе в голову, что племянник его предатель, так чуть его успокоили. Да любого в замке спроси! Да я... Да он и меня бы. За лук этот свой... только деду Звингард вступился.

-- Кх-кхм! -- раздалось грозное, и из-за скульптуры выплыл Мадре.

-- Во-первых! -- сказал он, пристально глядя на Темулли. -- Я тебя вешать не собирался... Во всяком случае, до этой самой минуты. Во-вторых -- тебя уже обыскался Звингард. А в-третьих -- Мадре надулся и перевел взгляд на меня -- у нас вообще-то военное положение, и обжираться, когда элвилинский народ недоедает, не к лицу мевретту.

-- А что значит "до этой минуты"?! -- Темулли проворно шмыгнула мне за спину.

-- Извините, -- ядовито произнесла я. -- Если бы я знала, что элвилинский народ голодает, то не стала бы объедать вашу кухню. Впрочем... в ваших покоях в моей сумке лежат хлеб и колбаса. Могу пожертвовать их в пользу голодающего, то есть, вас, мевретт, -- я как можно изысканней поклонилась, таки уронив кирасу и сапоги и въехав лбом в статую элвилинского лучника, где до того скрывался этот коварный негодяй. И застыла с ней в обнимку. Как-то не хотелось второй раз за день оказаться у ног этого обаятельного... -- Да чтоб он пропал! -- последнее я выкрикнула в сердцах, не сдержавшись и жалея, что вовремя не прикусила себе язык.

-- Кто пропал? -- пробормотала Темулли. -- Сейчас пропаду я...

-- Так! Всем молчать! Стоять смирно, произведение искусства обнимать прекратить! -- гаркнул вышедший из себя Мадре. Потом успокоился немного и чуть тише спросил: --Какая еще колбаса? Как вы себя чувствуете?

-- Колбаса у меня в сумке, у вас в кабинете, -- прошипела я. -- Не могу его бросить, статую вашу, я тогда рухну. Спасибо, что озаботились моим здоровьем. Лбом двинулась о ваше... произведение искусства... -- я отважно оторвала левую руку от мраморного лучника и ощупала ссадину, легшую поверх старой. На пальцах осталась кровь.

-- Ой, мевретт! -- испугалась Тему, -- ухватив Одрина за руку. -- У нее кровь! Что делать?

-- Так, -- снова строго произнес Мадре и, подойдя ко мне, без лишних слов обхватил за поясницу:

-- Да отпустите уже лучника! Я хоть и некормленый, и на лилию похож, дотащить вас до кабинета в состоянии.

-- Идите... к лешему! -- не отпуская статую, выкрикнула я. -- Вы не в моем вкусе, а значит, на руках носить меня нечего. Я потом сама... по стеночке... оу...

-- Тебе плохо? -- робко спросила Тему. -- Ты падаешь?

-- Ага, падает -- Мадре оторвал меня от пола и сурово посмотрел в глаза: -- Ну! Так и будем тут стоять, или вы уже возьметесь за меня двумя руками?

-- Зря надеетесь, -- сказала я обреченно. -- Тему, забери жак и сапоги, они легкие...

Реветь хотелось. И колотить непрошенного помощника по груди, чтобы звон пошел. Но я только прикрыла глаза.

Тему подняла кирасу:

-- У-у... легкая... как ведро с водой.

Мадре вздохнул, подхватил второй рукой статую и попытался оторвать от пола. Скульптура угрожающе покачнулась, мевретт потерял равновесие. В момент, когда он уже летел вниз, все еще не выпуская меня из рук, до него дошло, что он немного переоценил свои силы. Скульптура упала рядом, и по каменному полу загремели мраморные осколки.

-- А-ай!!! -- сказала Темулли достаточно тихо, чтобы услышали все в районе мили. -- А вы это... живы?

-- Я -- да, -- я мрачно сощурилась, -- а он, -- я приподнялась, легонько пошлепала мевретта по щекам и сползла на пол, в обломки несчастного лучника. Потом кое-как встала на колени и протянула Одрину руку. -- Вставайте. Пол холодный.

К месту происшествия приблизился чуть запыхавшийся Люб: в самом деле, ну куда ж без него? Без особого восторга огляделся и поинтересовался, имея ввиду осколки:

-- Ой... А это что было?

Мадре приоткрыл один глаз и недоуменно уставился на меня, эхом повторил:

-- Ой. А что это было?

Потом посмотрел вверх:

-- Вот умели ж наши предки ваять действительно изумительные потолки...

-- Это господин мевретт с Аррайдой... упали, -- хихикнула Темулли.

-- Тему, по-моему, у мевретта с головой не в порядке, -- горестно сообщила я. -- Кинь кирасу и принеси воды, будем лечить.

Рыжий мальчишка кашлянул, привлекая внимание к себе:

-- Так чего у вас?

-- Упали они, говорю, -- пояснила зеленоволосая снова, уже убегая на кухню.

-- Не надо меня лечить! Я себя прекрасно чувствую, -- Одрин сурово посмотрел на меня и рявкнул: -- Ты все еще здесь? А кто будет Звингарду помогать?

Должно быть, спутал с Тему.

-- Упрямство до добра не доводит, -- я вздохнула. -- Похоже, ничего не сломано? Ну, кроме статуи? -- меня пробило на неприличный хохот. -- А чем я могу услужить вашему Звингарду? Вы куда больше подойдете ему... в качестве скелета...

Люб фыркнул.

-- Эм... Вам помочь?..

Тему вернулась с кувшином воды и полотенцем и, вспомнив, что она лекарь, провозгласила тоном Звингарда:

-- Та-ак. Кому компресс?

-- Мевретту. И в постель на три дня, -- хихикнул Люб.

Мадре тоже сел и помотал головой, уставясь на меня:

-- Вы, помочь? Нет, не стоит... -- кряхтя, поднялся и, охнув, ухватился за плечо рыжего. Тот слегка прогнулся под тяжестью, но тут же выпрямился. Был он мальчиком тренированным и крепким.

-- Ну-ка, сядьте, -- скомандовала Темулли строго и плеснула на полотенце полкувшина воды.

-- Так. Сами с моей помощью до спальни дойдете? -- не обратив внимания на подружку, вопрошал рыжий.

Ну вот, наконец-то меня оставили в покое. Почему-то грустно... И стоило меня так отрывать от статуи?

Я сгребла сапоги и кирасу и встала. Меня шатало, но уже не так сильно. Похоже, сражения с мевреттами взбадривают. Даже моральные.

Ну, пусть его ведут в спальню, и я доберусь до своих вещей. А колбаса ему только на пользу пойдет, подумала я.

-- А для чего я воду несла? -- возмутилась девочка.

-- Эй, а вы-то, сударыня Аррайда, -- окликнул Люб, -- в порядке?

Мадре осторожно выпрямился и гордо сказал:

-- Я сам дойду. Помогите лучше даме. А воду -- вымой пол, -- он строго глянул на Тему: -- Смотри, сколько мусора, -- кивнул на остатки статуи.

-- Кувшином воды и полотенцем? -- опешила Тему.

-- "Сударыня", -- я громко хмыкнула, -- да, жива... но если бы мевретт упал сверху, то я бы за себя не отвечала. Тему, где этот проклятый кабинет? И, как лекарь, объясни этому упрямцу, что ему нужно отлежаться и есть нормально. А иначе вместо командования всю войну проведет в кровати. Вот.

Люб подмигнул Тему:

-- Ох, мевретт Мадре, Вы бы послушали, что Темулли говорит. Ведь у вас может от этого легкого удара потом очень долго болеть голова, это опасно, вы не сможете работать... Вы не имеете права так рисковать... народ элвилин нуждается в вас, -- явно кого-то копируя, пафосно изрек рыжий.

-- Да что вы все меня накормить хотите? -- возмутился Мадре. Потом наклонился к зеленоволосой и шепнул:

-- Я что, на самом деле так плохо выгляжу?

-- Нет, не так, -- отозвалась Темулли. -- Но плохо. А я говорила, что не надо пить осенний мед и бегать по лужам...

-- Вы выглядите так, будто семь лет подряд недоедали и решали мучительные задачки, от которых голова сваривается вкрутую. Вот, -- честно описал то, что видел, Люб.

-- Ой, как скверно-то -- опечалился Мадре. -- Надо бы куда-нибудь на природу... В военный поход -- он мечтательно заулыбался.

Я стояла за спинами детишек и едва сдерживала рвущийся наружу дикий смех. Потом хмуро посмотрела на обоих:

-- Перестаньте пугать чело... мевретта. Не видите: он мнительный, еще и впрямь решит, что смертельно болен. Давайте, ведите нас в его кабинет. Там разберемся.

-- А меня возьмете? -- заныла Тему. -- В поход?

-- Пить мед и бегать по лужам? -- съязвила я, подозревая, что все было с точностью до наоборот: именно Мадре отговаривал зеленоволосую от такого времяпрепровождения.

-- В кабинет? Угу! -- откликнулся Люб, аккуратно потянув мевретта в нужную сторону.

Глава 3.

Люб, пригибаясь и покряхтывая под непосильным грузом, довлек мевретта до покоев и усадил в кресло у стола. А сам шлепнулся на ковер, вытирая пот с покрасневшего лица и громко сопя.

-- Усё... Лечите.

-- Колбасой, -- добавила я, доставая ароматно пахнущий сверток из сумки, которую нашла под креслом. Вытянула нож из сапога, напластала колбасу и хлеб, разложила на блюде, снятом с каминной полки, пристроилась на угол стола и заботливо подвинула блюдо мевретту.

-- Угощайтесь. Она вкусная, с чесноком. А хлеб с тмином.

И, подавая пример, сграбастала с тарелки большой кусок. Подмигнула детям:

-- И вы налетайте. А потом мне с кирасой поможете. Идет?

Второй обед за день... впрочем, после стольких переживаний он мне только на пользу.

Люб активно закивал и отправил хлеб с колбасой в рот. По конопатой мордашке разлилось блаженство. Разве что добавленный в хлеб этот тмин чуть-чуть портил картину, и юное любово дитя старательно и незаметно выплевывало его в кулак...

Зеленоволосая Темулли притащила для себя обитую голубой парчой скамеечку и тоже схватила бутерброд.

Я же молча порадовалась, что сумка непромокаемая, и купание в замковом рву нисколько не повредило ни ей, ни колбасе.

Оставив блюдо с едой на коленях у мрачного мевретта, я извлекла заветную долбленку с касторовым маслом и, отойдя к распахнутому окну, взялась натирать жак и сапоги. Запах у масла, конечно, премерзкий, зато кираса перестанет коробиться, и трещин на коже не будет. Ну, и с заклепок ржавчина сойдет.

Потом надо почистить и отполировать клеймору и ножи.

За привычной работой грусть отступила. Я даже песенку стала насвистывать, легкомысленную такую, об элвилинской деве, пугающей в лесу поселянина. Все может вылететь из головы, а такая как привяжется!..

Люб навострил ушки, с интересом наблюдая за мной. На лице его писалось, что вот уж чего-чего, а это внятно и понятно. Люби дети тоже чаще всего используют кожаный доспех в своей жизни, и сам он не один такой перечистил.

-- А ты чего поешь? Я такой раньше не слышал...

-- А она приличная? -- розовея, спросила Темулли, приканчивая бутерброд и протягивая лапку за следующим.

Рыжий Люб завел глаза к потолку:

-- Это ты о "Яшмовой орхидее Мерриана"? Дядь Одрин, а зачем вы ее в камине спалили? Папа велел книги старинные уважать, ну и... я так и не понял: а откуда в Мерриане орхидеи? -- с милой непосредственностью докончил он.

Темка расфыркала хлебные крошки. Мевретт закашлялся и побагровел. Скосился на остроухую:

-- И не надейся... такого -- там точно нет!

Потом осторожно взял бутерброд и принюхался:

-- А ее не под седлом вялили?

-- Не-а, -- утешила я.

-- А вы откуда знаете, что в книжке было? -- показав острые зубки, нахально заулыбалась Темулли. -- Читали, да?

-- Мне было достаточно картинок, -- буркнул Мадре себе под нос. Потом понял, что это прозвучало несколько двусмысленно, и поспешно добавил: -- Ну, в смысле, видел, когда сжигал...

-- Я так и поняла, -- еще шире улыбнулась зеленокудрая и отправила в рот остатки второго бутерброда.

Люб, по тому, как покраснела Темулли, догадался, что это была за книжка, и хрюкнул в кулак. М-да... Интересные вещи в библиотеке, оказывается...

-- А ты чего хихикаешь? -- зыркнул на него мевретт и, страдальчески поморщившись, рискнул-таки надкусить бутерброд.

-- Вкусно? -- заботливо спросила Темулли.

-- Нет, -- отрезал Одрин, но бутерброд все-таки съел и смущенно кивнул мне:

-- Э... спасибо...

Темулли хихикнула и с сожалением посмотрела на пустые руки:

-- Да-а... Это было ужасно невкусно... Прямо-таки отвратительно... -- весело улыбнулась она.

Люб вздохнул:

-- Жаль, невкусного было так мало...

-- Точно... А ты мне, вот, прямо хочется еще себя помучить и впихнуть в себя еще пару этих заме.... отвратительных бутербродов... -- продолжила остроухая.

-- У меня больше нет, -- я развела руками, едва не снеся с подоконника долбленку, но вовремя успела ее подхватить. -- Она приличная, -- это относилось к песне. -- Девушка просто дразнила лесоруба, чтобы он не обижал ее любимые деревья, только и всего...

"Эй, отложи топор живей,

лей, дождик, лей,

ко мне приблизься, пожалей,

лей, дождик, лей.

И поцелуй меня в уста,

кругом такая красота,

ну что же ты, скорей..." -- напела я хрипловато, смутилась, потом вскинула голову и ответила на бормотание мевретта:

-- На здоровье. Поправляйтесь скорее. И тренируйтесь на статуях, тогда четвертая уцелеет. Или пятая там...

И захихикала, опустив лицо к кирасе. А потом звучно чихнула. Все, годится. И взялась за сапоги.

-- А они там только целовались? -- огорчилась Темулли. -- Не, так не интересно. Я, вот, слышала одну песенку про некроманта... -- она зарумянилась.

Мевретт покраснел еще сильнее, словно превращался из лилии в розу; Люб разулыбался, а я строго посмотрела на остроухую:

-- Нет, они не целовались. Девушка занималась полезной природоохранной деятельностью, а потом просто исчезла, потому что дровосек, как вы его зовете, давний, ей не нравился. Вкусы элвилин и людей слишком различны, чтобы они могли быть вместе.

Я отложила сапоги и стала оглядываться в поисках клейморы. Нашла ее у стены и, сидя на подоконнике, занялась полировкой клинка -- дело неспешное и не требующее сосредоточения. Петь мне расхотелось.

Темулли посерьезнела.

-- И ничего они не различны, -- она тряхнула зеленой головой. -- И вместе они быть могут. У меня папа -- человек...

-- Извини, не знала, -- с досадой буркнула я. -- Хотя исключения только подтверждают правило. И вообще, нам что, больше поговорить не о чем, как о... тьфу, о нежной страсти? Лучше расскажите последние новости. Можете мне не верить, но я не знаю о вашем мире вообще ничего.

Тему поерзала, подперла коленками подбородок:

-- Так я ж уже рассказывала. Новость у нас одна -- война будет. Скоро. Вот победим кругло... давних -- и наши народы станут свободными. А меня, вот, воевать не пускают... -- она сердито нахмурилась и стрельнула глазами в Мадре.

-- Я бы тебя пустила, -- протянула я зловеще. -- Ты любого врага в пол дня язычком ухлопаешь.

-- Я из лука стрелять умею, -- оскорбленно вскинулась Тему и сникла: похоже, вспомнила некий определенный лук... родовой. -- А на мечах драться меня папа не хочет учить...

-- Тему, -- Люб потянулся и робко погладил спутанные зеленые волосы подружки, -- мой папа вернется -- можно будет его попросить... Он мевретт и наиглавный военный командир.

-- Да знаю я... -- девочка вытерла глаза.

Я оглядела худенькую гибкую фигурку Темулли:

-- Научиться владеть мечом несложно, только вот... тебя просто раздавят в схватке... и... это очень... противно... на самом деле. Отец тебя правильно жалеет.

Мне вдруг вспомнился взгляд первого, убитого мною. Я передернула плечами. Знобит... Или это оттого, что вечерний холодок заполз в открытое настежь окно?

Темулли подошла ко мне и ткнула пальцем в грудь:

-- Мне нужно. Ты не поймешь. Мне нужно отомстить. А из лука -- не то. Я хочу видеть их глаза.

Я заглянула в кошачьи зрачки странной девочки:

-- Может быть, не пойму. Но я не хочу, чтобы ты пожалела потом о своем выборе.

Уложила клеймору на ковер и взялась за ножи и точильный камень. Тихое "вжихх" наполнило комнату.

Неужели на свете нет никого, у кого бы не нашлось отравленного ножа в сердце? Кто просто жил бы и радовался этому миру, солнечному лучу, просвечивающему сквозь зелень листьев, голубому небу за окном?

Я отвернулась от комнаты и локтем смахнула слезу. Мертвые не плачут.

-- Бедный папа... -- тянул свое Люб. -- Сандра вон тоже на мечах драться хочет... Сандра-Талька Цмин -- это моя сестра, -- мальчишка зачем-то опять взглянул на потолок. Любовался дивной резьбой? -- Подмастерье-менестрель, вот... Из Венисской школы менестрелей. Между прочим, тоже рыжая... Ой!

В распахнутое окно влетела растрепанная пятнистая птичка с красными бровками и задорным хохолком, зависла, игнорируя закон всемирного тяготения, над плечом мевретта, пискнула и оставила на его синей тунике белое пятно. Мевретт неожиданно ловко поймал нахалку; будто кусок сыра, сжал в кулаке. И, пошатываясь, ушел в спальню. Дверь за его спиной словно захлопнуло ветром. Хотя, чтобы захлопнуть такую тяжелую, требовался, по меньшей мере, ураган.

-- А чего это было?

-- Летавка. Они письма носят.

-- Любо-овные...

Темулли откинула за спину зеленые спутанные волосы и толкнула меня под локоть:

-- Не реви. Я же не реву. И ты не реви. Поняла?

Вот дура! Ну кто толкается, когда в руке нож... клинок скользнул по точильному камню и наискось вонзился в ладонь, выйдя с другой стороны, окрасившись кровью.

-- Мгла, -- выругалась Темулли и, ухватив мою руку, прижала сосуд. -- Вот балда. Не умеешь с ножом обращаться...

Второй рукой она принялась нашаривать в рукаве платок.

Люб подбежал, взглянул на мою руку и присвистнул:

-- Сегодня не ваш день, видимо...

Я с яростью выдернула нож:

-- Нечего под локоть лезть!!

Что угодно: ругаться, зубами скрипеть -- только не орать перед глупыми детишками и этим... лилейным мевреттом. Может, он и не заметил? У себя взаперти...

-- Сама ты... -- отозвалась Тему, наконец, выуживая платок и зажимая рану. -- Если руки трясутся, нож не бери...

Она сердито сдула со лба прядь и уже как-то виновато спросила:

-- Сильно больно?

-- От тебя у любого руки затрясутся, -- прошипела я. -- Я тебя выдеру.

Перекинула девчонку через колено и от всей души шлепнула пробитой ладонью. Отпечаток на ее попке остался что надо!

А у меня в глазах потемнело.

Спихнув Тему с колен, я здоровой рукой нашарила в сумке зелье, выдернула пробку зубами и облила рану с двух концов. Зелье зашипело, кровотечение остановилось. Пока не началось снова, я обмотала ладонь бинтом и затянула узел, помогая себе зубами.

-- Если... если ты еще раз сунешься под нож... -- рыкнула я на Темулли, -- никакой тебе войны! Замуж -- и точка!

-- Дура, -- вне себя от праведной ярости крикнула Темулли, кубарем скатившаяся на пол и растиравшая пострадавшее место. -- И я еще тебя лечила!! Платок отдай!

-- На, -- я подняла и кинула капризуле платок. Потом вздернула ее за шкирку здоровой рукой и поставила, зажав коленями. -- И если еще раз назовешь меня дурой, я тебе... я тебя... в угол поставлю, вот!!

Млин! Связался черт с младенцем!

Не разбирая дороги, я вылетела в коридор.

-- Да я тебя еще и не так обзову!! -- пискнула мне в спину Темулли и выскочила следом. За ней, удивленно щурясь, но не теряя солидности, показался Люб, громко -- так, что было слышно и мне в коридоре, -- поинтересовавшись у закрытой двери в спальню мевретта:

-- Вы же в порядке, да? Я могу идти?

Рыжему не ответили.

От павшего лучника осталась очень удобная ниша: пустая и темная. Я забилась в нее, усевшись на корточки, придерживая раненую руку здоровой.

Мимо ниши, яростно оглядываясь, перепрыгивая обломки и сбивая факельный огонь, пронеслась зеленоволосая. За поворотом звучно грохнула дверь.

Через минуту, задумчиво сопя, запустив руки в рыжее гнездо на голове, протопал Люб.

Прошли два стражника.

И стало восхитительно тихо.

Но тут, словно чтобы окончательно испортить мне день, из конца коридора донеслись шелест шелка и легкие шаги. Не иначе, какая-нибудь потрясающая элвилинская красотка, из тех, что шлют любовные письма мевреттам с летавками. Да чтоб их всех!

"Только бы не остановилась!" -- взмолилась я, решая тупо молчать: пусть считает меня новым украшением или фамильным призраком элвилинского дедушки...

Так и есть -- красавица в темно-синем платье, с аккуратно уложенными темными волосами. Из прически выглядывают острые кончики ушей. Большие глаза светятся в полутьме.

Споткнувшись об обломки лучника, красавица ойкнула и своими синими плошками уставилась на меня.

-- Это еще что? Иллит атор, леди. Вы кто?

Я упорно молчала.

-- Я спросила, кто вы? -- ледяным тоном повторила остроухая. -- Это вы здесь устроили? -- и указала на мраморные останки.

-- Это мевретт Мадре, мевретт Идринн, -- подошедший Люб рассеянно и немного неуклюже поклонился.

Мевретт Идринн... Кажется, та самая Идринн, которую Мадре назвал недотрогой, а его племянник Сианн брал в заложники.

-- Но... это же творение самого эйп Леденваля! -- девушка заморгала длинными ресницами. -- Но... мевретт Одрин расстался с Исой эйп Леденваль больше двух тысяч лет назад, а разбил -- только сейчас?.. Какое самообладание!

В милом голосе прозвучал восторг. Я скривилась.

-- Извините, но я Тему ищу, -- ввернул свое Люб. -- Вы ее не видели?

-- Кого? -- удивилась Идринн. -- А, твою зеленоволосую подругу? Нет, прости, не видела...

И снова презрительно уставилась на меня. Ну еще бы, одежда чистая, но простая; пахнет земляничным мылом, а не каким-нибудь дивным алолистом или озерной лилией... "Ладонь перевязана -- кто это ее так, интересно? Волосы рыжие -- дитя Люба, что ли? А стрижены так, как будто ножом кромсали".

-- Вам плохо? -- передумав все это, мелодичным голосом спросила Идринн.

-- Нет, мне хорошо, -- буркнула я. -- А будет еще лучше -- если меня оставят в покое.

Остроухая нахмурилась.

-- Понимаю. Но вам нужно смыть кровь с волос, нормально перевязать руку и прилично одеться. Я мевретт и не могу допустить, чтобы вы оскорбляли память элвилин, которые строили этот замок много веков назад, расхаживая по нему в крови и расстегнутой рубашке, -- она наклонила голову. "А если эту рыжую нахалку одеть в платье, она будет выглядеть даже красиво", -- пробормотала Идринн и прибавила: -- Да и подстричься вам не мешало бы.

Я смерила черноволосую красавицу взглядом:

-- Знаете что, милочка? Указывайте своему жениху! Этому, лилейному дистрофику, как ему стричься и одеваться! А лично меня мой вид устраивает. Но чтобы не оскорблять ваш изысканный вкус, я сейчас уберусь, немедленно. Вот только вещи заберу. И... -- я посмотрела на распахнутый ворот. -- Что естественно, то не безобразно. Так что мне смущаться нечего!

И резко встала.

-- Жаль,-- мрачно вздохнул рыжий мальчишка. -- Придётся искать самому... И куда она могла убежать?

-- Сидите уж... Куда вам... -- Идринн, брезгливо приподнимая подол, переступила обломки лучника и приблизилась. -- И что вы знаете о моих женихах, интересно? -- видимо, я задела неприятную струнку. -- Я обручена с мевреттом Алиелором Сианном, с тем, кого считали предателем, слыхали? -- она вздохнула.

-- Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда, -- выдохнула я. -- Что я знаю о женихах? Что они всегда выбирают таких красивых зануд -- исключительно за миленькую внешность. Потому что им не интересно разбираться, что у человека внутри. Нет, о Сианне-предателе я не слышала. Да и не хочется.

-- Значит, меня нельзя полюбить, да? -- прошептала красавица растерянно.

-- Да нет, вполне можно, -- пожал плечам Люб, на секунду отрываясь от размышлений о Темулли. -- По крайней мере, почему нет?

-- Обручиться, видимо, можно, полюбить -- нет... -- Идринн вздохнула и улыбнулась. -- Впрочем, неважно. Не обращайте внимания.

-- Разумеется, -- конопатый почтительно кивнул. -- Я вообще ничего не слышал и не видел. Конечно же!

И выразительно хмыкнул.

Остроухая сверкнула глазами:

-- Вот и хорошо. А вы? -- синие холодные глаза обратились на меня.

-- Ну, я пошел? -- Люб ещё раз для убедительности кивнул и поспешно ретировался куда-нибудь подальше от сердитой элвилин. Наорёт ещё...

-- А мне без разницы...

Я развернулась и влетела в кабинет Мадре, оставив мевретта Идринн стоять с открытым ртом посреди коридора.

Стараясь не коситься на спальню Одрина -- сидишь там? И сиди! -- я стала заталкивать в сумку вещи. Потом обулась -- и как эта брюнетка в синем не стала пенять, что перед тенями благородных элвилинских предков босиком разгуливать неуместно тоже? -- и натянула кирасу. Подпоясалась. С каждым движением ладонь болела все сильнее, но я, скрипнув зубами, приказала себе не обращать на подобные пустяки внимания.

Аккуратно переложила все вещи в сумке. Полюбовалась на подсыхающую кровавую лужу у подоконника. Махнула на нее рукой и собралась закинуть клеймору за спину.

И тут двери в спальню открылись. Лилейный, прислонясь к косяку, высился на пороге, сложив руки на груди. Летавки при нем больше не было.

-- О, господин мевретт, -- сказала я сладким голосом. -- Напишите мне бумагу, чтобы меня из замка выпустили. А для мэтра Звингарда за одежду вот, -- я кинула на стол горсть серебра. -- Не знаю, какие деньги у вас в ходу, но по весу сойдет.

В пораненной ладони точно повернули раскаленный прут.

-- Не спешите, сударыня, -- вкрадчиво сказал Мадре. -- Неужели вы откажетесь отужинать в нашем обществе? Бутербродов с вяленой колбасой я, конечно, не обещаю, но тем не менее... И, кстати, я бы посоветовал вам еще раз заглянуть к Звингарду. Он дивно умеет лечить ладони... -- мевретт демонстративно опустил глаза к косоватой повязке на моей руке.

-- Да пошли вы! -- заорала я. -- Лилия ходячая! В гробу я видала ваше общество! Утонченное!

Так, клеймору за спину, сумку на плечо. И к двери.

-- Не стоит так огорчаться, -- спокойно произнес Мадре, осторожно пересекая кабинет и садясь в ближайшее кресло. Дались же ей эти лилии -- он возмущенно скривился. -- Неужели вы думаете, что сможете выйти из замка без моего разрешения? И, кстати, не обольщайтесь насчет утонченности нашего общества. Мы можем быть при случае и хамами, -- он подпер рукой подбородок и задумчиво оглядел меня с ног до головы.

Я обернулась через плечо и одарила остроухого не менее испепеляющим взглядом:

-- Не выйду -- останусь здесь. Умру, и вас совесть замучает. Лучше отпустите, а то хуже будет, -- протянула я сладким-сладким голосом. -- Кресло с ковром я вам перемазала, подоконник кровью залила, статуя из-за меня рухнула, Темку шлепнула, и шишка у вас на затылке -- тоже моих рук дело. Так что я честно предупреждаю. Вот.

-- Да, -- протянул Мадре и неожиданно весело улыбнулся. -- Я уже заметил, что вы страшная женщина. Но, извините, отпустить пока не могу. Долг, знаете ли... Кстати, возможно, вы вспомнили, как попали сюда? -- добавил он осторожно. -- Так сразу разойдемся с миром... Может быть.

-- Ну, спасибо... -- пылая яростью, я повернулась на пятках лицом к наглому мевретту. -- Вспомнила. Я попала сюда, чтобы сказать вам, что вы... вы... -- прыжок, и глухая пощечина больной рукой.

Рана ерундовая, отчего же стены крутятся и потолок несется вверх?

Мадре подскочил, держась за щеку, с намерением схватить меня за шкирку и как следует встряхнуть, и потому в последний момент успел поддержать и обалдело уставился в мои глаза, оказавшиеся внезапно близко-близко. У него почему-то перехватило дыхание.

-- Боль-но... -- пробормотала я, окончательно теряя сознание.

А очнулась от раздраженного, лишенного любых признаков мелодичности голоса, каким Одрин бранил Темулли, за плечо подтаскивая к креслу, в котором я сидела:

-- Хорошо же вы ее лечили! Что, Звингард совсем мышей не ловит? Или он ее действительно просто... э... мыл? -- мевреттовы глаза нехорошо блеснули.

-- А я откуда знаю, меня там не было... -- огрызнулась Темулли, стряхивая руку Мадре и склонившись надо мной. -- Холодной воды и полотенце! -- приказала она.

-- Странные у вас какие-то способы... -- проворчал Одрин. -- Эх вы, костоправы. Все бы вам облить кого...

Я не сомневалась, что остроухий сейчас вспомнил Тему, подбиравшуюся к нему с кувшином в коридоре. Потом его осенила еще одна мысль, и мевретт выудил из ящика стола серебряную фляжку. Вернулся ко мне и резко приказал Темулли:

-- Голову подержи.

-- Поучите бабушку мед варить. Кто тут лекарь, вы или я? -- на удивление спокойно парировала девочка. -- У нее сотрясение мозга -- компресс нужен.

-- Ее тошнило? -- Одрин строго посмотрел на зеленоволосую. -- С чего ты вообще взяла, что сотрясение? Твой Звингард даже шишек не разглядывал! Мала еще, мевреттов учить.

И, осторожно приподняв мою голову, поднес к губам фляжку.

-- Ну и лечите сами, как знаете, -- возмутилась остроухая.

Я хлебнула и закашлялась.

-- Что... это?

Впрочем, по запаху было ясно, что...

Я подняла глаза на мевретта. Вот уж... не ожидала, что у него найдется такое. Но все равно брезгливо дернулась от его рук:

-- Не... трогайте!

Конец закономерен: фляжка вылетела, расплескав содержимое, и упала на пол. По кабинету поплыл резкий запах самогонки. Конец ковру.

-- Я говорила -- компресс надежнее, -- важно изрекла Темулли.

Мадре взбешенно зыркнул на девочку:

-- Вода -- в кувшине в спальне! Возьми, где похолоднее!

Потом язвительно посмотрел на меня:

-- Ну что, полегчало?

-- В кувшине или в спальне? -- переспросила Темулли, но порхнула, куда отправили.

-- Да чтоб ты пропал! -- я резко выпрямилась в кресле. -- Лучше отпусти... пожалуйста...

Загородилась здоровой рукой. Щеки пылали, а слезы были слишком близко -- могу и не удержать.

-- Говорю же -- не имею права, -- Одрин вздохнул. -- Ну, госпожа, поймите меня правильно -- я здесь не единственный мевретт, и все решения принимаются совместно. Подождем, когда вернется мевретт Сианн, а там будет видно. Неужели здесь, в самом сердце прекрасного элвилинского леса, -- начал он воодушевляться, -- вам настолько плохо, что вы не можете обождать еще пару часов?

Вернулась Темулли, прижимая к животу здоровенный кувшин.

-- Не переживай так, -- сказала она мне. -- Я тебя извиняю.

Вот только этой настырной девицы не хватало...

Я обхватила раненую руку второй рукой и заревела. Мадре растерялся и присел рядом со мной на корточки. (Мне вдруг показалось, что он вообще всегда терялся при виде женских слез, чем некоторые частенько нагло пользовались). Осторожно взял меня за руку:

-- Ну, сударыня, не нужно плакать. Вас же никто не обижает, просто чуть-чуть задерживают. А это, поверьте мне, сущие пустяки.

Покосился на мою раненую ладонь и злобно сказал:

-- Да что там этот Звингард, уснул, что ли?! Тему, ну-ка давай за ним! Пусть он берет свои красивые ноги в руки и несется сюда.

Остроухая запыхтела, но поставила кувшин и вылетела за дверь.

Назад она тоже летела, но с видом собачки, не нашедшей дерево в пустыне. За Темкой следом, одной рукой подталкивая ее в худенькую спину, а другой держась за собственный объемистый живот, ворвался на полном скаку Звингард. Золотое пламя головы сбилось набок, лицо было кривым и тяжелым, а мятой и золототысячником разило от лекаря чуть ли не втрое сильнее, чем в прошлый раз.

-- Ну, что еще тут стряслось? -- громыхнул лекарь. -- У мелкой был повод въехать мне темечком в пузо или...

-- Тут стряслось осложнение диагноза, так вами и не поставленного, в форме прободения ладони, -- заумно ответил Мадре.

-- Так-так... Ну... -- кряжистый перестал пыхтеть, оправил мантию и смерил меня взглядом. -- Тут, по-моему, еще налицо и расшатанные нервы и сотрясение мозгов... вы что, ее роняли, что ли?

-- Да. Нет. То есть, она упала, но сверху. А головой вообще-то приложился, собственно, я.

-- Еще и вы. Тейлунни, что ты смотришь на меня, как давний на элвилинское ухо? Давай компресс.

-- Кому?

-- Обоим, летавка тебя поклюй! -- возмутился лекарь такой глупости. -- Обоим.

-- А мне зачем? -- удивился Мадре а потом вспылил: -- Да что вы, помешались на этих компрессах? Не видите -- у нее рана на руке! Ее зашивать нужно, да обеззараживать! Тьфу ты... войну мы точно проиграем, -- мрачно закончил он.

-- Не вижу, -- флегматично отозвался Звингард. -- Под бинтом она. И вообще, поучите бабушку мед варить. Голова важнее руки.

Мадре застонал и всуе проклял тот день, когда вообще встретил этого Звингарда на свою голову. Больную.

Может, действительно, полегчает?

-- Кладите свой компресс, -- величаво согласился он.

-- Вот сразу бы так, -- лекарь смочил полотенце и, нагнувшись, возложил его, как корону, на мевреттское чело. -- Я ведь, сынок, плохого не пожелаю...

Вместо ответа Мадре напел в полголоса зачин фривольной элвилинской баллады и почему-то покосился на меня.

-- Та-ак, -- протянул Звингард.

-- В смысле?

Лекарь пощелкал пальцами перед носом мевретта.

-- Сколько будет два помножить на два? -- строго спросил он.

-- А подсказать можно? -- вопросил с порога рыженький Люб, готовый сразу же исчезнуть при малейшем намеке на неприятность. Темулли не выдержала и хихикнула. А Звингард одарил помощницу таким взглядом, что ей захотелось провалиться под землю... вернее, под пол.

Мальчишка же, уверовав, что немедленно его изгонять не будут, вошел окончательно:

-- Ну так как? Можно подсказать?

-- А ты знаешь ответ? -- удивилась Тему.

Люб гордо кивнул. Темулли уважительно посмотрела на приятеля.

-- Да что вы, издеваетесь, что ли? -- зыркнул очами Мадре. -- Вы дамой займитесь!

-- Тихо, тихо.... Мевретт нам нужен со здоровой головой... -- успокоил Одрина Звингард.

-- А там всё просто, -- мальчишка взбил рыжее гнездо на голове. -- Метаешь нож и считаешь, сколько раз попал... Вот представь, вот ты попала ножом в мишень один раз и ещё два. И всё в разные места. Сколько вмятин в ней останется? А если два захода подряд будешь попадать по три раза?

-- Э-э-э.... Я же нож не умею. Я только из лука.

-- Ну... -- Люб впал в ступор, но очень быстро нашел выход. -- Ну, можно стрелять и считать стрелы...

Мадре в отчаянии застонал и упал носом мне в колени.

"И это -- будущее элвилинского народа" -- горько посетовал он.

-- Что с вами, мевретт Мадре? -- встревожился Люб.

-- Плохо ему, -- сказала Тему.

-- Его нужно отнести в лазарет, -- огласил приговор лекарь. -- Обоих.

-- Что вы со мной фамильярничаете? -- я попыталась оттолкнуть остроухого, заодно сбросив с колен мокрое полотенце. -- Думаете, если мевретт, так можно со мной вот так? Идите вон к этой, своей, в синем платье! И не трогайте меня! Да что с вами?

-- Опять тащить? -- сделал страшные глаза Люб. -- Я сюда его насилу приволок...

-- На это есть помощники.

Звингард обернулся ко мне:

-- Теперь вы, деточка. Давайте руку.

-- Я не могу. Я его держу -- чтобы не упал, -- кивнула я на Одрина.

-- Так. Мевретт повопил, теперь следующий исполнитель... -- прокомментировал рыжий. И вздохнул обреченно: -- Ну, давайте, я подержу.

Мадре приподнял голову, недоуменно уставился на мои колени и пробормотал:

-- Извините...

И захлопал ресницами:

-- Какое еще синее платье?

-- То есть... -- я покосилась на Одрина. -- На вашей невесте. Она еще моим видом недовольна была, и прической. И... -- я сунула раненую руку Звингарду и отвернулась.

-- А у меня есть невеста? -- удивился мевретт. -- Звингард, это опять ваши штучки?

Дедка фыркнул.

-- Звингард, вы скотина.

-- Знаю, -- невозмутимо отозвался огненноволосый. -- Вы мне это уже говорили, когда у вас была горячка после меда.

-- Ого! -- выдал Люб, невероятно заинтересованный беседой.

Я скосила карий глаз на конопатого мальчишку и прошептала громко и внятно:

-- Я кричать не буду. А посмеешь усомниться -- на ногу наступлю. Внял?

А потом Звингард стал отдирать бинт с ладони, и мне пришлось прикусить рукав рубахи, чтобы и впрямь не заорать.

-- Ну, потерпи, потерпи... Не надо было самой перевязывать, -- успокоил лекарь, плеская на повязку воду, чтобы легче отошла. В конце концов справился и стал осматривать рану. -- Ого... Это кто ж вас так, деточка?

Люб покосился на Темулли и поспешил заверить лекаря, что это я абсолютно самостоятельно и без чьей-либо помощи справилась.

-- Нож случайно соскользнул, -- одарив рыжего мальчишку еще одним нехорошим взглядом, пробормотала я и покраснела. Терпеть ненавижу врать.

-- Ага, совершенно сам, -- ввернула Тему, которую совесть ни капли не мучила. Лекарь окинул всю компанию взглядом и хмыкнул:

-- Я так и понял.

-- Они у меня самостоятельные, ножи, -- сквозь зубы просипела я. -- А крапива еще самостоятельней...

Я вообразила, как толстый, жгучий крапивный стебель ходит по заднице... нет, не Темулли... а вот этой нудной элвилинской барышни в синем, и испытала злорадное облегчение. Даже боль в ране, казалось, утихла. Но потом я покосилась на мевретта и безнадежно прикрыла глаза.

-- Э-э... какая крапива? -- переспросила Темулли.

-- Это ты узнаешь, когда мы вернемся в лазарет, -- одернул девочку Звингард и принялся аккуратно бинтовать мою ладонь.

-- Спасибо, дедушка... мэтр Звингард, -- губы у меня дрожали, и слова выходили невнятно. Нет уж, лучше с врагом лицом к лицу, чем здесь. Словно удавку на шею накинули.

Я потянулась здоровой рукой к горлу.

Лекарь затянул узелок и, достав флакон из складок мантии, вложил мне в здоровую руку.

-- Вот это -- принимать перед сном. Даже если сон случится днем. Ясно?

Я машинально взяла:

-- Что это?

-- Это, -- Звингард подмигнул и шепнул, -- чтобы не рыдать перед лилейными мевреттами.

-- Я от боли заплакала...

Люб выразительно кашлянул:

-- Ну так, для этого и флакончик, я полагаю...

-- Конечно, -- кивнул Звингард. -- Это простое обезболивающее. А вы что вообразили?

-- Как вам не стыдно... -- в Мадре неожиданно проснулась человечность (если, конечно, это употребимо по отношению к элвилин). Он укоризненно обвел глазами детей и лекаря и покачал головой.

-- Да не расстраивайтесь вы так, -- повернулся он ко мне. -- Они всегда такие, только волю им дай... Нужно просто привыкнуть. Самое сложное -- первая сотня лет, а потом терпимо... -- и он жалостливо погладил меня по колену.

Лекарь фыркнул, Темулли хихикнула.

Я развернулась и от всей души влепила мевретту еще одну пощечину -- на этот раз левой рукой, усиленной флакончиком, зажатым в кулаке. Его голова мотнулась.

-- У меня нет сотни лет! От силы еще тридцать, и то под конец старухой! Я вам не ребенок, и жалость мне не нужна!

Я вскочила, запнулась за складку на ковре и врезалась в стол, смахнув с него бумаги и долбанувшись животом в ребро столешницы так, что выбило дыхание. Несколько секунд я тупо пролежала на столе, ожидая злорадного хихиканья. Потом сползла на пол, обхватив колени руками и ткнувшись в них лицом. Люб прав, сегодня явно не мой день.

На сей раз Темулли хватило ума не лезть с сочувствием. Она только вздохнула...

Я кое-как сгребла в кучку конечности и, опираясь о стол, выпрямилась, развернулась к компании:

-- Отведите меня куда-нибудь... хоть в погреб, хоть в тюрьму. Не могу здесь больше находиться. Ну положено же меня упечь, за то, что побила вашего мевретта? А?

Вот стою перед ними, вид жалкий, рука перевязана, из глаз того гляди, опять потечет, какая воительница, к лешему? Понятно теперь, почему люди не выносят элвилин. Они своей заносчивостью или жалостью кого угодно достанут.

Люб понимающе кивнул подружке и тоже счел за лучшее промолчать. Так, на всякий случай.

Глава 4.

За окнами серебристо запел рог. Продробили подковы по плитам; заржали, зафыркали кони.

-- Мевретт Сианн вернулся, -- едва не вляпавшись локтем в подсохшую кровь на подоконнике, Темулли высунулась наружу. -- А хорошенький! Представляешь? -- она оглянулась на Люба. -- Берет с петушиным пером, сапоги до подмышек и плащ, как крылья... И все коричневое, оливковое, зеленое... Мевретт на летний лес похож. Когда солнце.

-- Или на огурец... -- Люб тоже полез к окну, рыжие волосы ревниво встопорщились на загривке. -- Не, Тему, ты глянь! Палаш! Гарда витая... Вот бы клинок посмотреть еще! Позволит, а? -- просительно протянул он.

-- Брысь оба! -- Звингард оттянул детишек, так и норовящих выпасть из окна, навалился пузом на подоконник и присвистнул: -- Э-э... мевретт Алиелор следы одной барышни искал или целого полка?.. Народу-то!.. Та-ак... -- он подался дальше, едва не застревая в узком окне. -- То ли конь ногу подвернул, то ли всадник седалище стер...

Лекарь стремительно вышел.

Зато появился Сианн.

-- Мевретту Мадре доложили? Нет еще? Хорошо, я сам... -- донеслось мелодичное из-за двери.

Ну вот, еще один элвилин... Через туман слез я не сильно смогла разглядеть вошедшего, но что он молод и хорош собой -- а кто бы сомневался? Загорелый, стройный. Волосы до плеч -- густые и черные. Палаш с витой серебристой гардой висит на кожаной перевязи. И -- как орала Тему -- одет в коричневое и зеленое.

Алиелор взметнул длинным плащом, как крыльями. Изысканно поклонился, подметя пером берета изгвазданный ковер. Одарил присутствующих сверкающе зеленым, любопытным взглядом. Прищурился.

-- Мевретт Мадре, господа...

Одрин ответил коротким кивком и опустился в кресло, с которого вскочила я.

-- Ничего?

-- Ничего, мевретт. Никаких следов в лесу; на заставах никто ничего не слыхал, в деревеньках тоже. И деревья подтвердили. Да, с симураном я все уладил, заодно.

-- Но... ты же дракона обещал, -- с легкой ехидцей отозвался Одрин.

-- А где я его ночью тебе... вам достану? Ну, то есть, я хотел сказать, что у нас драконы не водятся. И симуран всего один, зато какой!

-- С песьей головой и девичьей грудью? -- подначил Мадре.

От плевка на пол красавца-племянника удержало лишь изысканное воспитание.

-- Симуранью голову можно посмотреть над камином в библиотеке, -- отозвался он обиженно и холодно. -- Насчет груди -- это у кого-то воображение разыгралось. Красавцем его не назовешь; молодой и падкий на блестящее... зато сердце доброе. И меня поднимает с легкостью.

Мадре просиял. Возможно, весть, что я явилась в Твиллег явно не конная, и, уж тем более, не в сопровождении вооруженного отряда, почему-то ему понравилась. А возможно, повинен был мифический симуран...

-- Да, симуран -- это хорошо... -- подтвердил белобрысый мою догадку. -- А что с военным лагерем? Там ее, -- он кивнул на мою мрачную физиономию, -- не помнят?

Я переступила с ноги на ногу. С симураном договорился, поди ж ты... попробуй вот со мной договорись...

-- Нет, оте... мевретт, не помнят, -- качнул головой Сианн.

Я насторожилась. Уж очень выразительно парень обмолвился... и стала поедать мевреттов глазами: вроде, похожи, а вроде -- совсем нет... Ну надо же оказаться в эпицентре элвилинских семейных тайн! Теперь точно убьют, и слава богу. Я облегченно вздохнула.

На губах Мадре мелькнула тень улыбки, и он тепло глянул на Алиелора:

-- Спасибо вам, мевретт, за отличную работу.

И тут Сианн наконец заметил меня.

Окровавленную повязку на руке, всклокоченные волосы, тяжелое дыхание и зеленовато-бледный цвет лица...

-- Тут что, пытают давних? -- опальный мевретт приподнял брови. Темулли хихикнула, но замолкла под его строгим взглядом и спряталась за Любом.

-- А, это, вероятно, вы -- Дама из Рва?

У меня отвисла челюсть. Я поискала, чем бы запустить в обидчика, но стол моими стараниями и так уже был пуст.

-- Допустим, Мэтр из Болота, -- сообщила я холодным тоном, оглядывая красавца. И как только волосами за ветки не цепляется? Ему бы прическу -- как у этой, в синем, Идринн. За уши завернуть.

-- Ага, -- Алиелор откинул непослушную прядь со лба. -- Остроумие у круглоухого -- вот это да... -- он улыбнулся, но потом вспомнил что-то и посерьезнел. -- Ладно. Может, присядете?

-- Ничего, я здесь постою. Пока в темницу не завели, -- я изобразила самый обаятельный оскал. -- А почему бы человеку не быть остроумным? Как и элвилин -- уродом?

-- Первое встречается не в пример чаще, чем второе, -- опальный мевретт уселся на краешек стола. -- Ладно. Алиелор Сианн эйп Танненваль, второй мевретт, к вашим услугам. Как вас прикажете величать, Упавшая с Неба? -- он возвел очи горе -- может, рифмы для баллады перебирал?

-- Аррайда, о Свалившийся Мне на Голову, -- в тон ответила я. -- Тоже будете по коленке гладить? Или приставать, что у меня кровь в волосах и стрижка неуместная? Давайте, не стесняйтесь... мев-ретт...

-- По коленке? -- красавчик заморгал. -- Нет, не буду. Э... незачем. А какая у вас стрижка -- мне тем более все равно. Я вообще к стрижкам отношусь холодно, -- он тряхнул длинными волосами.

-- Сразу видно, что шлем не носите, -- презрительно заметила я. -- Ну ничего, все сучья в лесу -- ваши. Впрочем, потом распутают... дланями этих... невинных эльфийских девственниц...

Я вообразила эдакий эскорт девственниц, летящих на крылах любви по следам Сианна, и даже разулыбалась, забыв про боль. Опальный мевретт и сам мне улыбнулся:

-- Ну, как-то, знаете, пока, за тысячу лет, трудностей не возникало. Может, потому что по лесу не так часто мотаюсь. И потом, вы хорошо представляете менестреля в шлеме?

-- И даже в подшлемнике.

Люб хрюкнул.

-- Ты чего? -- спросила рыжего Темулли. -- Скажи, я тоже хочу...

-- Сандру представил. В хауберке. Папином. Сестрица без подшлемника его надела, так потом три часа волосы выпутывали, -- смеяться над сестрой мальчишке было неловко, да и выцарапывать волосы из колец -- удовольствие ниже среднего, но картинка так живо всплывала у Люба в воображении, что он расхохотался снова. Зеленоволосая не выдержала тоже. Мевретты сдержанно заулыбались. Я же мрачно опустила взгляд. Препираться с черноволосым у меня желания не было, да и все остальные отшибло напрочь. Пусть бы уж заковали и увели. Тюрьма для человека -- самое здесь место подходящее. Куда лучше, чем снисходительность этих... Хотя... пара царапин на щеках Сианна бы только украсила. И пел бы потом из жизни, не насилуя фантазию.

Алиелор убрал улыбку:

-- А что, если нам выпить?

-- А... а нам? -- тихим заискивающим голосом спросил Люб, ковыряя башмаком ковер.

-- Мне уже предложили... спасибо, -- я поискала глазами валяющийся флакон. Не лежи он так далеко, непременно бы пнула. Пусть расколотит еще какие-нибудь местные диковины. -- Нет уж, допрашивайте и ведите в тюрьму. Я шпион, я предатель, я давняя, явилась сюда, чтобы выведать ваши планы и сообщить инквизиции... что там еще... А потерю памяти ловко изобразила... так, что ваш первый мевретт проникся, -- я снова опустила взгляд. Стиснула раненую ладонь, чтобы боль придала мне ярости.

-- Сударыня Аррайда, а почему таким тоном, что я не верю? -- поинтересовался рыжий Люб.

-- Чтобы мевретт Мадре проникся, нужно быть семи пядей во лбу, а вы не тянете, -- черноволосый, потянувшись, положил мне руку на плечо:

-- Поэтому идемте-ка. С вашего позволения, мевретт Одрин. А вам, -- он взглянул на Люба. -- Можете получить разбавленный мед на кухне.

-- На кухне не интересно... -- покачал головой Люб.

-- Тогда выпейте его во дворе, -- нетерпеливо отмахнулся остроухий.

Мальчишка разочарованно потер нос. И вправду сущее невезение: вроде и папа уехал, а воспользоваться этим толком не получается...

Я кивнула ему и стряхнула руку красавца:

-- Хорошо, я не семи пядей во лбу. Я вообще дура редкостная. Умная попала бы туда, где ей было бы хорошо. И никто бы не лез с милосердием!

Если Сианн не отвяжется, видит бог, я его ударю.

-- Решите лучше, -- не подымая глаз, сказала я, -- если я не предатель, отпустите. Шпион -- бросьте в тюрьму. Только в душу ко мне не лезьте. Впрочем, говорят, у элвилин нет души. Так что вам не понять...

-- В самом деле? А я слыхал, что души нет у женщин, -- усмехнулся Алиелор. -- Не волнуйтесь, я проверять не стану, есть она у вас или нет.

Он поманил меня к двери.

Я сделала вид, что вросла в пол. Убить и здесь можно, все равно ковер уже испорчен.

-- Странно... Когда людям предлагаешь выпить, они становятся более сговорчивыми, -- элвилин пожал плечами. -- Вы, следовательно, не человек.

-- Я уже сказала и повторю: решите, что со мной сделать. Отпустите или убейте, если жаль тратить еду на пленника. Но в душу влезть не пытайтесь. Ни подкупить, ни соблазнить. Что здесь непонятного? -- я глянула в глаза юноше. Хотя... скорее всего, ему столько лет, сколько мне невозможно представить.

Люб с Темулли перемигнулись и зашептались, с опаской оглядываясь на взрослых:

-- Слышь... Попросим на кухне осенний мед с водой.

-- Только -- воду отдельно, -- зеленоволосая хихикнула.

Люб, до того явно чувствующий себя лишним среди взрослых и завидующий невозмутимой подружке, воодушевился:

-- Давай! Хотя б попробуем уговорить их дать...

-- Что с вами делать, мы решим позже, -- вел свое черноволосый мевретт. -- Убивать вас незачем, отпускать опасно, подкупать -- мне лично -- нечем. Так что шевелитесь, -- голос Сианна зазвенел. -- Я вам не мальчик, чтобы стоять и ждать, когда вы соизволите выполнить мою просьбу.

Клейморой я очертила перед собой сверкающий круг:

-- Я вам не девочка, чтобы вы смели мной распоряжаться! У вас все фальшивое и показное -- и ваше милосердие, и -- все... А вот теперь показали истинное лицо. Я скорее умру, чем пойду с вами! Ну! Зовите стражу, расстреляйте меня из арбалетов... Вперед!

Боль в ладони остро напомнила о себе, но я отогнала ее усилием воли. Потом... Продержусь... Вечности нет для меня -- так повеселюсь напоследок!

"С давними жить -- по-ихнему рубить", -- буркнул Сианн, выдергивая палаш из ножен:

-- Слышь, ты, рыжая. Прекрати беситься...

-- Упс... Тему, пошли отсюда! -- Люб потянул подружку за руку. Ему не хотелось ввязываться во взрослую драку...

-- Ага... На кухню... -- зеленоволосая засверкала глазами.

Юное любово дитя закивало и бочком-бочком шуснуло к двери, обходя меня и молодого мевретта по широкой дуге. На всякий случай. Толкнуло дверь и вместе с Темкой выскользнуло в коридор.

Я отбросила клеймору и выхватила басселард -- чтобы уравнять шансы. Подумаешь, пара лишних вершков Сианновского клинка. Зато теперь мы были рядом, глаза в глаза, так, как Темулли хотела встретиться со своими врагами. Я не стала парировать его выпад, просто сдвинулась в сторону и в повороте поддела элвилинский палаш за витую гарду. Дзвен-н-нь... Надеюсь, никто не пострадал... Взглядом я провожать клинок Алиелора не стала.

Люб восхищённо присвистнул, не удержавшись и заглянув в покои напоследок. Темулли ойкнула, когда оружие остроухого грохнуло об стену:

-- Ну как там они? Не поубивались еще?

-- Не... пока, -- оптимистично заметил конопатый. -- Ну, пошли?

На этот раз дверь захлопнулась окончательно. Сианн выругался и рванул из-за голенища нож.

-- Кончай беситься, -- повторил он, -- А то сейчас разнесем кабинет.

-- А кабинету без разницы. Заткнись и защищайся... мене-стрель... -- я почувствовала, что кровь течет сквозь повязку, рукоять басселарда стала скользкой... Но воин -- это не меч и кинжал, воин -- ты сам.

Левой рукой я поймала длинные кудри красавца и резко дернула на себя, шагнув в сторону, заставив его потерять равновесие. А потом локтем въехала промеж лопаток, довершив падение. Ничего, ковер мягкий.

Сама же запрыгнула на стол. Пьянящая ярость боя играла во мне.

Остроухий проехался по ковру, обжег ладони, но тут же вскочил и развернулся, на ходу подхватив напольную вазу и запустив в меня. Я отклонилась. Ваза пролетела возле плеча и с звучным чмяком раскололась о стену. От осколков спасла кираса.

-- Без истерик! -- фыркнула я. -- Пожалей раритеты!

И отбила на столе подошвами веселый ритм.

-- К лешему раритеты, -- шикнул Сианн, перекидывая нож в левую руку, и подпел в такт ритму: "Принцессу полюбил я красивую однажды,

Ей серенады петь я ну просто обожал.

Но, больше, чем любви, я кружки эля жаждал..."

-- Вот и пой, -- фыркнула я. -- У тебя это лучше получается...

И тоже перекинула басселард в левую, а правую спрятала за спину: чтобы не смущать противника видом крови.

-- Лучше бы подпела, -- вскинул голову Алиелор, наматывая на руку плащ.

-- Делать больше нечего, -- внимательно следя за ним, фыркнула я. Нож -- опасное оружие в умелых руках, куда опаснее меча. И очень быстрое.

Мадре, все это время сидевший в кресле и заинтересованно следивший за петушиными боями, невозмутимо произнес:

-- Э... А может, вы уже закончите эти глупости, и мы спокойно обсудим ситуацию?

-- Здравая мысль, -- процедил Сианн, не спеша опускать оружие.

-- Могу и тебе врезать, еще раз, -- непримиримо ответила я Одрину со стола.

-- Спасибо, мне достаточно, -- вежливо сказал Мадре и повернулся к сыну: -- Как вы полагаете, что нам делать с нашей... э... гостьей?

Я поняла, что бой на сегодня закончен, и, вздохнув, присела на корточки, а потом прямо на стол. Может, эти тысячелетние мужики наконец возьмутся за ум и выпустят меня отсюда, пока -- я бросила взгляд на окно -- окончательно не стемнело и не полил дождь. Раненая ладонь напомнила о себе. К общему стону перед изменениями погоды прибавили голос старые шрамы и шишки на голове. Дружный такой хор -- до звона в ушах и темных пятен перед глазами.

Сианн сунул нож обратно за сапог и, размотав, отбросил плащ на ковер.

-- Темнеет уже, да и гроза собирается. Не выставлять же ее за ворота...

-- Или за ворота, или в тюрьму, -- подсказала я со стола. -- А то я тут все, что уцелело, доломаю.

-- Можно отвести ей комнату. Хоть гостевую, хоть библиотеку. А Темулли переночует в лазарете -- кровати там есть. В конце концов, она помощник лекаря, -- сказал Сианн, с болезненным видом растирая плечо.

-- Целую библиотеку? Слишком щедро для давней. А с плечом что? Потянули? -- я опять подбавила в голос сладости. Нет, ну разве это мужчины? Даже обозлиться на меня не могут.

-- Ну, Темулли, я думаю, не стоит лишать ее любимого розового диванчика, -- Мадре мстительно покосился на меня, должно быть, припомнив те самые оплеухи, от которых голова до сих пор гудела. -- Да и Звингард ужасно храпит...

И встревоженно спросил:

-- Да, в самом деле, что у тебя с плечом?

-- Потянул, -- усмехнулся Алиелор.

Я слезла со стола, сунула в ножны басселард и подобрала клеймору. Постояла, сжимая рукоять, задумавшись, отправлять ли ее на обычное место или не торопиться.

-- Так что? Отпускаете?

-- Может, подберем ей темницу посуше? Ну, в качестве гостевой комнаты? -- предложил Сианн задумчиво. -- Нет, я серьезно. Принесем хорошую кровать, жаровню для тепла...

-- Можем, конечно, и отпустить, -- Мадре задумчиво поглядел на меня. -- Но, боюсь, что далеко вы не уйдете... Понимаете, вокруг лес. И не просто лес, а Дальнолесье, полное ловушек и опасностей, которые человеку трудно даже представить. Обитель элвилин, в которой в данный момент собираются войска. Я вам открою страшную тайну -- круглоухих здесь не любят. И стоит вам выйти за ворота... -- Мадре выразительно провел большим пальцем по горлу.

-- Ну, если они дерутся так же, как ваш отпрыск, то против троих я продержусь. Или даже против четверых, -- сказала я сухо. -- А моя смерть избавит вас от лишних неудобств.

Сказки никогда не длятся долго. Пора бы мне это уже усвоить. И, словно отвечая мыслям, за окном сверкнула длинная, ветвистая молния.

При слове "отпрыск" Сианн вскинул голову. Похоже, оно задело его больше, чем презрение к боевым способностям.

-- Мевретт, по-моему, ей место в узилище.

Мадре внимательно посмотрел на сына. Понял. Сказал со вздохом:

-- Не горячитесь, мевретт. Что мы, давние, что ли? И, потом, там не трое... там рать, -- он пожал плечами, холодно глядя на меня.

Я обожгла Сианна взглядом. Приставила клеймору к столу и протянула обе руки:

-- Давай, заковывай.

Повернула лицо к Одрину:

-- Но и в кандалах я буду стоить вашей рати.

-- Еще чего! Я женщин не заковываю, -- прекрасное лицо Сианна побагровело. -- И, потом, закованным в тюрьме -- самая дрянь.

-- Знато-ок... -- протянула я без вдохновения. Язвить желание отпало напрочь. Ничего, кроме усталости...

Я слизнула кровь, ползущую к запястью из-под повязки на ладони, стоило только поднять руку.

-- Побывал я там, и не раз, -- Сианн пожал плечами. -- Руку поберегите, леди.

-- Не ваше дело! А леди -- ваша кукла в синем. Я с ней равняться не пробую.

-- Леди -- это лишь вежливое обращение, которого вы, похоже, не стоите!

Мадре скривился:

-- Так, замолчали оба! Госпожа Аррайда, до утра остаетесь в замке. Переночуете в библиотеке. Утром решим. Вы, мевретт Сианн, сейчас же пойдете к Звингарду и покажете ему свое плечо. И даму прихватите тоже, и так все тут кровью заляпала. В глаза смотреть! Не перечить!

-- Я не останусь! Нужно что-то сильнее оков и вашей магии, чтобы меня удержать. Ясно вам?

-- Мы к вам магию не применяли... пока. Но можем начать. Или вас не устраивает соседство с Темулли? -- мевретт Мадре самым обаятельнейшим образом улыбнулся, будто не орал на нас с Сианном вот только что.

А Сианн, похоже, унаследовал отцовское упрямство. Надулся и буркнул:

-- Я у Звингарда был. С утра. И плечо он мое смотрел. Так что...

-- Пусть посмотрит снова! А то одни компрессы и никакого толку. Ну, и леди проводишь...

-- Могу уступить ей оружейную, -- вздохнули Сианн. -- Если не устраивает библиотека.

-- Оружейную? -- Мадре выразительно постучал себя пальцем по лбу. -- Ты что, считаешь, что другим тоже нравится спать на луках и мечах? И, потом, там ночует и этот, твой... как его... Себастьян Лери. Нет, лучше компания Темулли или призрака двоюродной бабушки с третьего этажа...

Отец с сыном, обращая на меня внимания не больше, чем на дерево, опять погрузились в спор. Впрочем, готова поклясться, что деревья для остроухих важнее. Их мнением интересуются.

Я с тоской взглянула на клеймору, потом метнулась к окну...

Вот я уже на влажном от начавшегося дождя подоконнике.

А вот -- скользнула вниз по плющу, ноги упираются в выбоины каменной кладки, а руки цепляются за мокрые плети... Дождь брызжет на лицо...

Сумка тоже осталась в покоях. Плевать! Выживу...

-- Сбежала! -- заорал Сианн, и, похоже, перемахнув подоконник, последовал за мной, потому как плющ встряхнуло, и на меня обрушилось с листьев с полведра воды. Когда молчал гром и в ливне наступал секундный перерыв, слышались стоны и ругательства -- потянутое плечо моему преследователю явно мешало.

-- Мгла! -- опять донеслось сверху. Плющ, надо сказать, без того весьма ободранный, еще сильнее затрясся и захрустел, у виска просвистела горсть щебня: это к любителями скалолазанья присоединился старший мевретт. Чокнутая семейка!

Я заторопилась, сорвалась и, пролетев пару ярдов, больно ударилась ступнями о брусчатку.

Внутренний двор теперь еще больше походил на колодец: вовсю кипел и ярился дождь, клекотал в водостоках, и небо над квадратным проломом то и дело прорезали молнии, за которыми тут же гулко и басовито неслись громовые раскаты. Я мельком глянула на освещенное окно покоя, который покинула минуту назад, на преследователей, одолевающих проделанный мною путь. И поспешно отступила под внешнюю лестницу, забыв пригнуться и больно приложившись затылком.

Мой стон очень вовремя заглушило громом. Присев, я наблюдала, как Сианн соскочил на землю и, схватившись за плечо, ежась под дробящими каплями, собрался кинуться к воротам. Но тут, ломая стебли и обдирая листья, почти ему на голову рухнул Одрин и упал на бок.

Я с трудом подавила в себе желание кинуться к бедняге. За меня это сделал Алиелор. Помог Мадре подняться:

-- Отец, вы в порядке?

-- А как ты думаешь?

-- Головой.

-- Понятно.

Старший мевретт поплевал на ладони. Ну еще бы, горят небось после спуска, неженка! Потер ушибленный локоть и отряхнул колени -- в такой дождь, как по мне, действие излишнее: что меньше дюйма -- то не грязь, что больше -- само отвалится. Кинул взгляд в мою сторону, заставив отпрянуть.

-- И кто мне может объяснить, почему мы по плющу лезли, если лестница рядом?

-- Не знаю.

-- Зараза! Девица эта...

На себя бы посмотрел, белобрысый...

После этого элвилин повели себя, как потерявшие след гончие. Мевретт Сианн невероятно красивым и невероятно пронзительным голосом убеждал стражников, которым и так-то приходилось солоно в непогоду, что я пробежала мимо них сквозь ворота, перелезла через стену или даже просочилась насквозь, и, похоже, окончательно лишил последних уверенности в себе. Мадре, кряхтя и хромая, пошел, было, вслед за Сианном. Потом передумал и двинулся в обход двора, бранясь и кляня на чем свет стоит этих сумасшедших эгоистичных баб, которые вместо того, чтобы сидеть над пяльцами, скачут по лужам и норовят попасть под удар молнии.

Потом мевретты встретились снова. Разгребая ногами воду и оскальзываясь, раза три обогнули фонтан и пинию, дергаясь от льющейся сверху воды.

Потом, задирая головы и громко ругаясь и отплевываясь, осмотрели крону.

Потом заглянули в фонтан и даже пошарили в нем невесть откуда взятой палкой.

Потом снова сходили к воротам и развернули к себе донельзя несчастного стражника:

-- Так ты точно? Никто не выходил?

-- Н-нет, меврет...ты. Входил только.

Я мирно и почти счастливо наблюдала за папой с сыном в щель между ступеньками. Мне было значительно суше и уютнее, чем им. Под лестницу они заглянуть все еще не удосужились.

-- Кто входил?!

-- Этот... как его... Себастьян Лери Морион.

-- Что, целых трое?!

-- Не, я один, но хорошего человека должно быть много.

"Хорошим человеком" оказался тощенький мальчишка, взъерошенный и мокрый насквозь, чем-то похожий на ежа. Я рассмотрела его при вспышке молнии, когда троица подошла поближе. Он был на пару голов ниже рослых мевреттов и весь какой-то неопределенный: волосы изжелта-серые, глаза серо-голубые, мордашка сонная; сероватые, насквозь мокрые штаны и рубаха облепили костлявое тело, а босые ноги недовольно разгоняли воду под собой. Мадре смерил Сябика хмурым взглядом, но обратился почему-то к сыну:

-- Вот что, Алиелор. Еще одного давнего я не вынесу.

Сианн, словно защищая, положил руку мальчишке на плечо:

-- Он помог мне договориться с симураном.

-- И тот его не съел?

Старший мевретт сердито фыркнул.

А Сябик совершенно беззастенчиво перевел глаза с одного элвилин на другого:

-- А-а... собственно, чего это вы тут делаете?

-- Грибы собираем, -- фыркнул Сианн.

-- Пра-авда? -- костлявый стремительно облизнулся длинным розовым языком. -- Они тока назавтра после дождя бывают. Или даже через два... дня. А ветчина того... вкуснее...

Лицо Одрина вытянулось, он привалился к стене рядом с полуподвальной дверью, поджав поврежденную ногу.

-- От... мевретт Мадре, а открыть портал она не могла?

Отец Сианна скорбно постучал себя кулаком по лбу:

-- В Дальнолесье?!

-- А я не знаю, я тут три дня всего, -- окрысился темноволосый.

-- И до этого лет сто пятьдесят. Мог бы и вспомнить, что в дольмены тут не действуют. Да и волшебства в этой не...

-- Э-э, а почему у вас плющ поломанный? -- скучающий Сябик, широко зевая, потянул на себя измочаленную плеть. -- Это ваш "гриб" по нему лазал, да?

Мевретты смущенно переглянулись и закашлялись.

-- Так что будем делать? Пошлем летавок по селениям и на заставы? Снова спросим деревья? Или попробуем искать ее магией?

Тут в который раз сверкнула молния, разорвав тяжелую подушку туч, придавившую Твиллег, и телегой по брусчатке зарокотал гром. Мадре хмыкнул:

-- Летавки в грозу не летают. А магией? Боюсь, я не в форме.

-- А я так вообще не умею, -- Сианн отвел налипшие волосы с безупречного лба. -- Вот же выбрала время, рыжая! -- изрек едва ли не с гордостью за меня.

-- Рыжая? -- заинтересовался мальчишка. -- Сандра Талька, что ли? Люб и Велит тоже рыжие...

-- А Звингард по плющу не лазает, -- протянул старший мевретт темнее тучи.

-- Потому что умный?

-- Потому что плющ не выдержит, -- фыркнул Алиелор.

Похоже, что делать дальше, преследователи не знали. Нет, до чего все же приятно поставить в тупик двоих взрослых мужиков и одного маленького! Ликование сменилось болезненным стоном: я еще раз врубилась в ступеньку головой.

Тут как раз случился перерыв в дожде, и Мадре настороженно уставился в мою сторону. Себастьян Лери вскинул голову, тоже вслушиваясь:

-- Мне мерещится, или там кто-то есть?

-- Не знаю... Шорох. И всхлип. Ты тоже слышал?

Я как можно глубже забилась под лестницу и постаралась не дышать. Слезы бежали по лицу, смешиваясь с дождем.

-- Угу. Слышал. Что-то.

Костлявый мальчишка переступил в луже и шумно, по-лошадиному вздохнул.

-- Так может, это наш грибок? -- предположил Сианн.

-- Ага, -- Мадре, хромая, подошел. Наклонился, уставил на меня горящие серебром глаза и вкрадчиво произнес:

-- Извините, что отрываю... Но вы уверены, что вам там удобно?

Сябик обиженно чмыхнул:

-- Уж лучше бы ветчина... Ну вот... Точно зря просыпался. Эх ты, Алёр...

-- Что "Алёр"? -- вздохнул черноволосый.

-- Алиелор, -- продолжил Мадре, -- прекратите болтать и помогите мне вытащить эту дикую кошку из-под лестницы. Боюсь, что одному мне не справиться...

Сианн сунул голову в мое укрытие: рядом с серебряными глазищами засияли зеленые.

-- Впервые вижу человека, который так настойчиво бы отказывался от помощи... -- скорбно заметил он. -- Я готов...

-- Вам помочь? -- костлявый подшлепал ближе и тоже согнулся, раздвинув мевреттов. -- У, точно рыжая...

Их голоса смешались... мир поплыл... Вода, текущая под лестницу, была такая приятная и прохладная... жак пропадет? Ну и хрен с ним... Могу я хоть раз в жизни не думать о вещах? И кто что скажет или подумает? Я устала и хочу, чтобы меня оставили в покое.

-- Тут пахнет простудой, -- Сианн нырнул под лестницу и тронул меня за руку. Сябик забрался следом.

Я раскрыла мутные глаза.

-- От-стань... мне тут хорошо...

-- Глупости! Вылезайте, сударыня, пойдёмте сушиться.

Мадре вздохнул и за ногу потянул меня наружу. Сябик попытался ухватить под мышки. Я, словно клещ, вцепилась в ступеньку. Раненая ладонь, вынесшая и клеймору, и нож, и плющ, сочла, что это для нее уже слишком.

В глазах вспыхнуло -- и тут же стало темно и совсем не больно.

-- Все, у барышни согласия можно не спрашивать, -- донеслось до меня.

-- Отлично, идемте сушиться...

-- А тебе не тяжело? -- Сианн потянул меня из рук Сябика, который тут же отозвался укоризненно:

-- А у тебя рука ранена. Отдай.

Черноволосый сердито зашипел.

Встряхивая и дергая, меня выволокли из-под лестницы, и ливень тут же щедро окатил водой всех четверых.

-- Замолчали оба! Повешу! -- Мадре решительно отнял меня у сына и, прихрамывая, понес на руках вверх по лестнице.

-- Так, всё, всё по-честному. Мы делили огурец: мне конец, тебе конец, -- щуплый мальчишка забежал наперед и с неожиданной силой подхватил меня сбоку.

-- Мы делили апельсин, много наших полегло... -- не остался в долгу Алиелор, перекричав грозу. Вот только лестница была чересчур узкой, чтобы и он сумел меня держать.

Я сердито рванулась, выворачиваясь из цепких пальцев Сябика, и чтобы не свалиться, крепко обхватила шею Одрина. Мевретт покачнулся, но на этот раз устоял.

-- Глупая -- прошептал мне на ухо и сильнее прижал к груди. -- Ну что ж ты убежала-то, в грозу и молнии, а?

И, неожиданно для себя, и, тем более, для меня коснулся губами моих волос. Я прильнула к нему сильнее, надеясь согреться. Сквозь дождь пробились запахи земляники и водяной лилии.

-- Ой-е... -- шокировано выдохнул Себастьян Лери Морион, теперь еще сильнее похожий на ежа.

-- Да не обращай ты внимания, пошли, -- хохотнул Сианн. -- Мне вон тоже не досталось... огурца...

И хватаясь то за перила, то за раненое плечо, зашагал следом.

Глава 5.

Стоило распахнуться двери, как в библиотеке тут же сами собой загорелись свечи на каминной полке, и вспыхнул огонь в камине; засветились отдельные стенные панели и похожие на светлячков огоньки по углам книжных шкафов -- словно звезды или уличные фонари, убегали вдаль цепочки огней, отчего библиотека казалась бесконечной.

А может, такой и была.

Все здесь было массивным и надежным: дубовые шкафы со стеклянными дверцами, под завязку набитые разновеликими томами. Приоткрытые сундуки, внутри которых в особых ларцах, обитых сафьяном и украшенных самоцветами, хранились особенно ценные инкунабулы. Окованные медью и прикованные цепями к ларцам гримуары -- возможно, они и кинулись бы на незваных гостей, как цепные псы, если б были свободны...

Ковер. Низкий столик и два массивных полосатых кресла с высокими спинками на белой шкуре у камина, а над камином птичья голова, огромная и странная -- не то чучело, не то выполненная с угрожающей достоверностью подделка -- серебристо-серые перья оттеняют полосатый мрамор камина и каминной доски.

Рыжее, коричневое, золотистое и темно-зеленое... Среди сдержанной роскоши ядовито-розовый диванчик с деревянным гребнем -- свернувшимся котом -- разил наповал. Одрин бережно усадил меня на него и удовлетворенно сказал:

-- Ты такая красивая, когда молчишь....

Я уже собиралась пнуть Мадре под колено, но тут вошел Сианн и сразу же высказался о диванчике. Похоже, сей предмет мебели и впрямь задевал тонкий элвилинский вкус.

-- Ну и диванчик... -- только и выдавил Алиелор, хлопая по-девичьи длинными ресницами.

-- Ну... это для Темулли было... -- немного смутился Одрин. -- И вообще, время-то военное, нечего привередничать. Пусть леди занимает. А Тему подберем что-нибудь поскромнее. Кстати, где она?

Сианн отжал густые волосы, стряхнул несуществующую пылинку с мокрой рубахи, вознамерился раздеться и рубаху тоже отжать, но раздумал.

-- Должно быть, сбежала, увидев это...

Собрался пнуть диванчик, но воздержался.

Сябик вошел последним, как самый младший. Еще и помедлил перед дверью. Я была уверена, что он тоже начнет с диванчика, но костлявый мальчишка замер, не обращая внимания на текущую с него воду, уставясь на голову над камином -- вытянутый клюв с множеством острых зубов, круглые глаза и то ли перья, то ли рога на затылке.

Я вдруг поняла, что он чувствует. Я сама не раз чувствовала такое. Сябика словно поразило молнией: вроде ничего не случилось, он еще стоит, и вокруг жизнь идет, как шла, а он уже мертвый. Я прикрыла рот ладонью. А костлявый вздрогнул всем телом и мягко осунулся на золотисто-рыжий ковер.

-- Сябик! Себастьян! -- Сианн упал на колени и потряс мальчишку за плечи. -- Очнись!.. Я с тобой!

Он укачивал серенького на руках и нежно бормотал, точно успокаивал напуганного малыша:

-- Он ненастоящий... ты что... не бойся... Сябик, маленький...

-- Это он так помогал тебе с птицей договориться? Лежа в обмороке? Оригинально... -- старший мевретт иронично поджал губы, налил из кувшина на столике воду в кубок и плеснул мальчишке в лицо.

-- И дался же вам этот диванчик! -- расстроено проговорил он.

-- Я из-за этого, -- мальчишка, вздрагивая, покосился на голову. -- Он правда-правда ненастоящий? -- в голосе Лери звучали слезы.

-- Торус Фенхель эйп Леденваль, разумеется, гений, -- сухо сказал Мадре, -- но и ему хватило ума не лезть в гнездо к симурану. А то тут бы висело чучело самого скульптора. Или так, погрызенная тушка.

При имени "Торус" Сианн напрягся, но потом расслабился -- похоже, Торус оказался не тот.

Вид у Сябика был несчастный. Во все стороны торчали, как иголки, мокрые волосы. Сейчас он особенно походил на ежа.

-- Сами вы тушка... -- он ткнулся лбом в руку Алиелора и повторил, видимо, стараясь себя убедить: -- Алёр, так он совсем ненастоящий?!

Сианн помог пацаненку сесть, обнимая и прижимая к себе, трясущегося и мокрого:

-- Совсем-совсем. Творение великого эйп Леденваля. Когда мне десять было, я утащил у Идринн помаду и покрасил ему губы. Мевретт Мадре меня на этом поймал, выдрал рябиновым прутом, и отмывать заставил. Но следы все равно есть. Давай подсажу.

-- Не, у тебя рука ранена, -- мальчик прерывисто вздохнул. Наблюдая за ними, я подтянула к себе плед со спинки дивана, завернулась и тряслась уже в нем, не сообразив раздеться.

-- Перестаньте наговаривать на меня, мевретт, -- оборвал Сианна Мадре. -- Лучше скажите, где Темулли.

-- Откуда я знаю... Я отослал их с Любом на кухню.

-- С Любом? -- Сябик оживился и даже улыбнулся.. -- Значит, надо проверить, цела ли кухня.

Алиелор подхватил его и перенес к огню, усадил на шкуру. Разбил дрова кочергой, заодно выпутав обгорелый кусок пергамента:

-- Это останки "Орхидеи Мерриана"?

Мадре явно хотел ответить сыну колкостью, но тут дверь распахнулась, и в проеме показался высокий лисокудрый стражник с Темулли и Любом в охапке. Увидев такое количество народу, да еще и двух мевреттов в том числе, он растерянно выпустил детей и поклонился. Темулли привалилась плечом к косяку, чтобы не упасть. Люб же с идиотской улыбкой сполз на пол.

-- Дядя Се... Ся... Сябик, а почему у вас тень птичья?

Сябик с расстроенным видом обернулся через плечо, хотя с тенью всё было в порядке.

-- Прекрати дурацкие шуточки, -- гыркнул на рыжего мальчишку Сианн. Мадре обвел парочку детишек подозрительным взглядом. Протянул зловеще:

-- Та-ак... А это что еще? Что они опять натворили?

-- Ничего... -- Люб невинно заморгал пушистыми рыжими ресницами.

-- Ага, ничего, -- подныла зеленоволосая, хихикая.

-- Господин мевретт, они... -- стражник посмотрел на невинных деток и решил, что скрывать тут бесполезно. -- Они раздобыли на кухне неразбавленного меда.

-- Разбавленного! Воду тоже взяли! -- воспротивился клевете конопатый.

-- Ого... -- печально произнес Мадре. -- Быстро же растут детки... Тему! -- он строго посмотрел на остроухую девочку. -- Думаю, что в таком состоянии тебе уже ничего не страшно, так что пойдешь ночевать к Звингарду.

-- А я не дойду, мевретт, -- широко улыбнулась Темулли. -- "Вы сами помогли мне до чертиков напиться..."

Мадре понял, что с зеленоволосой пива не сваришь, и обернулся к ее приятелю:

-- Люб, ты мужчина? -- он пристально воззрился в честные глаза рыжего.

-- А что, похож на женщину? -- захихикала Тему.

-- Ага, мужчина. Конечно, -- мальчик задумался и уточнил. -- Только папа говорит, что ещё маленький.

Мадре рухнул на диванчик рядом со мной и стал наматывать мокрые волосы на кулак, точно собирался на них повеситься.

-- Так что такое, господин мевретт? -- спросил Люб, не дождавшись ответа на свою последнюю реплику.

-- Ну как "что"? -- пожал плечами Одрин. -- Сможешь дотащить свою собутыльницу до лазарета?

-- Сокувшинницу. Мы из кувшина пили. Я? Не вопрос!

Люб прополз вверх по стене и потянулся взять Темулли на руки, немелодично проорав:

"Не могу сидеть я дома,

Дайте мне коня и меч.

Мне готовка незнакома.

Мне милы резня и сечь.

Закинула платья я в старый сундук

И не вылажу отныне из..."

У меня зазвенело в ушах. К рези в правой ладони добавились саднящая боль в затылке. Я нащупала шишку под волосами. А на темени еще одну. Четвертую. Теперь пусть хоть кто усомнится, что у меня потеря памяти! Я плотней завернулась в промокший плед и тихо застучала зубами.

Мадре обеспокоено взглянул на меня и окликнул сына:

-- Сианн, ты разбираешься в людских болезнях?

Алиелор подошел, тронул рукой мой лоб:

-- По-моему, у нее жар... Как вы, сударыня?

Я отстранилась, зашарила глазами по библиотеке, этому, чернявому, вовсе не собираясь отвечать. Облизнула пересохшие губы, в ошеломлении понимая, что я готова доверять здесь единственному: беловолосому лилейному мевретту.

А тот повернулся к стражнику:

-- Звингарда сюда, живо! И пусть не думает отделаться компрессами!

Испуганного парня смело.

Одрин снова налил воды из кувшина и поднес мне кубок:

-- Выпейте, сударыня, станет легче.

Я -- неожиданно для себя -- перехватила руку остроухого, она была приятно прохладной, и... не хотелось ее выпускать... а вода... глотать получалось медленно и с трудом. Лучше бы они меня раньше отпустили! Теперь огребу по полной элвилинского гостеприимства... на этом... розовом... Ой, ну у кого же здесь такой извращенный вкус?

-- Вина... -- прохрипела я.

-- Вина? -- поразился Мадре, рассеянно поглаживая мою руку. -- Хм... А вы уверены? Пьянство, знаете ли, не красит дам...

Ну кто бы говорил с его самогонкой!

-- Беглец от стражника бежит! -- вдохновенно голосил тем временем Люб, -- И под копытами дрожит,

Дрожит земля.

Мечтал он скрыться за углом --

Его огрела черпаком

Прислуга короля!

-- Полезно... при простуде!.. -- переорала его я.

-- Ну-ну, вам виднее, -- Одрин с неприязнью покосился на меня и на разбушевавшегося мальчишку.

-- ...Серые тени поднялись

с древних болот! -- отозвался рыжий.

-- Но рыцарь -- он рыцарь,

Даже если один...

-- Так мы пойдем? -- Темулли изобразила реверанс, чуть не упав при этом, и подала руку приятелю. -- Лежу задыхаюсь я в пыльном мешке, как бедные платья в моем сундуке... Ой, мевретт... а ваша леди мне платье испортила!

Я всегда полагала, что пьяные женщины -- страшное зрелище. Но оказалось, что пьяные дети еще страшнее. А уж пьяная Темка...

Мадре окостенел. Зато Сианн проснулся. (То ли опасался за нравственность Сябика -- кто ему там этот мальчишка... паж... или друг? То ли хотел уберечь того от очередного потрясения. Хотя я так и не поняла, чего Сябик испугался. Не родственник же его висит над камином!) В общем, вскипел, вытолкал Люба и Темулли в коридор, подозвал кого-то из слуг, велел отвести малолеток в термы и облить холодной водой. А лучше вовсе на дождь выставить, пока не протрезвеют.

Люб с Темкой восприняли распоряжение философски. Ещё некоторое время из коридора доносился дружный хоровой ор:

-- Пусть нет у меня ни меча, ни коня,

Но злой негодяй не получит

Меня!..

Сианн ушел следом и вернулся с кувшином меда, наплескал мне золота с ароматом лилий и стрелолиста.

Рука с кубком мелко дрожала. Я сделала большой глоток и закашлялась.

-- Спасибо... -- хрипло сказала я в перерыве между приступами кашля.

-- Не за что; пейте, -- очаровательно улыбнулся Сианн. -- Может, подогреть с корицей?

-- Идите к... -- я хотела послать остроухого к лешему, но увидела, как он морщится и оберегает плечо, и докончила: -- к Звингарду.

-- Утром схожу. Благодарю за заботу.

-- Ну-ну... -- Одрин хмуро глянул на сына. -- А как насчет отдохнуть, миледи? Мы все устали... -- заметил, что до сих пор сжимает мою ладонь и, внезапно смутившись, скрестил руки на груди.

Сианн сделал вид, что ничего не замечает, и отошел к камину, где, лежа на пузе, любовался огнем его юный друг.

Я залпом допила мед, огонь прилил к щекам, а кубок, наконец, упал и покатился сперва по диванчику, а потом шмякнулся на ковер. И не разбился. Я удивленно проследила за ним и обхватила шею Мадре руками:

-- Отдохнуть?

Липкими губами нашла его губы. Кажется, я схожу с ума...

Одрин от неожиданности замер, потом почувствовал нежность моих губ и, коротко вздохнув, обнял меня. Ответил на поцелуй. Это было чертовски приятно...

Миг назад мне было невозможно холодно, а теперь -- словно окунули в текучий огонь. Только вот трясти меня не перестало.

Алиелор, поманив за собой встрепанного разомлевшего Сябика, тенью скользнул к двери. Мадре краем глаза увидел, что черноволосый мевретт с мальчишкой уходят, ощутил мимолетную неловкость, потом наплевал на все и запустил руки мне в волосы.

Ну вот, попал пальцами на шишку... бо-ольно! И обидно до слез. Я отшатнулась к спинке дивана, прикусив губу.

-- Ты чего? -- почему-то шепотом недоуменно спросил Мадре. -- Я что, обидел тебя?

Я поймала его руку и потащила к своему затылку. Потом резко закрыла глаза и покраснела.

-- П-простите, мевретт. Я не... должна была...

Мадре положил руку мне на голову и нахмурился:

-- Подожди-ка, что у тебя там? Да наклони, я осторожно.

Я повиновалась.

Он раздвинул волосы и присвистнул:

-- Ого... ничего себе, -- пересчитал шишки и осторожно подул мне на затылок. -- Сильно болит?

-- Рука сильнее, -- хриплым шепотом призналась я.

-- Бедная девочка... -- Мадре прижал меня к груди, и лицо его вдруг стало юным и удивленным. И засветилось. Словно к нему вернулось странное, давным-давно позабытое чувство и где-то внутри зажегся теплый огонек. И, если закрыть глаза крепко-крепко, то можно увидеть его отсвет на веках.

-- Покажи-ка мне руку, -- буркнул мевретт. -- Сдается мне, Звингарду пора менять профессию...

Я сглотнула слезы. Вновь огонь тек сквозь меня, и я ничего не могла с этим поделать, да и не хотела... Только боялась, что волшебство рассеется, и я снова останусь одна, в темноте.

Я протянула остроухому раненую ладонь.

Мадре осторожно отогнул повязку и тихонько присвистнул: рана покраснела, ладонь была горячей. Мевретт молча поднялся и вышел. Спустя несколько минут вернулся, неся в руках небольшой флакончик. Сел рядом, немного смущенно посмотрел на меня:

-- Вот. Это заживляющая мазь. Сделана по старинному рецепту. Не знаю, конечно, как давним, но элвилин она помогает.

Тут дверь без стука отворилась, и вперся легкий на помине Звингард. На сей раз со всеми причиндалами, с пузырьками и склянками, сложенными в корзину.

-- Ну, что тут еще стряслось? У вас такой вид, как будто вы скакали в окно...

Я, прижавшись к Одрину, сообщила мэтру:

-- Да, скакали.

Вид у дедки сделался такой, что хотелось рассмеяться, но вместо этого я закашлялась.

-- Звингард, вы, как всегда, неподражаемы, -- Мадре обнял меня вместе с пледом свободной рукой. -- Эту бы вашу прозорливость да в мирное русло. Вот кто тут недавно утверждал, что рука -- это пустяк? Похоже, у нее начинается Зерров огонь.

-- Скажете тоже! -- отмахнулся лапищей огненноголовый. -- Поучите бабушку осенний мед варить. Ну кто же говорит при больном, что у него Зерров огонь? У кого сердце послабее -- тот на месте помрет. Дайте-ка сюда руку, деточка, -- проворковал Звингард совсем другим тоном и осторожно взял мою ладонь.

-- Ну, сударыня Аррайда, кажется, не из тех хлипких дамочек, падающих в обморок при виде порезанного пальца, -- почему-то с гордостью произнес Одрин. -- Ей правда не повредит.

-- А что это вы так покраснели, мевретт? -- с ехидцей спросил Звингард, разглядывая и обнюхивая рану. -- И, кстати, где опять это наказание, которое считается моей помощницей?

-- Не огонь ваш. Глупости, -- сказала я хрипло. -- За пару дней заживет.

И сморщилась от боли. Сжала зубы, чтобы не стучали.

-- Холодно...

-- Нет, тут не Зерров огонь. А что вы такая мокрая, деточка? -- лекарь смазал рану особенным элвилинским бальзамом и аккуратно начал бинтовать. -- В луже спали, что ли? Нате вот, -- он сунул мне в руку баклажку.

Я тупо уставилась на нее:

-- Что это?

-- Согревающее... хотя толку-то... И плед мокрый, и диван промок... -- Звингард ощупал розовый шелк здоровенной ладонью. -- Что ж она у вас-то в мокром сидит? -- рявкнул он. -- И вы сами? Нет головы у обоих?

Проигнорировав подлое замечание Звингарда, Мадре удивленно посмотрел на меня:

-- Мгла! Почему вы молчали?

-- А вы не спрашивали.

Дедка, ворча, вытащил прямо из воздуха по паре штанов и рубашек. Одну кинул Одрину и погнал его за шкафы. Вторую сунул мне:

-- На вас не напасешься...

-- А ваше наказание банально нажралось и где-то отсыпается... -- крикнул мевретт из своего убежища.

-- Что-что?! Что оно сделало?

Глотнув из баклажки и вернув ее лекарю, я взялась отстегивать пряжки на ремешках, соединяющих кирасу. Левой руке они не поддавались, тогда я пустила в ход правую... и... в глазах потемнело...

-- Оно дегустировало осенний мед, -- вернувшись в серебристой рубахе и черных тувиях, босиком, мрачно пробормотал Мадре. -- Причем, на пару с кавалером. А перед этим читало похабные книжки. Сложно вам будет, Звингард, перевоспитать это! -- и он мстительно улыбнулся. Потом обратил взгляд на меня, вздрогнул:

-- Что с вами, сударыня?

-- Ни-че-го... Помогите отстегнуть, -- произнесла я в отчаянье. Меньше всего мне хотелось зависеть от кого-либо, тем более, от него.

Мадре смутился и неуверенно взялся за пряжки. Мысленно отсчитывая мучительные минуты и смущаясь еще больше от своей неловкости, наконец, расстегнул последнюю и помог снять кирасу.

-- Ого! -- оценил ее вес. -- И зачем вы ее на себя надевали? Если все равно снимать потом?

-- Она от воды отяжелела. Переодеваетесь живее, деточка...

-- Я не просила меня возвращать -- тогда б и не мучались, -- выдав все это, перемежаемое приступами кашля, я стащила с себя и остальное, бросила на пол и надела сухое, ругаясь сквозь зубы и стараясь на мевретта не смотреть. Процесс одевания занял раза в четыре больше времени, чем обычно, и в конце я была красная и мокрая, как мышь под веником... стоило возиться... и прежнее высохло бы на мне запросто.

-- Спасибо, -- сказала я все же, оглядываясь в поисках одеяла.

Звингард кивнул.

-- Другое дело. Мевретт, пошлите кого-нибудь на кухню сварить для дамы глинтвейн.

Мадре, деликатно отвернувшийся (ну, в меру своих сил, конечно) в момент переодевания, повторяя подвиг Звингарда, вытащил из воздуха пушистое покрывало и заботливо накинул мне на плечи:

-- Так хорошо?

Потом непонимающе уставился на лекаря:

-- Слушайте, крикните в коридор, а? Не видите, я за дамой ухаживаю?

Удержал меня от возвращения на мокрый диванчик и провел к креслу у огня.

-- Я вам что, глашатай или герольд рыцарского турнира? -- проворчал дедка, но все же последовал совету и послал несчастную жертву своего обаяния на кухню за глинтвейном.

-- Простите меня, пожалуйста, -- все еще дрожа и заикаясь, пробормотала я, клубочком сворачиваясь в широком кресле. -- Не хочу быть вам обузой.

-- Да какая вы обуза, деточка? -- отмахнулся Звингард. -- Вы обузы не видали. Сейчас согреетесь, руку мы перевязали. Что еще болит?

Мадре удивленно смотрел на меня, нахально присев на подлокотник. "Она, похоже, искренне считает себя обузой... наивная..." -- читалось на выразительном профиле. Он, похоже, вспомнил Темулли, Люба, своего непримиримого сына, наконец, и улыбнулся:

-- Ну, по-моему, вы слишком строго относитесь к себе... Вы не обуза, а, скорее, приятное разнообразие.

Приятное... разнообразие... издевается, зараза лилейная... так захотелось еще раз ощутить его губы на своих и укрыться в кольце рук... нет, это невыносимое что-то, хватит!

-- Ничего, -- повернулась я к Звингарду, -- не болит...

Голос прозвучал хрипло и жалко.

Ну почему они меня сразу не отпустили? Почему?!

-- Деточка, вы пейте, пейте согревающее, -- весело сверкнул глазами лекарь, суя баклажку мне в руки. -- Если вспомните еще о каких болячках, сообщите, ладно?

Одрин посмотрел на мое несчастное лицо, на котором явно отражались все потаенные мысли, а также мнение о нем, лилейном, и рассердился:

-- Ну неужели ты не понимаешь? -- вскричал он. -- Мы ж о тебе заботились! Ты бы по лесу и полумили не прошла -- тебя бы кто-нибудь убил! -- потом он взял себя в руки и, вздохнув, сказал: -- Но если вам, сударыня, так необходимо уйти отсюда, то можно придумать какой-нибудь другой вариант, нежели пробиваться с боем через лес.

-- Ну пусть бы убил! -- хриплым шепотом выкрикнула я. -- Что вам за дело? До человека? Что?!!

И резко отвернулась, закрыв лицо ладонями.

-- А какая разница, человек или элвилин? -- Звингард пожал плечами, собирая медицинские причиндалы в корзину.

-- Что за дело? -- Мадре слегка опешил, погружаясь в многозначительное молчание. А действительно, что за дело ему до круглоухой женщины? Ему, мевретту, ненавидящему давних, ведь они принесли столько горя элвилинскому народу. Он внезапно вспомнил, какие жестокие слова говорил своему сыну о его невесте, и смутился. Потом пробормотал под нос:

-- Похоже, это у нас семейное... Ну, не надо плакать, -- растерянно сказал он мне. -- Кому бы было легче от того, что вас убили?

-- Вам, например... думаете, я не вижу...

В дверь робко постучали.

-- Входи, входи, глинтвейн! -- лекарь втащил в комнату молоденькую элвилиночку с длинной светлой косой и с подносом, на котором стоял узорчатый глиняный кувшин.

Мадре недоуменно покосился на Звингарда, должно быть, удивляясь неуместной торжественности в его голосе; осторожно взял меня за перебинтованную руку:

-- А почему, позвольте узнать, вам это пришло в голову?

Да пошло оно все! С мужеством отчаянья я уткнулась лбом ему в ключицу и прошептала едва слышно:

-- Обнимите меня...

Мадре улыбнулся и бережно обнял. Потом поднял мою голову за подбородок и, пристально посмотрев в глаза, осторожно поцеловал в губы.

Я ошиблась. За хрупкой субтильной внешностью мевретта скрывался железный стержень... такой вдруг ощутимый и опасный, что я вздрогнула от нахлынувшего понимания. Сбежать, исчезнуть... пока еще не поздно, пока непоправимого не случилось... пока я -- еще я: ненавистный враг...

Кошачьи зрачки его глаз вдруг расширились, затмевая серебро радужки. Вытянутое лицо в который раз за этот вечер сделалось удивленным. А потом нас с головой накрыла жаркая волна. Одрина почему-то совершенно перестало волновать присутствие рядом старика Звингарда, собственные непримиримые взгляды на межрасовые отношения, да и судьба народа элвилин в целом. Пальцы его, легко пробежав по моей груди, стали нетерпеливо раздергивать шнуровку рубашки. Я же забыла про боль в ладони, про гудение в голове, про то, что не выношу остроухих... я про все забыла...

Не отрываясь от моих губ, Мадре совладал со шнуровкой и, запустив руки под рубашку, обнял меня, горячо и сильно. Оставив в покое губы, он со стоном припал к моей шее.

Элвилиночка несколько минут, остолбенев, смотрела на этакое, потом грохнула кувшин с глинтом и выскочила за дверь. Звингард усмехнулся под нос и вышел следом.

Что-то упало?.. Гори все ясным пламенем! Мне не было дела ни до чего, кроме мужчины рядом со мной. И... пожалуй, слишком много на него надето... надо исправить. Смеясь, бранясь, плача от боли в руке, я сорвала с него лишнее -- насколько вышло среди объятий и поцелуев.

Мадре слегка вздрогнул от грохота, скосил глаза в сторону двери и растерянно произнес:

-- Твой глинт... пропал.

Но через минуту уже забыл и про глинтвейн, роняя меня к спинке кресла и освобождая от остатков одежды.

Я скользнула ладонью по его волосам, потом по щеке и шее, спускаясь к плечу... почувствовала, как напряжено его тело... как тяжелеет дыхание... прижалась сильнее... мед и горечавка, боль пополам с нежностью... и мир в осколки...

Поток длинных белых волос опустился мне на лицо и смешался с рыжими прядями. Преграды между нами рухнули. И на лице мужчины, ошеломленном и счастливом, ясно виделось, что меня, ставшую в мгновение единым целым с ним, он не отдаст никому. В момент наивысшего откровения он пристально посмотрел мне в глаза и подумал, что я это тоже понимаю. Мадре улыбнулся и нежно отер мой вспотевший лоб.

Я пошевелилась. Рука снова заболела, искусанные губы пересохли, и сильно хотелось пить.

Он словно почувствовал, потянувшись к столику, налил в кубок воды. Вновь устроился рядом и, ласково убирая волосы с моего лба, поднес напиться. Потом окинул меня взглядом и улыбнулся:

-- Ты не замерзнешь?

-- Да, сейчас, -- я, смутившись, опустила глаза. Поискала на полу одежду и медленно натянула на себя. -- Спасибо.

Мне было неловко. Я не знала сейчас, что делать и что говорить. Страсть отхлынула, и мне было больно, что больше уже не будет ничего. Кто я для мевретта: давняя, внезапная прихоть... будущий враг... вряд ли что-то большее.

Элвилин встал, не спеша оделся и повернулся ко мне:

-- Что-то не так? -- он обнял меня за плечи. -- У тебя сейчас было такое лицо...

-- Н-нет, все хорошо, господин мевретт. Спасибо.

Мадре нахмурился:

-- Послушай. Я тебе не господин мевретт. Меня зовут Одрин. И отныне и навсегда для тебя я буду Одрин. Пожалуйста, не нужно делать из меня бездушное чудовище... -- он осторожно чмокнул меня в ухо.

-- Я не делаю из вас бездушное чудовище, Одрин, -- я повернулась к лилейному. -- Но вы же сами понимаете, что это... -- я хрипло откашлялась, -- что сказка не может... осуществиться. Но эта ночь... я буду с тобой, если ты хочешь.

-- Я хочу, -- элвилин серьезно посмотрел мне в глаза. -- Я не просто хочу. Я по-другому уже не сумею, -- он вздохнул и провел пальцем по моей щеке:

-- И давно ты перестала верить в сказки, девочка?

Мне захотелось крикнуть: "С тех пор, когда услышала от кого-то: "Твоя любовь -- это болезнь", -- и в меня словно ударила молния"... Но ведь если сказки нет -- это не значит, что ее нет вообще, просто ее нет для меня...

-- Я не... а впрочем, для тебя... для вас наши годы -- пустяк... но мне... Нет, не лгите мне так, а то я поверю, и... -- я раненой ладонью замахнулась по поручню кресла. Чтобы отрезвить сумасшедшую голову, чтобы перестать надеяться.

-- Для меня твои годы -- не пустяк... -- Мадре перехватил мою руку. Поднес к губам и начал осторожно целовать по очереди пальцы. -- Ты не знаешь... Долгая жизнь -- это проклятье... лучше уж так, как вы -- мимолетно, но прекрасно... бабочкой над огнем.

Я горько рассмеялась, не пытаясь освободиться.

-- Ничего прекрасного в этом нет... сперва надежда, а потом боль, болезни, старость... Я... не хочу об этом, -- я покачала головой. -- Хочу, чтобы огонь горел. И молнии... не могли до нас добраться... И напиться хочу до тошноты, чтобы не чувствовать ничего.

-- А ты думаешь, что напиться -- лучший выход? -- Одрин взял в ладони мое лицо и стал нежно целовать мокрые ресницы. -- А молнии? -- он уложил мою голову себе на плечо, -- они не доберутся. Я обещаю.

Ну что еще остается? Только сдаться на волю этого мужчины, непробиваемого, как стена... и самой его целовать, взахлеб, доверчиво, отважно.

Он улыбнулся и спросил:

-- А тебе здесь удобно? Если хочешь, пойдем ко мне, там уж точно никто без разрешения не войдет.

-- Пойдем, -- сказала я, не размыкая рук.

Одрин рассмеялся, легко подхватил меня на руки и вышел в коридор.

Глава 6.

В открытое окно неимоверно дуло -- наполовину сорванная массивная портьера была отдернута, распахнутая рама, ощерясь остатками стекла, ритмично хлопала. Шум льющейся с неба воды заглушил шаги мужчины, внесшего меня в кабинет. Я, все еще до конца не придя в себя, подумала, что к этому безобразию со шторами имею весьма непосредственное отношение, и изобразила полнейшую непричастность, на всякий случай закрыв глаза. Почувствовала, что меня сажают в кресло, со странной смесью сожаления и облегчения разомкнула руки и осторожно глянула на Одрина из-под ресниц.

Он, не торопясь, подошел к столу и начал наливать что-то из серебряного кувшина в изящные бокалы, похоже, тоже серебряные и изрядно потемневшие от времени. Пользуясь моментом, я с интересом его разглядывала. Элвилин стоял, повернувшись боком к камину, сосредоточенно опустив голову. Первое, что бросилось мне в глаза -- это его ловкие кисти с длинными пальцами, на правой руке неясно блеснул в свете очага массивный перстень. "Длани..." -- пронеслось в моей голове и я, с трудом сдержав улыбку, отвела взгляд от рук и уставилась на его профиль. Волосы старшего мевретта были в беспорядке, шнуровка на тонкой шелковой рубашке завязана кое-как, и я, не сдержавшись, тихо хихикнула.

Он с улыбкой повернул голову и спросил:

-- Кажется, кто-то хотел напиться?

Я смущенно кивнула, и Мадре, подойдя к моему креслу и усевшись рядом на подлокотник, протянул мне бокал, неровная поверхность которого приятно холодила руки. Я почувствовала боком тепло чужого тела, почему-то смутилась еще больше, с показной бравадой сказала:

-- Ага, -- и выпила залпом чуть кисловатый напиток. Огонь пробежался по жилам, мне стало тепло и море по колено... -- Знаешь, есть примета: если выпить за кем-то из того же бокала, можно прочесть его мысли.

-- Хм... -- Одрин удивленно приподнял одну бровь и заглянул в мой бокал: -- Так там больше ничего нет... Или ты имеешь в виду, что, поскольку это мой бокал, то ты знаешь, о чем я думаю? Интересно... -- он скрестил руки на груди и хитро подмигнул: -- Поделишься?

Его глаза смотрели на меня пристально и тепло. Сейчас, когда свет от камина не падал на его лицо, я снова заметила, что они слегка светятся в полутьме. Осознание того, насколько мы разные, опять навалилось на меня удушливым одеялом, и я грустно сказала:

-- Нет. Я не знаю, о чем ты думаешь... я... не умею читать мысли, и магией не владею. Все, что я умею -- это хорошо махать мечом, метать ножи, и выкручиваться из потасовок без единой царапины... -- я посмотрела на забинтованную ладонь. -- Это не считается. Впрочем, иногда я ошибаюсь тоже...

Что бы там ни было в этом бокале -- оно придало мне смелости, и я, откинувшись на спинку кресла, осторожно погладила мевретта по руке. Потом набрала побольше в воздуха и, понимая, что вляпываюсь во что-то по полной, как в омут головой, отрывисто бросила:

-- Одрин... я слышала, что между вами и людьми вот-вот начнется война. Я не выбирала сторону, но... чем я могу помочь?

Почувствовала, как он замер и напрягся. В комнате повисло тяжелое молчание, и я хотела уже, было, что-то добавить, как услышала глухой голос Мадре:

-- Как бы я хотел, чтобы вечно длился этот вечер, и не было впереди ничего, что могло бы угрожать нам. Я хотел бы сказать тебе, что не желаю, чтобы ты вообще воевала, а еще больше хотел бы услышать твое согласие, -- и он положил руку мне на голову. -- Но я понимаю, что это невозможно... Сейчас главное, что требуется от тебя -- это как можно быстрее встать на ноги... А что касается дальнейшего, то здесь нам, конечно, нужны сильные воины.

Рука его, осторожно перебирающая мои волосы, вдруг показалась очень тяжелой, и я, отчего-то глотая слезы, тихо прошептала:

-- Я... уже в порядке... почти... не обращайся со мной, как с ребенком... -- и потянулась, чтобы снова утонуть в тумане его глаз и аромате лилий... Прижавшись к его груди, поняла, что Одрин тихо рассмеялся, и почувствовала легкое касание губ на макушке:

-- И не собирался... девочка...

Я хотела было возмутиться, но только почему-то крепче прижалась к нему щекой и потрясенно пробормотала:

-- Я сумасшедшая... я вижу тебя впервые в жизни и знаю пару часов... боги мои... разве так может быть?

Одрин разомкнул руки и, соскользнув с подлокотника на пол, уселся на мягкий ворс золотистого в свете очага ковра. Обнял мои колени и немного удивленно сказал, пристально вглядываясь в мое лицо:

-- Видимо, может. Я почему-то уже не могу понять, как жил без тебя раньше. Слушай... -- до меня снова донесся тихий смех, -- а тебе говорили, что ты сумасшедшая? -- он кивнул на раскрытое окно, за которым неистово хлестал дождь. -- Это ж надо было -- так сигануть. Я даже не успел опомниться...

Я слегка поморщилась -- было немного обидно, что он обращается со мной, как с какой-нибудь трепетной девой, и резко бросила:

-- Я воин, хороший мой, тебе придется к этому привыкнуть.

Элвилин уперся локтями мне в колени и, подперев подбородок кулаками, сообщил куда-то в область моей груди:

-- Боюсь, что мне больше ничего не остается... -- и, печально усмехнувшись, поднял на меня глаза: -- А ты, правда, ничего не помнишь? Ну, как оказалась здесь. Если не хочешь, можешь не отвечать.

Я наморщила лоб, честно стараясь вспомнить, что было до того, как я упала в ров Твиллега. Ссадина на лбу отозвалась болью. Я уже собиралась сказать, что ничего не помню, как вдруг... небо, распахнутое на все стороны, закатное солнце, садящееся в облака -- и мир внизу, ровный, аккуратный, словно картинка, вышитая шелком... провал в душе и маленький шаг ему навстречу... черный омут, белый лед и бурые пятна на белом.

Резко вскочив, я почувствовала, что ноги подогнулись, и брякнулась на колени рядом с Одрином. Всей тяжестью обвисла на нем, стараясь не ухнуть в темноту. Закричала. Словно сквозь туман, поняла, что меня подхватили на руки, и где-то на самом краю рушившегося мира углядела ошарашенные серые глаза мевретта. Как сквозь толщу воды донеслось до меня:

-- Аррайда, ты что? Что случилось?

Я судорожно ухватилась за его рубашку, и меня заколотило мелкой противной дрожью:

-- Не... отпускай меня... вниз...

-- Хорошо, не буду, -- донесся до меня растерянный голос Одрина, и мир потихоньку начал останавливаться. -- Я тебя держу, -- услышала я твердое, и поняла, что меня опять куда-то несут. Перед глазами проплывали стены коридора, освещенные факелами; мраморные статуи, спрятанные в нишах, отбрасывали причудливые тени. Откуда-то доносились веселые голоса, звуки лютни и пение на незнакомом языке. Потом открылась массивная темная дверь, на меня пахнуло дивным запахом свежести и чем-то пряным, а дрожь сошла на нет, прогоняемая обволакивающим теплом.

Я блаженно закрыла глаза и прислушалась к тихому журчанию воды, как будто бежавшей по водостокам. И еще странному для помещения звуку, напоминающему плеск небольших волн. Внезапно успокаивающая водяная симфония была жестоко прервана громким пением:

-- А не Леден-Вер ли это? А не Леден-Вер ли это? А не Леден-Вер ли это? Нет, не Леден-Вер!...

Я вздрогнула. Этот голосок не узнать было сложно...

До меня донесся плеск воды, девчачий визг и удовлетворенное замечание Люба:

-- А это было затопление Нор-Гейта.

Я изумленно открыла глаза и огляделась. Во-первых, до земли, как оказалось, было далековато, поскольку висела я на мевреттских руках. Во-вторых, глаза не сразу привыкли к полумраку, но уж когда привыкли... Я изумленно разомкнула руки, уяснив, что меня наконец-то поставили на ноги.

Полутемное помещение, огромное до такой степени, что не удавалось отчетливо разглядеть его противоположный... Стоп. Берег? Мои ступни ласково щекотали набегавшие волны, песок под ногами был мягкий и теплый. Над чуть серебрившейся гладью воды плавали прозрачные шарики разных размеров, освещенные изнутри фиолетовым мягким светом.

Справа и слева от меня по краям озера шли мраморные бортики. Совсем близко, над правым, светилась рыжиной встрепанная голова Люба. Чуть дальше, сидя на груде полотенец, отфыркивалась Темулли. Ладонь при виде ее опять отозвалась болью.

-- Эй, я не Нор-Гейт! -- проворчала Тему. -- Меня топить не нужно! И вообще, это Леден-Вер был!

-- Я точно не помню, что из них утопло... -- Люб подсел к воде, свесил ноги и поднял фонтан брызг. -- Где-то там кошек развелось тьма-тьмущая, в них Ведьма-с-Болота девушек превращала, вот встретит -- и превратит, встретит -- и превратит, вот удел и потонул...

-- Ой, -- пискнула зеленоволосая. -- В слезах, что ли? Не... Наверное, там было слишком много молока... -- авторитетно заключила она и утерла мокрое лицо полотенцем.

-- Вот этого -- не помню, -- честно признался Люб. -- Хоть убей, не помню. Я даже точно не скажу, рассказывали это мне на теологии, софистике или риторике...

"У них что тут, и университет есть? И... ведьмы?" -- пронеслось в моей голове, я изумленно повернулась к Одрину и осеклась. Мевретт стоял, скрестив руки на груди и сверлил детишек ледяным взглядом впавшего в тоску дракона. Детки, увлеченные болтовней, его не замечали.

Внезапно дверь позади нас открылась, и в помещение вплыла тетка в зеленой тунике, дородная и румяная. Ее темные длинные косы, перехваченные множеством серебряных колец, спадали на грудь, а глазищи внимательно и цепко уставились на меня.

-- Иллит атор, мевретт -- произнесла девица без капли почтения в голосе. Потом глянула на уставившиеся в ее сторону виноватые физиономии и задумчиво спросила:

-- И эти вот дети -- те самые похитители меда?

-- Ой, а вы кто? -- испуганно пискнула Темулли и, как обычно, укрылась за спину Люба.

-- Я -- Виолет, экономка. Ты как, в себя уже пришла? Говорят, вы с другом на пару ухлопали целый кувшин... -- толстуха наконец-то соизволила отойти от меня и направилась к груде полотенец на полу, в которой, очевидно, детки отсыпались.

Внезапно я почувствовала на плече руку Одрина и, вздрогнув, обернулась. Он молча кивнул головой на другую сторону бассейна и, взяв меня за руку, повел к стоящим там мраморным скамьям. И тут в спину нам донесся удивленный мальчишеский голосок:

-- О-па! А чего тут мевретт с сударыней Аррайдой делает?

Я почувствовала, как напряглась ладонь Одрина, и мысленно ему посочувствовала: кража родового лука -- пока самое безобидное из того, что выкинули детки. Потом внезапно вспомнила, что эту парочку он хотел повесить на меня, и испепелила его спину гневным взглядом.

-- А вы тоже ухлопали кувшин меда и пришли сюда выспаться? -- донесся следом пронзительный голосок Темулли. Я обернулась и увидела, как она, слегка покачиваясь, поднялась на ноги и погрозила нам пальцем:

-- Да, господин мевретт... я ревну-ую...

Мне тут же захотелось ее убить на месте. Между тем Виолет наконец-то подала голос:

-- Так, вы, оба, хватит, не мешайте мевретту. Вот как встали, так и пошли. Сейчас вас в порядок приводить будем, более деятельными способами, чем сон на полотенцах...

-- Это еще каки-ими?! -- с Темулли, похоже, слетел весь ее оптимизм. -- Ну, может, мы тут, в уголку... Мы не помешаем...

Тут уж я не выдержала и резко остановилась, возмущенно вырвав руку у Мадре:

-- Не помешаете-е? -- протянула я, испепеляя взглядом несносную девчонку. -- А может, уйдете... сами?..

-- А взамен? -- как-то не очень решительно пискнула Тему.

Тут до Виолет, очевидно, дошло, что разговор принимает опасный оборот. Она шикнула на девчонку, а потом покачала головой:

-- Нет-нет-нет. Я мевретту потом всё выскажу, что думаю. А вы давайте-ка, пошли. У меня посидим. Голова как, не болит?

И она безбоязненно погрозила в нашу сторону пальцем. Я услышала, как Одрин за моей спиной тихо ругнулся.

-- А взамен радуйся, что я тебя не окунула, -- бросила я Темке сердито. -- И мевретта лучше не трогайте, -- посоветовала экономке. -- Чего надо, я ему сама выскажу, без вашего участия, милочка...

И буркнула под нос:

-- Думать она умеет, как же... элвилинская девственница... с дланями.

-- Вредная ты, -- Темулли печально подняла на меня серые глазищи. -- Я думала, мы подружимся... А ты -- злюка...

-- Сама такая, -- прошептала я одними губами..

Девочка обиженно нахмурилась.

-- В-вредина, -- повторила она. -- Меня нельзя обижать, я маленькая. А ты мне платье испортила, вот.

Экономка фыркнула:

-- Ты, Темулли, не слушай её. А платье мы с тобой новое выберем. Пойдем, -- она с решительным видом открыла дверь и вытянула детей наружу.

-- Обижать, может, и нельзя, а выдрать нужно! -- рявкнула я вдогонку. И опять раскашлялась.

-- Злюка! Меня не за что! -- донесся звонкий голосок уже из коридора.

Настроение было испорчено, зато страх и боль, навеянные видением, отступили. Я сорвала с себя одежду и плюхнулась в бассейн. Ко мне сразу же ринулось несколько светящихся шаров, суетливо столкнувшихся с мелодичным звоном над макушкой. Приглядевшись, я увидела внутри стайки прозрачных мотыльков. Стало ощутимо светлее, я всмотрелась в воду и раскрыла рот...

Может, это была иллюзия, а может, и нет: усыпанное желтым песочком и самоцветами дно, колыхание водяных трав и золотые рыбки, проплывающие между ними и брызнувшие в стороны, когда я, стараясь держать раненую руку над водой, оттолкнулась ногами от бортика и поплыла.

Окутанная ласковым теплом, я смерила бассейн несколько раз из конца в конец и удовлетворенно прислонилась к стенке, улегшись на мрамор затылком, пробуя разглядеть Одрина. Смотреть вот так было смешно, только шея быстро затекла.

Мевретт поднялся со скамьи, подошел к бортику, уселся на пол и стал массировать мне виски. Улыбнулся:

-- А ты хорошо плаваешь...

Я осторожно обхватила его запястья, подавив желание перекинуть остроухого через себя в воду:

-- А как плаваешь ты?

Мадре поднялся и, скинув одежду, почти без всплеска соскользнул ко мне. Приблизился вплотную, оперся руками о борт, так что все пути к отступлению оказались отрезанными, и заглянул в глаза:

-- А ты сейчас точно плавать хочешь?

Я поперхнулась и с плеском и фырканьем нырнула, чтобы не показать ему, что краснею.

Когда голова моя оказалась снова над поверхностью, я узрела, как мевретт смеясь, оттолкнулся от бортика и плавно заскользил на спине, блаженно прикрыв глаза. Сидящий во мне чертенок дал о себе знать, и я, снова погрузившись с головой, поплыла в его сторону. Теплая вода нежно окутывала тело, смывая дневную усталость. Тихо вынырнув позади Одрина, я протянула руки и с легким смехом закрыла ему глаза:

-- Сдавайтесь, сударь! Вы окружены...

Он развернулся и обхватил меня за мокрые плечи:

-- Окружены, говоришь? Это хорошо.

Слишком... слишком он близко... я сглотнула... никого... только он и я... и звенящая тишина. Элвилин убрал с лица мокрые светлые пряди и севшим голосом спросил:

-- Ты думаешь о том же, о чем и я?

Я с плеском нырнула, утянув его за собой. И вовремя: а то от моих вспыхнувших щек в замке запросто мог случиться пожар...

Почувствовала рядом его гибкое тело и, закружившись в созданном нами водовороте, позволила увлечь себя в центр бассейна. Туда, где осталось только свободное парение в теплой воде. Висящие вокруг шары с мотыльками снова пришли в движение и начали странный танец, оставляя в воздухе светящиеся следы. В мире исчезли верх и низ, он просто плавно кружил вокруг нас, и все, что связывало меня еще с реальностью -- было опаляющее присутствие мужчины рядом со мной...

...Я выгнулась дугой и закричала... вода попала в рот; кашляя и отфыркиваясь, я вернулась в себя.

Одрин, все еще не разомкнувший рук, исступленно что-то шептал на незнакомом языке. Мне стало немного не по себе, и я прошептала:

-- Вы мне... кости переломаете... не отпускай... нет...

Встретилась с его удивленным и все еще не вернувшимся в эту реальность взглядом. Потом почувствовала, что он ослабил хватку, и услышала растерянное:

-- Извини... Я сделал тебе больно?

-- Нет... ты... -- перехватило дыхание. Я... никогда не осмелюсь ему сказать... простое и короткое... Если он и вправду отличается от человека, то пусть читает в моих глазах, в руках, обхвативших его шею, пусть читает в моей душе... пусть... Я потупилась:

-- Я... проголодалась.

Почувствовала на своем лбу легкий поцелуй и, подняв глаза, увидела, как мевретт в несколько взмахов достиг бортика бассейна. Одним рывком очутившись на плитах пола, он взял большое полотенце и, развернув его, подошел к воде:

-- Давай сюда. Я тебя жду...

У меня так ловко вылезти не получилось, ладонь, о которой я совсем забыла, коварно напомнила о себе. Я едва сдержала стон. Одрин наклонился и, взяв меня за руку, вытянул из воды. Потом опустил мне на плечи большое, изумительно мягкое, пахнущее свежескошенной травой полотенце, и убрал мокрые волосы со лба:

-- Посиди здесь, я сейчас распоряжусь.

Он завернулся в другое полотенце и выглянул в коридор. За плечо втащил в дверь щуплого беленького мальчишку лет девяти, одетого в медового цвета тунику. Величаво возвышаясь над беднягой, Мадре строгим голосом распорядился насчет ужина. Мальчик, очевидно, за всю свою жизнь впервые узревший полуодетого мевретта, зарделся до самых кончиков острых ушей и убежал исполнять приказ.

Я осталась сидеть на бортике, свесив ноги в воду и легонько пошевеливая пальцами. Представляя себе, как щекотно было бы раздвигать плывущие по воде розовые лепестки. Но розы в воде не плавали... только рыбки... И то, кажется, воображаемые. Мне было грустно.

Услышала легкое шлепанье босых ног по мраморному полу -- это подошел Одрин. Он уселся рядом, обнял меня и как-то совсем по-детски уткнулся носом мне в шею. Помолчал и лениво произнес:

-- Сейчас принесут ужин. Ты пить что будешь?

-- То же, что и ты.

Странно, но его светлые волосы высохли на удивление быстро, я коснулась их пальцами, словно погладила кошку... или сухую траву...

-- Одрин... ведь так не бывает... мне это снится, да?

Он поднял голову и, уставившись на меня серыми кошачьими глазами, серьезно сказал:

-- Надеюсь, что не снится. Потому что, проснувшись, уже будет незачем жить...

Меня как будто ударили под дых, я силилась что-то сказать, но тут в дверь осторожно постучали, и вошел давешний мальчонка с подносом. Следом за ним шла высокая рыженькая девочка, неся в руках коричневый кувшин с высоким горлышком. Я негромко хихикнула, глядя, как поморщился мевретт, наблюдая очередную порцию детишек. Однако, те на удивление быстро удалились, а поднос и кувшин остались стоять на скамейке. Мадре поднялся, придирчиво осмотрел натюрморт и растерянно обернулся:

-- Слушай, эти глупцы забыли кружки...

Мне вдруг стало легко и весело. Я ловко вскочила, не помогая себе руками, и оглядела кувшин, наклоняя голову то вправо, то влево:

-- Ничего! Справимся!

Утащила с подноса витую, еще теплую булочку и глотнула напиток прямо из горлышка. Это, похоже, оказался все тот же мед -- я узнала его терпкий вкус и на этот раз постаралась не спешить, смакуя чудный напиток, собранный... как его там... -- завела глаза к потолку. Одрин рассмеялся и выхватил кувшин у меня из рук:

-- Э-эй, не так быстро... Сначала поешь, -- а сам коварно припал к кувшину.

-- Я не могу есть всухомятку, -- сообщила я капризно. -- Подержи для меня... мне одной рукой трудно...

Мы столкнулись головами, лоб слегка загудел. Но еще глотнуть у меня получилось. Я показала мевретту язык:

-- Так что там... насчет девственниц в орхидеях?

-- Каких еще девственниц? -- Одрин непонимающе захлопал глазами, одновременно пытаясь удержать опасно накренившийся сосуд, а потом расплылся в довольной улыбке:

-- А ты чего, ревнуешь?

-- Ага, -- я слизнула с его губ янтарные капли и быстро отвернулась.

-- Глупая -- остроухий рассмеялся и, повернув к себе мою голову, чмокнул в кончик носа. Наклонился к подносу и протянул мне прохладную гроздь темного винограда. -- У тутошних девственниц я ничего, кроме тихой паники, не вызываю.

-- Почему?

Тут я вспомнила, как Темулли при первой встрече пугала меня мевреттом, и тихо захихикала. Снова отхлебнула из кувшина. Голова оставалась ясной, и я не подозревала, чем злоупотребление медом может для меня закончиться. Посмотрела в шальные глаза Мадре и неожиданно почувствовала себя дома. Элвилин, похоже, понял это... рассмеявшись, он отщипнул виноградину, подкинул вверх и ловко поймал ртом. Потом узрел мои манипуляции с кувшином и возмутился:

-- Слушай, оставь и мне немного!

-- Оставлю, оставлю, жадина... -- я оперлась на его плечо. Попробовала повторить трюк с виноградиной сама, но ягода почему-то пролетела мимо и укатилась под скамейку. Хотя, если честно, я совсем не огорчилась. Мне было удивительно хорошо и так тепло, как давно уже не было.

Меня не отталкивали, мне не лгали, не бросали посреди дороги... не устраивали капризов и истерик... И хотя Одрин не сказал ни единого слова об этом, в каждом его взгляде и движении ощущалась любовь. Впервые за долгое-долгое время я почувствовала себя под защитой. Мне хотелось сказать ему об этом, но слова разбежались, словно шустрые зверьки, оставив легкий звон в голове. И тогда я просто прижала к щеке его ладонь.

Закрыв глаза, я почувствовала, как рука мевретта ласково перебирает мне волосы и, придвинувшись, положила голову ему на плечо. Услышала негромкий голос над своим ухом:

-- Как все-таки здорово, что тебя занесло именно сюда... Знаешь, у нас есть легенда, что когда звезды падают с неба, они не разбиваются, а остаются жить среди элвилин. Может, ты тоже оттуда? -- Одрин коснулся губами моего лба и шепнул: -- Я буду звать тебя "триллве"...

Мир поплыл и закружился снова... утопая в аромате озерных лилий, я прошептала:

-- Что ты... какая из меня звезда... я просто человек...

Показалось вдруг, что это не мир кружится, напоенный сладостью, а мы с Одрином, взявшись за руки, все быстрее и быстрее...

-- Я... хочу танцевать, -- сказала я.

Одрин положил руки мне на спину и медленно закружил. Кинув взгляд на подернутую рябью воду бассейна, я увидела отражение двух нечетких фигур, прильнувших друг у другу. И хотя тишину нарушал только легкий плеск воды, бившейся о бортик, фигуры в отражении двигались слаженно, словно слышали одну и ту же мелодию. Я почувствовала на своих волосах дыхание, и до меня донесся тихий голос:

-- Что же ты со мной делаешь, девочка?

-- Что ты делаешь со мной?.. -- эхом отозвалась я, приникая к нему, боясь, что волшебство закончится, и я останусь одна в холодной пустоте. Я вздрогнула, передернула плечами. И заплакала.

Элвилин остановился и утер рукой мои щеки:

-- Почему? -- спросил тихо.

Я потянула его длинную прядь цвета ковыля и вытерла ею глаза, насухо.

-- Это прошлое, Одрин. Ты ни в чем не виноват.

-- Какой смысл горевать о прошлом? -- он осторожно высвободил волосы из моих рук. -- Прошлого уже нет, а если что-то и осталось, я не позволю ему причинить тебе боль... Триллве...

"Триллве" -- я беззвучно повторила незнакомое слово и смутно припомнила, что где-то уже слышала его. Ах, да. Лазарет, разговор мевретта со Звингардом, коварно подслушанный мною.

-- Так Триллве -- это звезда? -- имя мне понравилось, и я тихо рассмеялась. -- А правда, что вы давали вещам имена когда-то, в начале времен, под звездами? Правда, сегодня дождь...

Я вспомнила выстывшие покои, наполненные плеском ливня.

-- У тебя там, видимо, все важные бумаги промокли... Зато кровь смоет с подоконника...

Нет, все же не стоило столько пить меду -- у меня теперь что на уме, то и на языке. И ноги подгибаются... О, тут кто-то так уютно сложил полотенца!

И я опустилась на них, увлекая Одрина за собой.

-- Триллве -- это падающая звезда, -- шепнул мевретт, -- вот примерно, как сейчас...

И он начал сосредоточенно выпутывать меня из полотенец... Пришлось ему помочь. И себя выпутать, и его тоже -- иначе было бы нечестно, верно? А потом я потянула его за плечи к себе, шепча, что замерзла.

Он с готовностью подчинился, прижав мои запястья к полу, и я охнула, почувствовав его губы на своей шее.

-- Плевал я на бумаги... -- откуда-то из наплывшего горячего тумана до меня донесся его глухой голос, и время опять сдвинулось очень нескоро.

Я облизала искусанные губы и тихо спросила:

-- А мед уже кончился?

Внезапно дверь тихо отворилась, и я через плечо Одрина увидела, что в термы тихо вошла Идринн. В одной руке она держала туфли, а другой -- распускала прическу.

При виде девушки, деловито шествующей к бассейну, все мое счастье смело ледяным ветром. Вот она, красавица, которой так не понравились моя внешность и мои манеры... Кто я для мевретта: прихоть, мимолетное увлечение... а вот эта благородная элвилин, скорее всего, его невеста и станет женой... Я прикусила повязку на ладони. Оставаться здесь больно, бежать глупо... Хотя... Я резко села и потянулась за одеждой, сделав вид, что присутствие красивой стройной брюнетки меня ничуть не задевает. Словно она -- предмет мебели.

Одрин недоуменно уставился на меня, обернулся и сел, попутно накинув кучу полотенец на меня и на себя. Нахмурился и, видимо, хотел, было, уже разораться, однако понял, что Идринн нас не замечает. Тут мед, видимо, все-таки дал о себе знать, и мевретта затряс беззвучный смех.

Прекрасная элвилин немного постояла, наморщив прелестное чело и задумчиво глядя на воду. Потом откинула за спину черные прямые волосы и отшвырнула туфли. Потянула шнуровку платья и повернулась в нашу сторону. Огромные синие глаза ее стали еще больше, Идринн на мгновение остолбенела.

-- Мевретт... это... это вы?!

-- А что, я так сильно изменился, мевретт Идринн? -- насмешливо спросил Мадре и, ухватив меня за запястье, строго спросил:

-- Куда это ты собралась?

-- Не хочу вам мешать, -- хрипло ответила я, вскакивая на ноги и пытаясь вырвать руку.

Идринн, сверля меня ледяным взглядом, произнесла возмущенно:

-- Да, сильно! Мевретт, вы... вы с НЕЙ?

-- Что я "с ней"? -- холодно взметнул брови Мадре, а потом по-хозяйски обхватил меня за талию и потянул вниз.

-- Отпустите меня! -- крикнула я непримиримо.

-- Отпустите ее! -- в один голос со мной завопила Идринн. -- Как вы можете, мевретт! В эти тревожные для всего нашего народа времена, в преддверии кровавой войны, когда мы бережем всякого элвилин и ненавидим каждого давнего, вы путаетесь с ней, с круглоухой женщиной! -- с каждым словом третий мевретт воодушевлялась все больше, голос ее звенел от гнева, а глаза прямо-таки метали молнии.

-- Этим вы оскорбляете память невинно убиенных в застенках наших братьев! Сколько их не вернулось домой? Сколько их осталось в земле? А сколько унеслось пеплом с костра? Не вы ли вчера говорили мне, что среди круглоухих для нас нет друзей? Не вы ли собирались вешать мевретта Сианна за предательство?

Она гневно тряхнула головой, нервные руки нащупали распущенную шнуровку на платье, и девица поспешно ухватилась за нее, перестав обличительно тыкать перстом.

Одрин побледнел от гнева и вскочил на ноги, то ли забыв, что совершенно раздет, то ли просто не придав этому значения:

-- Да как вы смеете, мевретт! Когда это я говорил вам, что среди давних для нас нет друзей? Выйдите в лес, дойдите до лагеря и увидите, что даже среди наших воинов есть люди. Да, грядет война, я не отрицаю. Но не мы ли накануне собирали совет, на котором говорилось, что войны хотят лишь инквизиция и ордальоны? Ах да, я забыл! -- он мстительно улыбнулся. -- Вы в это время соизволили немного вздремнуть. Эта женщина, -- он кивнул в мою сторону, -- не предатель и не враг! Вы же знаете мое отношение к предателям! Мгла, да я готов был повесить за связь с ордальонами собственного сына, но к счастью, мои подозрения не оправдались!

Тут Мадре соизволил обратить-таки внимание на пылающие всеми красками зари щеки Идринн, ухмыльнулся и поднял с пола полотенце. Не спеша обмотав его вокруг чресел, он, немного сбавив тон, повторил:

-- Она -- не предатель... Более того, я собираюсь сделать эту женщину своей женой и вам, мевретт, придется с этим смириться.

Я следила за ними, привстав на колени. Казалось, гроза ворвалась в это теплое помещение, куда более страшная, чем свирепствовала сейчас на улице, ломая сучья и выворачивая стволы. И при последнем всплеске -- когда мевретт заговорил о женитьбе, мне показалось, я ослышалась -- молния словно попала в меня.

-- Женой?! Да вы... вы... -- Идринн дрожащими пальцами зашнуровала завязки платья. Вдруг руки ее замерли. -- Постойте, ка... какого сына? -- она потрясенно уставилась на Мадре.

Одрин повернул голову в мою сторону, и я увидела, как лицо его на мгновение разгладилось, глаза потеплели, и он негромко бросил:

-- Оденься, Триллве.

Потом он снова повернулся к Идринн и невозмутимо ответил:

-- Моего. Моего родного сына.

-- Но вы же собирались вешать мевретта Сианна... -- Идринн опустила ресницы. -- Так он ваш сын?

Я сидела на полу и чувствовала себя так, как будто меня внезапно опустили с головой в воду -- дышать невозможно, а окружающие звуки остались где-то над поверхностью. Я с трудом улавливала смысл произносимых слов... кажется, меня о чем-то попросили? Я хотела пошевелиться, но не смогла.

-- Алиелор Сианн -- мой сын -- продолжал тем временем Мадре, холодно глядя на Идринн. -- А почему я собрался его вешать, я, кажется, вам уже объяснил. Вы хотите еще что-то мне сказать? -- и он вопросительно поднял бровь.

-- Я хочу вам сказать много, мевретт, -- ледяным тоном ответила Идринн. -- Но хорошее воспитание и уважение к старшим не позволяют мне этого сделать. Поэтому я ограничусь лишь тем, что попрошу вас уступить мне термы -- у меня был тяжелый день, и я очень устала.

Одрин прищурился и язвительно парировал:

-- Представляю себе, -- он понимающе кивнул, -- видимо, вы сегодня решили вплотную поработать над прической... Может быть, все же воспитание и уважение к старшим подскажут вам отвернуться, мне необходимо одеться, -- и он высокомерно вскинул голову.

-- Я могу подождать, -- все так же холодно ответила Идринн. -- Только, прошу вас, поскорее. Мне не хотелось бы надолго задержаться в вашем обществе.

Мадре, побледнев от бешенства, хотел, было, еще что-то сказать, но внезапно, как будто что-то почувствовав, резко обернулся в мою сторону. Видок у меня, похоже, был тот еще, потому что он быстро наклонился и, тронув меня за руку, тихо позвал:

-- Триллве?

Я честно попыталась ответить, но у меня не вышло -- горло как будто сдавила чья-то ручища, а потолок стал неожиданно низким.

Одрин присел, легонько похлопал меня по щекам и обернулся к Идринн:

-- Воды, быстро!

Девушка непримиримо вскинула голову:

-- Целый бассейн к вашим услугам. Вам мало?

Мадре грязно ругнулся на незнакомом мне диалекте (потом, много позже, я узнала, что это трущобный диалект "любьих сынов") и, подхватив кувшин со скамейки, метнулся к бассейну. На обратном пути он, судя по всему, случайно налетел на Идринн. Последнее, что я видела -- это как девушка-элвилин покачнулась, поскользнулась босиком на мокром полу и шлепнулась в воду. Радугой поднялись брызги.

Я очнулась от текущей на лицо воды, разлепила мокрые ресницы.

-- Вы... ты?..

-- Что с тобой, девочка? -- встревоженно шепнул Одрин и, взяв лежащее рядом полотенце, осторожно вытер мое лицо. -- Ты сможешь сама одеться и встать?

-- Да-а... сейчас, -- я села, преодолевая головокружение, увидела голову Идринн, торчащую из воды, и чуть опять не свалилась в обморок, на этот раз от смеха.

-- С вами все в порядке, мевретт? -- подозрительно откашливаясь, поинтересовался Одрин.

Черноволосая, отфыркиваясь, как кошка, лупила по воде руками. Облепленное волосами прекрасное лицо горько сожалело о не снятом и загубленном платье... И выражало глубокую обиду. Мевретт так старался для какой-то... круглоухой, что ее, тоже мевретта всея Дальнолесья, просто столкнул в бассейн!

-- Нет, -- отрезала Идринн. -- Я утонула по вашей милости. Но разве вас это волнует?

Она принялась освобождаться от тяжелого, мокрого платья и зашвырнула его на бортик бассейна, под ноги Мадре.

Давясь от смеха, я подтянула рубашку и сунула руку в рукав. Пока я искала второй, Одрин переступил мокрое платье, наклонился над бассейном, схватил Идринн за запястья и рывком вытащил из воды:

-- Простите, мевретт, -- он странно дернул краешком губ, тоже изо всех сил стараясь не расхохотаться. -- Я прикажу кому-нибудь принести вам другое платье.

Потом невозмутимо скинул полотенце, натянул одежду и, подхватив меня за талию, гордо удалился в коридор.

Глава 7.

Мы с Одрином выпали из терм в коридор, держась друг за друга, и расхохотались.

-- Ой, ну нельзя же так...

-- Ага...

-- Это уже просто неприлично!..

Я, истерично хихикая, пала ему на грудь.

-- Что, опять худо? -- встревожился мевретт. -- Отвести тебя к Звингарду?

-- Пожалей дедку-у...

-- Да жалею, жалею... -- он уткнулся подбородком в мои мокрые волосы. -- Только куда же тебя устроить? В кабинете бедлам и холодина, библиотеку наверняка заняла Темулли. Мгла! Огромный замок... называется.

"Огромный замок" явственно прислушался. Ко мне вдруг вернулось ощущение, пережитое, когда я валялась во рву: будто Твиллег живой. Знакомая золотистая дымка окутала коридор, стены на мгновение исказились, точно по ним пробежала волна.

-- А что, здесь гостевых комнат нет?

Мадре смутился.

-- Понимаешь, -- он поскреб щеку. -- Они-то есть. Только их присвоил призрак бабушки Ауроры. А у старушки дурная привычка выскакивать ни с того, ни с сего и осыпать всех розовыми лепестками. Как увидишь ее, прозрачную, в разлетающихся одеждах, в глухую полночь -- заикой станешь.

Заглянул в мое смеющееся лицо:

-- Ну вот скажи, я вправду такой страшный? Сердитый?

-- По-моему, нет. Но я необъективна...

Одрин рассмеялся:

-- Достали они меня уже этой бабушкой. Пользуются тем, что я ее отродясь не видел.

-- Так давай посмотрим!..

Мадре хмыкнул согласно, тряхнул светлыми волосами и осторожно повел меня за собой.

Из приоткрытой двери впереди до нас долетели голоса. Мелодичный тенор Сианна, опального и вредного мевретта и сына Мадре, я узнала сразу же. Второй, куда более низкий и гулкий, знаком мне не был.

-- ...Алёром. А то язык сломаешь...

-- Ты это, поосторожнее, -- не в тему ответил Сианн. -- И, конечно, твое дело, но тут, в замке, таиться не от кого...

-- У-у... -- протянул второй капризно. -- Впервые в жизни дурю голову по собственному желанию -- так весело!

-- Тут вообще весело. Коли на глаза мевретту Мадре не попадаться...

-- А ты попадался? -- раздалось смешливое фырканье. -- Ну, ты ж живой!

Одрин сердито вздохнул: видишь? Говорил же я! Но посочувствовать ему я не успела.

Обломки злосчастного лучника никто убрать не удосужился, а поскольку я была босиком и плохо видела, куда ступала, встреча с ними оказалась закономерной и очень болезненной. Я громко вскрикнула. Разговор за дверью мгновенно прекратился. Алиелор Сианн с палашом наголо вылетел в коридор и уставился на нас.

-- О... -- протянул он насмешливо, кидая оружие в ножны. -- Я думал, что-то случилось, а это всего лишь вы...

Я попыталась ступить на поврежденную ногу, про себя проклиная немереное любопытство черноволосого красавца -- сына моего возлюбленного. Принесло же лешего!

-- Да, это всего лишь мы, -- ядовито бросил Мадре, опускаясь на колено и осматривая мою кровящую ступню.

-- Мгла! -- ругнулся он. -- Там осколок застрял. Алиелор, занесем ее к тебе. Нож найдется?

-- В оружейной? -- Сианн хмыкнул и распахнул двери настежь. -- Заносите.

-- Я сама...

-- Вот еще! -- Одрин легко подхватил меня на руки и внес в полутемную, освещенную лишь огнем очага обитель Сианна. -- Тебе больно, Триллве?

Я выдержала его пристальный взгляд и отрицательно покачала головой.

-- Триллве?! -- ахнул Сианн. -- Отец, ты считаешь, она "триллве"? Упавшая звезда из легенды?

Он с сопением затворил тяжелую дверь и плечами навалился на нее:

-- Да я скорее поверю, что ее притащил и сбросил в ров симуран.

-- Я не притаскивал! А других симуранов в Дальнолесье нет.

Мадре покачнулся, а падать с его рук, между прочим, было высоко. Хорошо, что он держал меня крепко.

Впрочем, тут любой покачнется. Когда возмущение выразит членораздельно здоровенная уродливая птица, уютно возлегающая на каких-то блескучих железках у тебя под ногами. Птица эта, до того мирно ворковавшая с Сианном, приоткрыла похожий на креманку серебряный глаз и уставилась на нас с видом: "А чего это они тут забыли?"

Была в юном симуране сажень примерно длины (вместе с этой самой шеей и раздвоенным гибким хвостом); вытянутый клюв походил на колючую щетку, узловатые лапы когтили ковер. На концах перепончатых, кожистых, как у летучей мыши, крыльев имелись наросты для дополнительного упора. Пух на круглом теле, небрежно утыканном железными перьями, был серый с серебром, чуть мутнее глаз. Ну и голова действительно, оказалась копией той, над камином в библиотеке. Бр-р...

Симуран недовольно покосился на Алиелора.

-- Не дуйся, -- сказал Сианн. -- У Аррайды ранена нога.

Он присел на пол рядом с птицей и почесал ей шею. Симуран заурчал.

-- Эм... знакомься: это мой отец, Одрин, а это...

-- Триллве, моя невеста.

-- О-па! -- сказал Сианн. Птица закрыла правый глаз и открыла левый:

-- А меня на свадьбу позовут?

У меня заполыхали щеки. Я поверить не могла в то, что Мадре сказал о нас Идринн. И все раздумывала: это насмешка? Желание поставить на место гордую красавицу? Или все-таки правда? А теперь Одрин обыденно и просто подтвердил свои слова...

Мадре осторожно посадил меня в кресло у очага. Бросил недоуменный взгляд на симурана и несколько восхищенно посмотрел на сына.

-- Ну, и что я тебе говорил? -- быстро прошептал Сианн, обращаясь к птице.

-- Подменили. Или с ума сошел.

-- Подменили? Вроде с внешностью все в порядке...

-- Значит, просто свихнулся. Бывает.

-- Кончай перемывать мне кости и дай нож, -- приказал старший мевретт.

Сианн кивнул и под недовольный клекот симурана вытащил у того из-под пуза сероватый клинок с изумрудами в рукояти. Достал из-под неприбранной кровати таз и кувшин меда (знакомо и сильно пахнуло орхидеей), а из комода бинты и мазь в фарфоровой плошке. Мадре осторожно устроил мою ногу у себя на колене, чтобы пробитая ступня оказалась над тазом. Озабоченно посмотрел мне в лицо:

-- Придется немного потерпеть...

Я одарила мевретта мрачным взглядом.

-- Да. Терпеть я умею. Не беспокойтесь.

Отвернулась, вцепившись в подлокотники.

В окно умиротворяюще барабанил дождь. В камине потрескивали, источая горьковатый запах, ясеневые дрова. Втиснувшись в узкое пространство между очагом и постелью, сонно моргая, урчали Алиелор и симуран.

А со всех остальных сторон, грозя вытеснить незваных пришельцев, жутковато сияли в полутьме глазами-самоцветами оружие и броня.

Я почувствовала себя, как кошка перед морем сметаны. Если бы не рассеченная пятка, я бы уже растаскивала, рассматривала... извлекала из ножен и тисненых чемоданцев... натягивала на себя... взвешивала по руке... И дивной музыкой звучали бы для меня: лаброс... глефа... клевец... лорика... павеза...

Их историческая эпоха минула, либо подходили они элвилин, как корове седло. А переплавить стало жалко. И их сгрузили в оружейную, развесив по гобеленам, поставив в стойки, уложив на полки. А что не влезло -- свалили грудами вдоль стен.

Я сердито зашипела такому обращению.

-- Ну что ты...

Одрин осторожно полил из кувшина мне на ногу. Крепко обхватив лодыжку, быстрым движением вытащил осколок и плотно прижал к ране смоченную в мед тряпицу. Потом посмотрел в мои заплаканные глаза и нежно коснулся губами голени.

Я быстро и нерешительно погладила Одрина по волосам и уставилась на Сианна. Облизала текущую с прокушенной губы кровь. Гордо вскинула подбородок.

-- Не надо так смотреть, леди, -- Алиелор изящно встряхнул черной гривой. -- Это все Виолет стащила. А я здесь просто живу.

Он подал отцу сложенную вчетверо салфетку с мазью. Тот наложил ее на порез и принялся бинтовать мне ступню. Чуть повернув голову к сыну, с усмешкой бросил:

-- Странно. Я вижу тут птицу и не вижу мальчика с длинным именем.

-- Он пошел за ужином на кухню.

-- И там застрял? Ну почему ты наврал мне, Алиелор? Что он помогал тебе договориться с симураном? А мне вот кажется, твой Сябик Лери Морион их панически боится. Ты что, думал, я такой жестокий, что оставлю несчастного ребенка на дожде? Если ты промолчишь о его подвигах?

Птица хрюкнула. Мадре поднял голову:

-- А это, я так понимаю, и есть пресловутый симуран. Он что, все это время жил у меня под носом в оружейной?

-- Не-а, не под носом. Чуть подальше. В лесу.

-- А тут решил спасаться от грозы?

-- Ну-у...

-- Мевретт, там еще мед остался? -- лениво поинтересовался Сианн.

-- Эй, пить вредно! -- симуран нацелился клювом, но Сианн успел кувшин подхватить.

-- Я не пьянею, -- гордо сообщил он. -- А в качестве обезболивающего будущей мачехе не помешает. Ну, и за знакомство!

Симуран громко фыркнул: по счастью, фыркал он, не как дракон -- без дыма или пламени:

-- А что, у вас никакого другого обезболивающего нет?

-- Ну, у меня лично только бинты, мазь и осенний мед, -- заглядывая в кувшин, вздохнул Сианн. -- На самом дне.

-- А это спрос на него большой, -- сдала птица черноволосого.

-- Просто бинты и мазь годятся только для наружного применения, а мед -- и наружу и внутрь. Да, явно не хватит на четверых...

-- Я не пью, -- оскорбился симуран.

-- Все равно не хватит.

-- И что будешь делать? -- поинтересовался Мадре, присаживаясь на подлокотник моего кресла.

-- Загляну под кровать, -- хмыкнул Сианн. -- Ты же не думаешь, что я тут умираю от жажды?

Через минуту он вылез куда более пыльный, но с еще одним кувшином:

-- Увы, это последний.

Я засмеялась. Пыль и паутина на бутылках свидетельствует о высоком качестве вина. А на молодом мевретте?

-- А кружки у тебя есть? -- спросил Мадре.

-- А зачем они?

Мадре вздохнул. Похоже, он присутствовал при зарождении новой элвилинской традиции -- хлестать мед из горла. Потом в голову закралась нехорошая мысль, что в замке завелись темные личности, зарабатывающие на распродаже имущества, родовых луков, к примеру, и он подозрительно спросил:

-- Кстати. А где нынче Темулли и ее юный друг?

-- Это те самые, что утром с луком по лесу бегали? -- птица зевнула, продемонстрировав впечатляющий ряд зубов. -- Таким из себя старинным? Как я понимаю, лук был ваш? Ну разве можно так сердиться на детей?

Мадре, махнув рукой на приличия, сделал из кувшина большой глоток и протянул кувшин мне:

-- Если б вы узнали их получше, господин симуран, то вы бы... Кстати... А они вам как оплата, не подойдут? Ну, в качестве слуг там, или, банально, -- жертв?

-- Фи! -- крылатый замотал головой и поморщился. -- Ну у вас и фантазия! А я ещё Алёру не верил... К чему они мне? Охотиться-то я могу и сам...

Он тихонько фыркнул, покосился на старшего мевретта и негромко поинтересовался:

-- Кстати, может, объясните ещё раз насчет этих полетов?

Сианн взглянул на отца и тоже отхлебнул из кувшина.

-- Я же говорил, -- назидательно сказал он птице, -- что ты все проспал и не слушал. Тебе нужно слетать в Сатвер и найти там Элвина. Улучить минутку и уволочь его оттуда так, чтобы никто не опомнился. Но, учти, он может запросто девицей прикинуться, с этого станется, -- и Сианн сделал еще глоток.

-- Угу, -- симуран только что не заплясал на месте. -- "Разыскивается опасный элвилинский шпион! Особые приметы: за ним гоняется дикий зубастый птиц", -- он фыркнул. И замолчал, должно быть, размышляя: сильно ли он смахивает на дикого птица. Наличие зубов сомнения не вызывало.

-- Ну, вроде того. Просто ты -- единственный, кто может его теперь оттуда вытащить, -- Сианн замолчал. Похоже, говорить о делах ему не хотелось. Если уж главный мевретт вон в кои-то веки отдыхает от службы, то чем он хуже?

Симуран не то широко зевнул, не то улыбнулся:

-- Позор крылатому роду... Элвилин делает с диким птицем всё, что придет ему в голову...

-- Еще кто с кем делает, -- усмехнулся черноволосый.

Одрин, обнимая меня за плечи, задумчиво посмотрел на симурана:

-- Хм... в самом деле, а вам-то какая выгода от всех этих полетов, крылатый господин? Какую плату вы потребуете?

Судя по тому, как дрогнула и прижала меня рука Мадре, в его голове вихрем пронеслись старинные легенды о жертвоприношениях и отдании на съедение песьеголовым прекрасных девушек. Он что, и впрямь считает меня прекрасной?

Симуран закрыл правый глаз и распахнул левый, обдумывая примерно то же самое. Склонил голову к плечу. Щелкнул зубастым клювом:

-- Ну... Я бы потребовал не пускать вот этого зеленоглазого на войну. Но он не оценит. А без него мне скууучно... Я ему говорю: "И тебя ведь не удержишь, да? Вот ведь вредный..." А он мне: "Ну, а что я могу сделать, скажи на милость? Когда мне в нос тыкают клинком?" А потом говорит: "А ты можешь отнять у меня оружие. Тогда драться будет нечем. Только я рассержусь"... Ага, отними тут попробуй! -- симуран покрутил головой, озирая оружейную. И я ему тогда: "Не. Когда ты сердишься -- у тебя настроение плохое".

"Мгла, это не просто говорящая, это разговорчивая птица!" -- пробормотал Мадре.

-- Думаю, -- вставил Сианн, -- он просто окажет любезность другу.

-- Окажу. Ты не даёшь мне заскучать и помереть от тоски, -- симуран хмыкнул и потерся о ногу Алиелора -- то ли любовь хотел выказать, то ли клюв отчаянно чесался. Черноволосый мевретт покачнулся и едва успел удержать накренившийся кувшин. Птица удивлённо слизнула с клюва брызги меда и уставился на приятеля -- для разнообразия двумя глазами сразу, загадочным образом сведя их к переносице. Должно быть, пыталась понять, отчего младшего мевретта шатает. Ее это всё-таки крепко обеспокоило, и симуран стал тереть клюв о собственную лапу.

Я молча переводила взгляд с одного собеседника на другого, потом на третьего... Потом отважно спросила:

-- П-простите, а это... вы и вправду симуран?

-- А не похож? -- обеспокоился тот. -- Вроде бы им всегда был...

-- Извините, эм... но мне симураны представлялись такими... крыльями небо заслоняют, а в гнезде на двенадцати дубах украденная принцесса лютой участи ждет...

Симуран, выгнув по-лебяжьи шею и вращая вытянутой мордой, оглядел себя от носа до хвоста, громко хмыкнул:

-- Ну, и где тут, по-вашему, крылья разворачивать? И на дуб усесться не могу, потому как дуба нет... А принцессы меня не сильно интересуют, свинина вкуснее, -- он щелкнул клювом, обнажая зубы.

Я засмеялась, вполне искренне. Почему-то с симураненком мне разговаривать было легче, чем, скажем, с Сианном... а с Одрином... ну разве легко разговаривать с чел... элвилин, если при каждом взгляде на него краской заливаешься и начинаешь заикаться от стеснения?

Поэтому я продолжила увлекательную тему о принцессах:

-- А-а... скажите, пожалуйста, принцессы вас с какой точки зрения не интересуют: гастрономической или любовной?

И захихикала в воротник. Почему-то симураньи зубки меня ничуть не напугали. Впрочем... я ведь не принцесса и не свинья...

Птица глубоко вздохнула, заставив огонь в очаге заколыхаться:

-- С принцессами раньше не сталкивался как-то. Но вот от мевреттов, если их рассматривать, как принцесс, у меня изжога наверняка...

Я громко фыркнула и прижалась головой к бедру Одрина.

-- Вот и славно... между прочим, какого Элвина вы вытаскивать собираетесь? Кто-то послан в город разведывать планы врага? И остроухий, разумеется? -- тут я резко выпрямилась, отгоняя боль и сонливость. -- Но это же опасно... для него... И еще детишку, -- я кивнула на симурана, -- туда собираетесь гонять! Эх, вы-ы... Кстати, -- спросила я у птицы, сжимая руку Мадре, -- Сианна и вот этого, белобрысого, я уже знаю. А как вас зовут?

Птица прикрыла глаза:

-- Симург, в принципе. Не буду же я перечислять все те эпитеты, которыми меня Отец Симуран награждал!..

-- Да уж уволь, -- фыркнула Сианн, изучая внешность кувшина и раздумывая, глотнуть еще или все-таки не надо.

-- Эй! Вы мне не ответили. Вы и впрямь додумались послать в город остроухого?

-- Прошу прощения, -- черноволосый, не вставая, поклонился и отставил кувшин с медом подальше. -- Только Элвин сам додумался. Вожжа под мантию попала доказать одной рыжей девчонке, что он самый лучший. Вот и отправился в город разведывать планы коварного врага, -- он хмыкнул. -- А поскольку уши у всех теперь проверяют на воротах, а летать элвилин не умеют -- приходится симурана на помощь звать, чтобы парня оттуда вытянуть. Живым и, по возможности, целым. После последней облавы в Сатвере у нас вообще с помощниками туго. А этот город ближе всего к Дальнолесью. И ордальоны там больше всего свирепствуют.

-- Ордальоны? -- кажется, это слово я уже тут, в замке, слышала. Хотя не сильно поняла, что оно означает.

-- Ордальоны, -- повторил Алиелор мрачно. -- Орден божьего суда... положивший себе целью уничтожить пришлых, то есть, нас.

-- Ага. И что, у вас ни одного... как его... давнего в Сатвере?.. Ну, -- я осмотрела себя, включая бинты на ладони и ступне. -- Теперь у вас есть я. И если вам хватит ума... или, -- я почесала затылок, -- безумия мне довериться... то я вашего Элвина заменю. Наплету в городе, что ищу место наемника, что попала в элвилинскую засаду... память потеряла от удара по голове. Упала израненная, и вы решили, что я умерла... Ну, и займусь разведкой. У меня всегда были к этому склонности, по авантюрности характера, -- сердито довершила я.

-- Может быть, порассуждаем об этом утром, леди? -- уклончиво проговорил Сианн. -- Вечер слишком хорош, чтобы говорить о делах...

-- Тебе охота говорить, к примеру, со мной, о делах исключительно в тех случаях, когда я спать хочу, почему-то. С остальными так же? -- поинтересовался укоризненно симуран.

-- На сей раз спать хочу я, -- опальный мевретт улыбнулся с таким видом, что сразу стало ясно: заставить его говорить о том, о чем он не желает, ни за что не удастся. Не в этот раз.

-- На тебя не похоже... Ладно уж, так уж и быть. Лично я расспрашивать даже не собираюсь, -- хмыкнул Симург с независимым видом.

-- Спасибо, дружище, -- ответил Сианн, делая глоток из кувшина.

-- Всегда пожалуйста.

Сианн отпил еще меду и стал смотреть на огонь. Тот плясал в камине фарандолу, и менестрель принялся отстукивать рукой по ковру жизнерадостный ритм.

-- Ты пьянеть не собирался, -- на всякий случай напомнил мальчик-птица, сам заглядываясь на огонь, и через некоторое время тоже стал отстукивать ритм -- раздвоенным хвостом.

-- Ты тоже, -- напомнил Сианн, посмотрев на хвост.

-- А я и не пил...

-- Между прочим, Симург прав, -- проворчала я. -- Утром мне спать сильнее хочется. Правду говоря, меня тогда вообще с кровати не согнать. Так что не увиливайте, мевретт Алелор. Или вы мне не настолько доверяете? Так можете и не говорить, кто на вас в городе еще шпионит. Будем действовать независимо. А правдива лишь та информация, что приходит из двух самостоятельных источников, минимум. Это раз, -- я загнула палец на здоровой руке. -- Из замка, чтобы я его местонахождение не выдала, меня можно вывезти с завязанными глазами. Или спящей. Неужто ваш Звингард не сможет такое зелье сварить, чтобы меня вырубило начисто? Это два. Ну, или... можно еще раз стукнуть меня по голове. До беспамятства.

Меня так и подмывало показать Сианну язык, я сдерживаться и не стала.

-- Ну и в-третьих, -- я снизу вверх посмотрела на Одрина, -- я скорее умру, чем предам своего жениха.

А вот вам всем!

-- Это такой изысканный способ отсюда сбежать? Или вы больше не собираетесь? -- Алиелор насмешливо приподнял брови.

-- Даже если бы собралась, я бы ее не отпустил, -- сказал Мадре.

-- Снимаю шляпу, -- младший мевретт еще раз поклонился и сделал большой глоток из кувшина. -- Вы невероятная женщина. Если вы все-таки шпион людей, то Твиллег сдался вам без боя. Вы захватили его бескровно.

-- А не симуран ли ее принес? -- засмеялся птенец. -- Нет, не симуран.

-- И все-таки. Дольмены, сиречь, порталы в Дальнолесье не открываются... через лес Аррайда не шла... И что нам остается? -- Сианн встряхнул кувшином: похоже, мед там бултыхался на донышке. -- Вода и...

-- Алелор, а вы с клейморой на спине когда-нибудь плавали? -- ядовито поинтересовалась я.

-- Все вы о своей ерунде! -- Симург, требуя внимания, постучал хвостом по ковру: -- Лучше скажите... А свадьба когда? Мяса хочется...

-- В смысле?

-- Ну, угощения. Я же уже сказал: я мевреттов не ем. И девушек тоже.

-- Кстати, да? -- заинтересовался и Сианн вопросом свадьбы.

Я слегка покраснела:

-- Эй... не увиливайте... Годится мой план или нет? Если да, давайте обсудим детали. Что вообще в городе узнать нужно? И как сюда передавать добытое? А со свадьбой можно до победы подождать, вот.

-- Мы не увиливаем, -- Сианн пожал плечами. -- План годится всем, кроме одного: мевретт Мадре не согласится. Да и мне не хотелось бы отпускать к инквизиторам будущую родственницу.

Я громко фыркнула:

-- Конечно... лучше, если инквизиторы придут сюда... Да поймите же вы! Ну чем я рискую? Я давняя, -- я откинула рыжую прядь, показывая заалевшее ухо. -- Мне нечего под шапочкой прятать. А что я была в этом замке -- так кто это докажет? Если сделать все с умом -- вообще никто не узнает об этом. Ну и... -- я снизу вверх посмотрела на мевретта Одрина, -- хотела бы я увидеть того мужчину, что посмеет меня удержать. Так что лучше не пробуйте! -- я хлопнула раненой ладонью по подлокотнику и тихонько взвыла.

-- А ладонь вы порезали, -- заметил симуран, шумно втянув в себя воздух. -- Не хлопайте ей...

Сианн вскочил, взял меня за раненную руку и тихонько коснулся губами повязки:

-- Осторожнее, моя леди, прошу вас.

Птица хмыкнула. Тихо-тихо. Чтоб никто не услышал. Ну, вспомнила случайно такую штуку, как правила приличия...

Я, полыхая, будто осенняя рябина, выдернула руку у черноволосого. Сморгнула. Наклонилась к симурану:

-- Порезала. Расскажу в городе, что элвилин меня пытали, -- и подмигнула.

-- Да-а, это мы можем, -- усмехнулся Алиелор, не удерживая моей руки.

Я, сощурясь, посмотрела на Сианна: пыталась понять, правду он речет или это юмор такой.

-- Ну-у... если заставите каждый день любоваться вашей неизреченной элвилинской красотой, то достанете кого угодно...

-- А вы на меня любуйтесь, -- симуран по-кошачьи опрокинулся на спину, демонстрируя нежное брюхо.

-- Вы безупречно вежливы, -- заметил Сианн, все так же улыбаясь. -- А что касается моей красоты -- то что есть, то есть...

Я негодующе фыркнула: нашелся красавчик.

-- Надо заметить, тут имеются те, кто гораздо вас красивее, -- и второй раз за вечер показала менестрелю язык.

-- Это я, да? -- симуранчик счастливо завел глазищи к потолку.

-- Я и не претендую, Боже меня упаси, -- вскинул руки Сианн. -- Тут есть такие, с кем мне не сравниться.

И показал язык в ответ.

Я хотела его пнуть, но Симуран лежал между нами, и потому я лишь сердито втянула воздух, сделав зарубку в памяти устроить отпрыску Мадре мелкую пакость -- навроде купания Идринн. Вот ведь: элвилин, мудрый и прекрасный, стал быть, а такой вреднюга... Хуже папы.

-- Итак, все же, что от меня потребуется в городе? -- деловито спросила я.

-- У вас такой вид, как будто вы смерти моей хотите, -- заметил Сианн. -- Ну, или просто темную устроить... В Сатвере от вас потребуется следить за тем, какие силы стягивают туда люди, а еще присмотреть за ордальонами. Насколько выйдет, конечно.

Красавец небрежно пожал плечами.

-- М-м, нет, не хочу... вашей смерти, -- улыбнулась я. -- За силами проследить несложно. Хотя бы изучить расходно-приходные книги местных купцов. Войско, оно кушать хочет. Лошадки вот тоже... если они у вас есть.

-- Есть-есть, -- птичка стремительно облизнулась. Может, он не только свинину любит?

-- А вот с ордаль... инквизиторами сложнее. Они ведь тайну блюдут, верно? Кроме того, я лицо светское... и женщина... Но... попробую, -- я сжала руку Одрина, удерживая того от возражений. -- Кнехты Ордену, полагаю, нужны. Особенно, перед лицом грядущей войны... И эти, наемные убийцы...

Покосилась на вытянувшийся лик Сианна:

-- Если они меня пришлют вас убивать, вы уж не сильно сопротивляйтесь, хорошо?

-- Конечно! -- с запалом отозвался Сианн. -- Я не буду вам портить службу. Могу даже сам поднести на блюдечке свою голову.

-- Это будет неправдоподобно, -- ледяным тоном заметила я. -- И не интересно. Не влезет на блюдечко голова. Так что давайте лучше обсудим, как мне добраться до города. И поверят ли там в легенду об элвилинской засаде, из которой мне удалось уйти.

Я поглядела на птицу и сердито покачала головой:

-- Только на нем не полечу, и не думайте.

Симуранчик смерил меня взглядом:

-- Не очень-то и хотелось. А вот Алёра лучше не трогать. Иначе вам придется меня убить. Вам разве меня не жалко?

И серебряного глаза выкатилась слеза.

-- Ну, тише ты, тише, -- Сианн удобно устроился, опираясь на симурана спиной. По прекрасному лицу его бродили самые разные мысли. Например, та, что давним он никогда не внушал доверия. И, видимо, с этим нужно смириться. И есть только один человек, который ему верил... верила... Он глубоко вздохнул. Так, о чем это они...

-- Ну, если вы, якобы, бежите из элвилинского плена, то, очевидно, придется шлепать пешком. Что с вашей хромотой затруднительно. Можете "увести" лошадь.

-- Я никого не собираюсь убивать, даже ради поддержания легенды.

Потянувшись, я отобрала у Сианна кувшин, встряхнула, убедилась, что там еще что-то плескается, и решительно допила мед.

-- Шлепать... Отлично звучит... в устах высокородного элвилин... -- я хмыкнула. -- И не беспокойтесь, дохромаю, я упрямая... Хотя можно и лошадь...

-- Ну, я могу подкинуть до границы... Если меня попросить как следует... -- развеселившись, предложил симуран и выразительно поглядел на друга.

-- Там не так много осталось, -- заметил Сианн, впадая в меланхолию при виде пустеющего кувшина.

-- Совсем ничего, -- утешила я. И обернулась к птенцу: -- Сказано уже -- на тебе не полечу. Я в доспехах с мечом тяжелая, а ты маленький.

Симуран пренебрежительно фыркнул:

-- А ты сколь весишь во взрослых кабанах?

-- Ну знаете ли! -- я хряпнула пустым кувшином об пол: -- Нашел с чем сравнить!

-- А что? Между прочим, кабан тяжелее!

Этого я не вынесла, вскочила, покачнулась, и, скрипнув зубами, в обход симуранчика зашагала к выходу.

-- Эй-эй! -- возмутилась птица. -- Это вы куда? А ну вернитесь!

Он лениво шевельнулся и переполз, загораживая мне дверь.

-- Мгла... Опять обиделась... -- растерялся Сианн.

-- Отойди! -- рявкнула я на Симурга. -- А то мне и в окно вылезти не впервой.

-- Не-а, не вылезешь, -- отмахнулся нахал. -- Не позволю.

-- Леди! -- жалобно воззвал ко мне Сианн. -- Ну скажите хоть, что вас обидело на сей раз?

-- Вы! -- я со всхлипом втянула воздух. -- Уберите хвост!

-- Зачем? -- удивился юный нахал. -- Лежит, никому не мешает...

Сианн покачал головой:

-- А если мы извинимся? Ну... или я за него, -- элвилин кивнул на симурана.

-- Нет, зачем же... не хочу тревожить вашу гордость. Кроме того, мы ведь уже все обсудили?

-- Ну, леди, если я вас обидел -- мне, правда, очень жаль.

-- И мне жаль... -- птенец насупился и жалобно спросил: -- Я вам не нравлюсь? Моё общество вам неприятно?

Мадре вздохнул, встал и, подойдя, обнял меня за плечи:

-- Триллве, сядь, я прошу тебя.

Повернулся к Сианну с приятелем:

-- Ну что вы, как дети, право.

-- Вообще-то я и есть деть... мне только двенадцать... -- смущенно признался симуран. Я засмеялась и присела на его хвост. Нога болела, и плестись до кресла не хотелось, да и вообще...

-- Ну и я вообще-то ваше дитя, мевретт, -- Алиелор ухмыльнулся и тряхнул волосами. -- А если всерьез, то я, правда, не понимаю, чем обидел леди. Но готов извиниться.

Симург покосился на меня, но промолчал. Похоже, решил терпеть и хвостом сильно не дергать, только вилка на конце шевелилась.

Я осторожно погладила симурана по морщинистой шее. Она был теплая.

Мадре присел на корточки рядом со мной и, отодвинув рукой беспокойный кончик хвоста, заглянул мне в глаза:

-- Вот объясни мне. Зачем тебе это нужно? Срываться в Сатвер, подвергать себя опасности?

-- Что вы так его трогаете? -- обеспокоился симуран. -- Там кожа шелушится?

Мы дружно вопрос проигнорировали.

-- Я хочу вам помочь, -- я взяла руки Одрина в свои. -- Я воин. И не стану сидеть ни за чьими спинами. Даже за такой надежной, как твоя, -- закончила шепотом.

-- Я не прошу тебя сидеть за моей спиной. Я просто хочу, чтобы ты не срывалась сию же минуту, -- тихо ответил он. -- И, кстати, хочу сыграть свадьбу до того, как ты умчишься в этот проклятый Сатвер.

Птенец распушился, встрепенулся и прислушался:

-- А меня... меня позовёте?! -- возбужденно требовал он. -- Ну, я не буду много есть, пра-авда...

Помешались они все с этой свадьбой. Я лишь вздохнула, сползая на пол и освобождая дергающийся симуранов хвост. Бедняга с радостью подергал им, убедился, что с хвостом всё в порядке, и обвил им мои ноги. Ну так, чуть-чуть. Чтоб Алиелор не ревновал, но всё же.

Сианн замел под кровать осколки кувшина и взял в руки лютню.

Тотчас же Симург требовательно на него глянул:

-- А... Спой что-нибудь...

-- Что именно?

Я оглядела себя и хмыкнула: вид... вот только для невесты... Особенно бинты.

-- Я не срываюсь, до утра... во-первых... а во-вторых... Одрин, ну разве это важно: жена я или нет? Я все равно... все равно очень тебя люблю.

-- Для меня -- важно, -- он серьезно посмотрел мне в глаза. -- Я, знаешь ли, страшный собственник...

Потом повернулся к птице и торжественно пообещал пригласить ту на свадебную церемонию. Сианн же заиграл негромко:

-- Мне ветер северный спел песню о тебе.

Позволь ее мне повторить теперь.

Прости за дерзость слов и за сиянье глаз --

Все ветер, негодяй, ты мне поверь!

Явился он в ночи, ворвался сквозь окно,

Уселся у камина предо мной.

Сидел, смотрел, как будто ждал чего,

Схватив запястье легкою рукой...

Симуранчик внимал, задумавшись: интересно, а каково это вообще -- полюбить? Вот он почему-то пока пролетел мимо этого... Но довольное мурлыканье "уррр-уррр", зародившееся глубоко внутри серебристого тела, попадало в такт музыке.

А я молчала. В горле застрял комок, даже дышать было трудно, не то, что говорить.

Одрин с пониманием посмотрел на меня и ободряюще улыбнулся. Потом тихо сказал, повернувшись к Сианну:

-- Сын, прости меня. Я был полным идиотом.

Сианн кивнул, не прерывая пения, глядя на огонь, танцующий фарандолу в камине:

-- ..."Ну, что, дружок, -- спросил он, наконец, --

О ней все грезишь тихо по ночам?"

"О ком о ней, что знаешь ты, певец?"

И холод по моим прошел плечам.

Но ветер рассмеялся мне в ответ,

И лютню взял, запели девять струн.

Слилось все в танец бешеный вокруг --

И треск огня и строки древних рун,

И шторы на окне, и в ножнах меч

И с элем на столе большой кувшин...

Но громче пения ветра с тонких губ

Сорвался стон...

Я с трудом встала, опираясь на плечо Одрина:

-- Хорошо. Я стану вашей... твоей женой.

Мне было страшно и хотелось спасаться бегством. Симург же, казалось, был полностью счастлив. Он привалился к теплому боку друга и весь обратился в слух, периодически забывая дышать. Серебристые большие глаза словно видели то, о чем пел "Алёр".

-- ...А ветер улыбнулся и ушел

И за собой не затворил дверей...

А песня пелась, Дева, о тебе,

О глубине озёр в твоих глазах,

Что будто сказка, далеки теперь,

О рыжих, пышных, медных волосах...

Ту песню в памяти своей храню

И повторяю ежечасно про себя.

Но спеть ее тебе -- увы --

Прости, прости, не смею я...

Сианн закончил петь и, прижав струны рукой, склонил голову.

-- Поздравляю, отец, -- сказал он негромко.

-- Спасибо, сын -- тихо ответил Одрин, потом обнял меня, закрыв глаза, вдохнул запах моих волос. Отстранился и потянул за цепочку, висевшую на шее. Мгновение спустя на его ладони лежало узкое серебряное кольцо, по ободку которого струилась вязь древних рун.

-- Дай мне руку, Триллве, -- почему-то враз севшим голосом произнес он.

Я послушно протянула руку.

Сианн усмехнулся, похоже, что-то вспомнив. Буркнул: "Это у нас семейное". Я передернулась под его брошенным искоса взглядом.

Симуранчик тоже с интересом наблюдал за происходящим, однако подать голос не рисковал. Может быть, думал, что любовь и следующее за ней обручение -- это что-то такое, чего ум подростка, да еще и не человека, не в силах полностью понять и осознать...

Кольцо охватило палец прохладно и почти невесомо.

В Сатвере придется бинтовать... такое украшение сделать человеческим рукам не под силу -- я это понимала. И... слезы посыпались из глаз крупным горохом. Я быстро опустила голову. Несколько слезинок упали все же на руки мевретта.

Одрин перевернул мою руку, поцеловал ладонь и, подняв за подбородок мою опущенную голову, пристально посмотрел в заплаканные глаза:

-- С этой минуты ты -- моя невеста.

Я сморгнула.

-- Спасибо.

Сианн совсем помрачнел. Скривил губы и тронул струны.

-- Значит... С двумя сыновьями не повезло -- и поэтому решили завести третьего?

Я испугалась, что Мадре накинется на сына с кулаками, но тот лишь добродушно усмехнулся:

-- Я бы очень хотел, чтобы Триллве родила мне ребенка.

Нет, все-таки хорошо, что он меня держал.

Глава 8.

Алиелор заиграл снова. Мелодия была странная -- она то взлетала, то падала камнем вниз, то становилась напевной, то яростной. Мне показалось, менестрель и сам не мог решить, доволен он ею или нет.

А вот Симургу именно такая, видимо, и нравилась больше всего. Он исхитрился, положил голову на ногу элвилину и наслаждался музыкой.

Мелодия закончилась, плавно опустившись. Симуран разочарованно засопел.

Чувство близкой и болезненной потери накатило на меня, я до боли прикусила губу.

-- Что это с вами? -- обеспокоено спросил Одрин. -- Вид у вас какой-то совсем не праздничный.

Глаза Сианна сверкнули в полумраке, точно зеленые звезды:

-- Знаете... У меня такое чувство, что по лесу едет черная карета с двумя зажженными фонарями. На нее падают обломанные бурей сучья и сорванные листья, ливень молотит в крышу -- но карета стремится вперед. Тянут ее двенадцать черных, как смоль, лошадей с красными глазами, запряженные цугом, и от их раздутых ноздрей поднимается пар. А широкие копыта взрывают и отбрасывают комья грязи. И вороные уже измараны по брюхо. Нет, ну и какой дурак выбрал для путешествия такую погоду?

Мадре прислушался, прижав меня к себе, потом резко выдохнул, заставив Симурана обиженно фыркнуть: "Эй, вы меня нарочно пугаете, да?"

-- Карета, по лесу? -- жених бережно усадил меня на кровать и поцеловал руку. -- Ну, ты и скажешь, сын! Да на здешних дорогах два всадника разъедутся не с первого раза. И, нас бы с застав предупредили.

-- Может, они и предупредили, да только Идринн.

-- Ну да. А мевретт Идринн не пришла докладывать, потому что на меня обозлилась. Или твое пение ей не нравится, жених.

-- Или меня боится? -- с надеждой вставил птенец.

-- Было бы что серьезное -- пришла бы... -- взгляд Одрина стал затуманенным и нездешним. -- Лес волнуется, да, но это из-за грозы. Рябиновая ночь мало кому понравится. И вообще, в такую погоду сюда потянется разве что самоубийца. А по лесу проедет только призрак. Или пролетит. Но и у того колеса в грязи завязнут.

Симуран захихикал. Да и Сианн ухмыльнулся, пропустив мимо ушей "жениха". (А ведь, вспомнила я, он с этой Идринн обручен).

Мадре же пожал плечами:

-- Лучше скажите: мед еще остался?

-- Нет, -- печально сообщил Сианн. -- Только мазь. Но можно разорить Виолет.

-- Виолет? А это мысль! -- Мадре хитро посмотрел на меня. -- Ты помнишь Виолет? Ну, которая детей из термы выгнала? Такая пампушка с кольцами на косах?

-- И всякой хрени сюда натащила, -- Алиелор покрутил головой, скорбно озирая пятачок, отвоеванный у оружия и брони. -- Крепкая девушка.

Я вспомнила кругленькую румяную экономку:

-- Ага.

-- Ну что ты, как в воду опущенная? -- встревожился Одрин.

-- Ничего страшного. Я просто устала, -- не хотелось отягчать своими заботами, надуманными, возможно, и без того нелегкую его жизнь. -- А что Виолет?

-- А то, -- ответил вместо отца Сианн, -- что если у кого-то и в замке и есть лишний кувшинчик отменного меду, так это у нее... Кстати, миледи, я, надеюсь, прощен? Ну, в честь праздника?

-- Давно уже прощены. А что, не проще на кухне взять?

-- На кухне совсем не то... -- старший мевретт подмигнул. -- Ну и... меня давно мучают подозрения, что в кладовой Виолет творится что-то странное. Я предлагаю двум мевреттам нагрянуть туда с внезапной инспекцией.

-- Пьяницы, -- коротко определил симуран, вытягиваясь у огня.

-- Попрошу без определений, -- поднял указательный палец Сианн. -- Ты же сам не выносишь, когда тебя воспитывают. Кстати, можешь отправиться с нами.

-- Не, я тут... с огнём поболтаю... -- отозвался Симуран.

Комната экономки располагалась в одной из круглых башенок, стрельчатыми окнами выходящих к подъемному мосту, и занимала целый ярус. Больше она напоминала склад, чем жилую комнату. Здесь были и сундуки, и несколько комодов, и бюро с резными дверцами...

Два ткацких стана -- вертикальный и горизонтальный -- с начатым рукодельем...

Самопрялка...

Ряд ступ с пестами -- от здоровой -- по грудь взрослому мужчине -- до самой маленькой...

Полка с корчагами варенья, укрытыми вощеной бумагой...

Кадки с соленьями, зерном и толокном, расставленные вдоль стены...

Развешанные в простенках гобелены...

Большая корзина с разноцветными клубками шерсти...

Пара овечьих шкур...

Старинные платья на плечиках, укрытые кисеей...

Подвешенные к потолку пучки высушенных трав...

Плита с духовкой...

Сама Виолет могла здесь найти, что угодно, а вот другим пришлось бы трудновато. Кстати, от двери никого не было видно, только слышалось, как дождь барабанит в окна с мелким переплетом, потрескивает в печи огонь да звучат искаженные эхом голоса.

-- Вот интересно, что случится раньше, Люб перестанет умирать или ты причешешься? Не дуйся. Глянь, как он на тебя косится...

-- Я не...

Тихое фырканье.

-- Хм... Ладно. Рубашку надо чуть-чуть ушить в рукавах. И носят ее обычно не поверх старой.

-- Да? -- знакомым капризным голоском отозвалась зеленоволосая Темулли. -- Ну... я же пока грязная, чтобы чистую надевать. И ушивать не надо!..

-- Темулли, язычком-то чеши, но и гребнем не забывай, -- скомандовала Виолет.

-- Так запутались!

-- А ты причесывай чаще. Поверь мне, это несложно. Ну что, Люб, умирать дальше будешь или раздумаешь?

За мебельными бастионами что-то заскрипело и раздался слабый голос Люба:

-- Я и не умирал...

-- Да ну! -- шутливо возмутилась Виолет. -- А кого же я отравила настоем от... прости, но похмелья?

Я фыркнула, прикрывая рот. Одрин приложил палец к губам, умоляя не шуметь. Его глаза смеялись тоже. Сианн перевел взгляд с отца на меня и постучал себя по лбу.

-- У-у-у... -- провыла Темулли. -- Ну, да. Пожалуй... Теперь мевретт Мадре в меня точно влюбится...

Черед фыркать пришел Сианну. Мадре покраснел.

Виолет рассмеялась:

-- Ну, ты подрасти лет эдак на десяток -- а там посмотрим. А сейчас господину мевретту немного не до тебя... Эй, выше нос!

Послышалось громкое сопение: то ли обиделась зеленоволосая, то ли рыженький Люб, ревнуя, решил, что зря перестал умирать.

-- Ну и ладно, я пока себе другого найду... Госпожа Виолет, а я красивая?

-- Между прочим, подслушивать нехорошо, -- беловолосый подтолкнул меня и сына вперед. Но пока мы пробирались через здешние лабиринты, еще успели расслышать доверчивое Темкино:

-- Лю-уб, а ты мой друг, правда? Ты меня не бросишь? Ни за что?

-- Ни за что. Никогда. И не собираюсь.

-- Что бы ни случилось? И... и что бы ты ни узнал?

Мимо нас за мебелью прошлепала в сторону двери Виолет.

-- А что я узнаю, Тему?

-- Ну-у, не знаю, Мало ли... Ладно, забудь.

-- Ты... Ты ведь тоже со мной всегда дружить будешь? Даже когда вырастешь? -- севшим голосом поинтересовался Люб.

-- Конечно! -- горячо заверила его Тему. -- Всегда-всегда! Даже если умру.

Рыжий испуганно вскрикнул:

-- Ты что, не надо! Ну, пока у тебя не будет семнадцати внуков! А потом... потом тоже не надо... Ой!

Это Люб увидел нас.

-- Ой! -- сказала Темулли. -- Добрый... вечер.

Выглядели детишки намного пристойнее, чем тогда, когда Виолет уводила их из терм. Люб, правда, красовался все в тех же штанах и рубахе, только вычищенных. Зато Темку одели в свежее: полусапожки, зеленые замшевые штоники до колен, великоватая шелковая рубаха, чуть морщащая в рукавах, зато сколотая дивной работы брошью-стрелолистом. И волосы аккуратно расчесаны.

-- Добрый... -- я пошарила глазами, соображая, куда могу присесть. Повязка на ступне стала мокрой.

Одрин поддержал меня.

-- Роскошные у вас планы на будущее, Люб, -- усмехнулся он.

Конопатый расплылся в широкой стеснительной улыбке:

-- Угу, господин мевретт. У Темулли будет семнадцать внуков, и у меня никак не меньше.

-- Да, это хорошо... -- протянул Мадре, изо всех сил стараясь не расхохотаться. -- А чем еще вы здесь занимаетесь, кроме составления планов возрождения пришлых?

Зеленоволосая углядела, что мне трудно стоять, и щедро подвинулась по кровати:

-- Садись. А... почему ты такая.... счастливая? И хромаешь?

-- Я на лучника наступила... ну, того... осколки, -- я, вздохнув, воспользовалась приглашением. -- А счастливая... потому что его люблю.

Люб медленно и осторожно поднял руку к нижней челюсти и поставил её на место. Дела-а...

Темка засияла:

-- Ой... И что, свадьба скоро?

Далась им эта свадьба!

Одрин краем глаза покосился на мои босые ноги, сердито отбросил назад светлые волосы и молча пошел инспектировать сундуки. Темулли посмотрела на мевретта. Потом на меня. Жалобно спросила:

-- Слышь... А ты на меня больше не дуешься?

-- Не дуюсь.

-- Ура! -- Темулли полезла обниматься. И вдруг заревела, уткнувшись в мое плечо.

Люб тут же, как истинный рыцарь, кинулся ей на помощь. И замер, перебирая пальцами рубаху на животе и с немой укоризной глядя на меня. Я кивнула рыжему: мол, ничего страшного, не беспокойся.

Мальчик озадаченно поскреб конопатый нос. Отошел на цыпочках, заглянул под локоть Мадре:

-- А чего это вы там выглядываете? Мед ищете, да?

-- Нет, не мед, -- ответил из-за ткацких станов Сианн, -- я и так знаю, где он стоит.

Мадре, проигнорировав вопрос, выудил со дна одного из сундуков пару мягких туфель без задников и, подойдя, осторожно надел мне на ноги. Потом проследил глазами за Сианном:

-- А ты тут, похоже, не в первый раз...

-- Ну... Я всегда нахожу тут мед, когда приезжаю. А что? -- Сианн снял с полки большой узорчатый кувшин и задумчиво понюхал содержимое.

-- А потом вы тоже пойдете в термы? -- брякнул Люб.

Черноволосый уставился на него:

-- И не думайте! Я так не напиваюсь и песни не ору... Я их пою.

-- Мы тоже не орали, мы тоже пели... У меня сестра -- менестрель. Вот, -- Люб покраснел до потери веснушек, а Темулли фыркнула.

-- Может, здесь и чашки есть? -- уныло спросила я, чувствуя себя выбитой из колеи и невероятно усталой.

-- Есть, моя леди, -- Сианн указал на полку, на которой в ряд стояли чаши, чашки и чашечки. Я дохромала до полки и взяла посудину:

-- Налейте мне...

Сианн, учтиво кивнув, исполнил просьбу.

-- А мне -- не надо, -- наморщив нос, заявила зеленоволосая девочка.

-- И мне не надо, -- смущенно промямлил Люб.

-- А попросить ты не могла? -- проворчал Одрин. -- Обязательно надо самой вскакивать?

Я искоса взглянула на старшего мевретта:

-- Могла попросить, видимо. Но предпочитаю справляться сама. И... -- мне вовсе не хотелось его обижать, ну какой леший за язык тянет? Я посмотрела на кольцо на пальце... может, зря? Может... ну я вовсе ему не подхожу, резкая, грубая, да еще и человек... Грустно...

Я поболтала содержимое и подняла чашу:

-- За то, что мы здесь встретились. И за Сатвер! Чтобы ни одна из его тайн не... осталась неразгаданной! -- я выпила залпом. Ну их, эти элвилинские обычаи смаковать и не торопиться.

Одрин вздохнул, досадуя, что мыслями я уже в городе. Скучно выхлебал мед и подошел к окну.

Зато Люб покосился на меня с уважением: "А знаете? У нас с Тему так, конечно, выходило, но шибало здорово"...

-- Сатвер? -- встрепенулась Темулли. -- А причем тут Сатвер?

Подскочила и заозиралась по сторонам.

-- Что такое? -- встревожился Люб.

-- Где мое платье?! Куда оно делось?

-- Какое платье?

-- Мое, старое...

-- Это не та тряпка на кровати? -- Сианн указал нужное направление и, опять пренебрегши чашкой, приложился к кувшину. Девочка коршуном бросилась на искомое, обшарила складки, выхватила измятую бумажку и спрятала в рукав рубахи. Люб быстро глянул на подругу. Скривился, словно усилием воли прогонял какие-то противные мысли, знать не зная, как сильно сейчас похож на старшего мевретта.

Гроза прошла, и только нудный ливень барабанил в окна. На душе Мадре скребли кошки. "Ну почему хорошее не может длиться вечно... -- он прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. -- Ее запах, ее голос, ее глаза... Завтра все это окажется далеко-далеко и я бессилен что-либо сделать с этим"...

Я бросила чашу на пол и подошла к Одрину, отважно положила руки ему на плечи:

-- Что с вами? Я могу помочь?

Мне... стало больно... как ему?

Одрин порывисто обернулся и прижал меня к себе. Шепнул на ухо:

-- Не уезжай, Триллве...

Люб сообразил, что подглядывать такое нехорошо только после того, как его уши начали гореть. Уж очень странно это смотрелось... Мевретт Мадре всегда был таким... Строгим...

-- Одрин... пожалуйста... -- мне стало нечем дышать. -- Не надо меня удерживать... я вернусь. Обещаю!

Я обняла его до боли, желая никогда не размыкать объятия.

Элвилин прижал мою голову к своему плечу и, уткнувшись в волосы, прошептал:

-- Прости, я понимаю. Просто мне без тебя будет очень плохо...

-- Н-не думай об этом сейчас...

Я приподнялась на цыпочки и стала целовать его глаза, щеки, губы...

Ноги подогнулись.

Одрин, должно быть, почувствовал, что та грань, за которой он уже не сможет себя контролировать, опасно приблизилась и, заметив круглые глаза Люба, титаническим усилием взял себя в руки:

-- Я постараюсь, Триллве, -- шепнул он и с сожалением оторвался от моих губ.

Я неуверенно выпустила Одрина и оперлась о подоконник. Голова кружилась.

Люб и вовсе отвернулся, не желая мешать. Вся его растерянная худая спина выражала вопрос, неужели он когда-нибудь, когда вырастет -- тоже вот так вот... полюбит?

Зеленоволосая девочка тронула друга за рукав и качнула головой, мол, вот оно как...

Люб только удивленно кивнул:

-- Как в песнях, да? -- шепнул он Темулли на ухо.

-- Ага... Люблю, когда про любовь поют... -- Темулли мечтательно закатила глаза и поправила брошь на вороте.

-- Был бы я менестрелем... -- вздохнул Люб, на секунду зыркнув в нашу сторону, но тут же вновь поспешно отворачиваясь. -- Только, кажется, нас сейчас, того... Скажут куда-нибудь идти...

А уходить ему не хотелось. И рыжий устроился на подоконнике второго окна, разглядывая, как капли дождя стекают по шибам.

-- Ух ты! -- внезапно воскликнул он. -- Переполох там, а мы тут. Значит, это не мы чегой-то ещё натворили.

-- А может, натворили и не заметили? -- испуганно пискнула Темулли. -- А там что?

-- Дама, -- Люб открыл окно и высунул голову под дождь. -- Из кареты лезет и чего-то требует. Орет, между прочим, здорово...

-- Ой, Люб, осторожнее! Разобьешься -- я ж тебя не соберу! -- зеленоволосая цапнула его за рубаху. Люб вернул голову в комнату и весело отряхнулся:

-- Ладно уж, ради тебя не буду.

Темулли в благодарность поцеловала приятеля в щеку, и оба покраснели.

-- Какая дама? -- Мадре очнулся и тоже посмотрел в окно, стоя рядом со мной. Снизу раздавались крики и смутно виднелись очертания коней, кареты и факелов, размытые стеной дождя. Мевретт повернулся к сыну:

-- Алиелор, подойдите. Кто это там?

-- Не имею ни малейшего понятия, -- отозвался Сианн и, вероятно, сообразив, что такой ответ выглядит непочтительно, добавил, -- отец.

В это короткое слово элвилин сумел вложить столько сомнения и нежности, что я вздрогнула.

-- Сегодня день такой, что все падают нам на голову, -- продолжил Алиелор.

Я на подначку не обратила внимания. Одрин, которого что-то всерьез обеспокоило -- тоже.

-- Дама называется! Вопит, как резаная, -- Люб демонстративно прикрыл уши.

-- Кричит, что по делу, -- добавила Темка.

Мевретты дружно отмахнулись и приникли к влажному стеклу, едва не столкнувшись лбами. Дождь понемногу стихал, и силуэты внизу стали более отчетливыми. Мадре нахмурился:

-- Кажется... я уже где-то это видел... стоит неудобно, герб не разглядеть.

-- А как карета по лесу проехала? Только вокруг замка поляна, а так чащоба и бурелом... дорожка узкая, -- припомнилось мне. -- Алелор, это вы наворожили?

-- Что вы, сударыня, -- отозвался черноволосый с легкой ехидцей. -- Я не умею.

-- Мгла! -- ругнулся Мадре. -- Как же я сразу не понял! Подожди чуть-чуть... -- и он вылетел в коридор. Примерно с минуту оттуда доносился его раздраженный голос -- мевретт отдавал указания. Потом голос отдалился и умолк.

-- Боюсь, мне тоже лучше пойти за ним, -- Сианн поклонился в своей обычной насмешливой манере. Мы с детьми остались стоять у окон.

Происходящее внизу в потоках ливня и дрожащем факельном свете казалось нереальным. Точно я смотрю внутрь стеклянного шара, заключающего вороных, запряженных в черный экипаж; даму, высунувшуюся из-за кожаных занавесок; зубчатую стену леса в ореоле вспыхивающих то и дело голубоватых молний... Картина была и размытой, и странно выпуклой. Я могла рассмотреть мельчайшие подробности и услышать каждый вздох и звук, вплоть до жирного чвяканья грязи под конскими копытами...

Гостья бесновалась. Голос у нее был пронзительный и свербящий, до рези в ушах, и даже громовым раскатам заглушить его не удавалось.

-- Ну?! Меня долго будут держать на дожде?!! Я замерзла и устала!!

-- Разворачивайтесь, сударыня, -- пророкотала басом сова, светящая оранжевыми глазами с крыши кареты. Похоже, ее использовали для переговоров. -- Мы готовимся к войне, и пребывать здесь небезопасно. Кроме того, у нас приказ не впускать никого. По крайней мере, до утра.

-- Никого?! -- прорезал тьму и дождь опасный женский визг. Изящная рука в перчатке метнулась, точно рассекая воздух. -- Я заставлю пожалеть об этом и его, и... всех! Не родился еще тот элвилин, что посмеет не впустить куда-то Анфуанетту Ису эйп Леденваль, вы поняли?!!

Деревья вокруг кареты качнулись. Неясыть испуганно ухнула и взмахнула крыльями, разметав брызги. Лакеи у дверцы вжали головы в плечи. Кучер скукожился. Кони заржали, норовя взвиться дыбом. С веток сорвалась и скрылась в ливне стая ворон.

-- Не кричите, госпожа, вы сорвете голос, -- сова счастливо прищелкнула клювом. -- До утра вы можете отдохнуть в таверне "Плясунья Сарк", до нее всего четыре мили. Там и сухо, и тепло. А утром мевретты решат, как с вами обойтись.

-- Ты что, не понял, дурак?! -- с пальцев дамы сорвался огненный шарик. -- Да я... я... Эй! -- крикнула она своему лакею, -- в ров, дурак! Вот что! Если вы не откроете, я буду топить одного за другим сперва их, -- она ткнула пальцем в слуг, -- а потом вас. Я -- Колдунья с Гнилого Болота!

Похоже, на этом терпению стражи пришел конец. Деревья, окружающие поляну, словно подались навстречу экипажу: корни полезли из земли, а один, молодой и тонкий, будто браслет, обхватил запястье высунутой на дождь женской руки.

-- Не советую, бабочка, -- пророкотала сова.

Иса дернула руку из обхвата корешка и разрыдалась.

-- Но как вы можете! Я... я... в это трудное время... надо объединить силы...я пришла, как союзник, один из лучших... а вы...он... пренебрегает мной. Ну скажите же ему, что это я!.. -- взмолилась она голосом трогательным и нежным. Так могли бы звенеть лесные колокольчики. Но голос этот с легкостью преодолел шум грозы. -- Скажите же ему! Хотя бы ради памяти о моем великом отце! И нашего сына! Я... все эти долгие годы терпела и верила, постигала искусство ведовства, чтобы помочь своему народу, изнывающему под гнетом давних, томящемуся в рабстве, сжигаемому на кострах веры, именующей себя святой, но несущей нам только слезы и боль! Едва услышав о надвигающейся войне, я бросила все, забыла о своей девичьей гордости...

Сова резко заухала и захохотала. Слуги Исы, дрожащие под дождем, казалось, готовы были зарыться в землю. Свет фонаря метнулся и угас.

-- Девичьей... а обернись-ка: нет ли у тебя пониже спины печати: "Одобрено королевством"? -- неясыть разразилась долгим, до кашля, ядовитым смешком. Мне на минуту показалось, что это смеется экономка Виолет.

-- Это оскорбительно! -- взвизгнула Иса. -- Вас повесят!

-- Разворачивай! -- приказала сова. -- Утром поговорим.

Распустила крылья и тяжело полетела в свое дупло.

-- Ну, мевретт Одрин, я тебе это припомню!

-- Вам, кажется, нужно что-то от отца, миледи? -- вплелся в скандал звучный красивый голос -- Сианн присоединился к стражникам, орущим с перемычки между воротными стрельницами.

-- А ты кто?! -- при вспышках молний я увидела, как дама вылезла из кареты и вышла на край берега, рискуя при малейшем движении соскользнуть в ров. Лакеи держали над ней растянутый плащ.

-- Мевретт Алиелор Сианн эйп Танненваль!

Иса как-ее-там вскинула руки к слегка растрепанной прическе-башне.

-- А-а... Ну, иди ко мне, мальчик! Иди, вор, ограбивший Торуса! Пасынок ублюдка и сын потаскухи с лютней, которая...

Я узнала шаги Одрина за спиной и, хромая, двинулась ему навстречу. Мевретт обнял меня и сказал в полголоса:

-- Нам нужно поговорить. Не здесь.

-- Да, веди.

Мы вышли из комнаты экономки и довольно долго плутали по коридорам и спускались и поднимались по лестницам, пока не оказались в просторном зале под стеклянным куполом.

В хорошую погоду, здесь, должно быть, было прекрасно. Через стеклянную крышу сеялся солнечный свет, согревая цветы и листья; сверкая радугой в струях небольшого, окруженного скамейками мраморного фонтана. Множество самых разных растений, декоративных и лекарственных, дарили воздуху нежный аромат.

Сейчас в оранжерее царил полумрак, по стеклянной крыше мерно барабанил дождь. Вспыхивали редкие молнии, и стекла вздрагивали от громовых раскатов.

Мадре подвел меня к одной из скамеек:

-- Садись, боюсь, что разговор выйдет долгий и... не очень приятный.

Я как-то даже пропустила последнее, с наслаждением рухнув на сиденье и вытянув ноги. Карабкаться с пробитой ступней по лестницам -- удовольствие ниже среднего. Но жаловаться и ныть я не собиралась. И без того мевретту тяжело, я же чувствую. Не хочу быть обузой, и все!

-- Устала? -- он ласково коснулся моих волос и сел рядом. Потом взял за руки. -- Только пообещай, что дослушаешь до конца, прежде чем делать какие-то выводы.

-- Обещаю, -- просто сказала я.

-- Ты уже знаешь, что Алиелор -- мой сын. С его матерью Тевиссой -- моей первой женой -- я расстался еще до его рождения... Очень давно. Она потом умерла вместе со своим мужем, когда Алиелор был еще крошкой. Но у меня есть еще один сын -- незаконный. Торус. Он старше Алиелора и давно покинул Дальнолесье. Вот о его-то матери я и хотел поговорить с тобой, Триллве... -- Одрин обнял меня и прижал к себе.

От него исходило ровное тепло, хотелось замереть в кольце его рук и ни о чем не думать... я поймала себя на этом и ошеломленно встряхнула головой. Нет, ну это же что-то невозможное! Рядом с Одрином все перестает существовать, даже время останавливается. Так нельзя...

-- Да, да, говори...

Я подавила в себе легкую досаду, что он упорно зовет меня элвилинским именем, а не моим собственным. Хотя... пусть, если ему так хочется.

-- Эта женщина, Анфуанетта Иса эйп Леденваль, только что приехала сюда. Я не хочу, чтобы у тебя возникли сомнения насчет моего отношения к тебе, понимаешь? Что бы ни случилось.

-- Приехала? Сюда? Вроде, ее даже в ворота не пустили, -- я сощурилась. -- Не бойся, я не сомневаюсь. Я верю тебе.

Я доверчиво улыбнулась. Может, за долгую жизнь, в которой случалось всякое, в которой меня бросали и предавали, стоило уже научиться недоверию? Мстительности... Но я не могла. Лучше уж так, головой в омут, бабочкой в огонь. Лишь бы не предать себя и другого, которому веришь. Все люди добрые, пока не докажут обратного. И элвилин тоже.

Я потерлась щекой о щеку мевретта, гладкую, как у юноши, но теплую, живую. Это не сон, не сказка, которая развеется с первым утренним лучом. Одрин есть. И я не сомневаюсь в нем.

Мужчина улыбнулся и поцеловал меня в висок:

-- Я рад, что ты так думаешь. Мы, конечно, какое-то время продержим ее вне замка, но, боюсь, не позже утра. Если уж она вбила что-то себе в голову... Понимаешь, эта... женщина, она немного не в себе. Она решила, что мы с ней предназначены друг для друга, трещит об этом на всех углах, -- он жалобно посмотрел на меня. -- Она меня достала, веришь?

Я погладила его по голове, как ребенка -- несмотря на всю бездну прожитых им лет.

-- Ну, тогда я ее достану тоже. Идет? -- и показала язык. Мрачно сощурилась: -- Терпеть ненавижу тех, кто обижает моих друзей. Вот.

Ой... вот уж не ждала, что у железного мевретта есть слабости... Я спрятала улыбку. Потянулась к фонтану, брызнула в Мадре водой. Потом обхватила щеки руками. Ой, я веду себя несерьезно...

Одрин рассмеялся:

-- Идет! Мне теперь ничего не страшно! -- и он тоже брызнул на меня из фонтана.

-- Ах, ты так?!.. -- я зачерпнула полные пригоршни... Быть Одрину мокрым...

Я встряхнула головой, смеясь, и вылила воду на него.

Мадре охнул, захохотал, и схватил мои запястья. Все чувства и желания, с которыми ему удалось, было, справиться в комнате экономки, внезапно заявили о себе, и мевретт, запустив руки мне в волосы, прижался лбом к моей щеке.

Я прильнула к нему, ноги опять подогнулись, и закружилась голова. Вдруг оказаться воском в чьих-то руках... странно... и совсем не страшно.

-- Я смогу защитить тебя. И все же... будь с ней осторожна. Иса опасна. У нее дурная репутация. Не зря же ее зовут Ведьмой с Гнилого Болота из удела Нор-Гейт.

-- А мне плевать на ее репутацию!

-- И мне... Я люблю тебя, Триллве, -- глухо произнес Одрин, нетерпеливо срывая с меня одежду. -- Ну почему ты появилась только сейчас? -- руки настойчиво пробежали по телу, и он увлек меня за собой на пол.

-- Обними меня... не отпускай...

А потом я уже не помнила, что шептала, что кричала... все было неважно, кроме него и меня... нас.

Сердце Одрина грохотало в груди, горло перехватило, а он все целовал мое лицо, не в силах оторваться. Потом эта странная немота сменилась криком, и он уткнулся мне в шею.

Мы лежали, не расплетая объятий, пока накрывшая нас тяжелая волна медленно отступала, принося освобождение и одновременно щемящую тоску разъединенности. Ничего не хотелось говорить, только вслушиваться в затихающий ритм сердец и дыхания. Все еще слитный, словно удвоенный. Вот так бывает, оказывается...

Беловолосый вздохнул, перекатился на спину и, пристроив мою голову на своей груди, стал наблюдать за струями дождя, бежавшим по скату стеклянной крыши. Мраморный пол приятно холодил разгоряченное тело, а в груди разливалось давно позабытое ощущение тепла.

Я, потянувшись, погладила его по щеке:

-- Эй, ты замерзнешь и простудишься... И что мне тогда делать? Я не знаю, как лечить элвилин.

Сердце царапнул легкий холодок.

-- Не переживай... -- сказал он, мечтательно глядя мне в глаза, -- у нас же есть Звингард с его знаменитыми компрессами... Ну и... элвилин вообще-то не болеют.

Я рассмеялась.

-- А... а говорят, он в оранжерее мед прячет... на грядке с лекарственными зельями, -- выдала я подцепленный невесть где слух. -- Поищем?

-- Правда? -- Одрин поднял бровь. -- Похоже, по всему замку прямо-таки рассыпаны захоронки со спиртным. И что меня больше всего возмущает -- это то, что один я не в курсе... -- он фыркнул и, осторожно придержав меня, легко вскочил на ноги. Дотянулся до одежды и подмигнул:

-- Ну, давай, поищем.

Я влезла в одежду, а туфли надевать не стала: все равно они сползали с ног и шлепали.

Огляделась:

-- А... а где тут аптечные грядки?

Кругом было море цветов и плодовых деревьев, по большей части мне незнакомых... ну, виноградную лозу я узнала сразу... и яблоню... хотя не уверена: не может же простая яблоня одновременно и цвести, и быть покрытой золотисто-алыми плодами... А вон там, за увитой ипомеей аркой... у меня глаза разбежались, я глубоко вздохнула: там росли розы. На шпалерах, обвивающих легкие решетки, на земляных террасах в несколько рядов, разной высоты и невероятного колера... там даже синие были... Или мне чудится?

Одрин улыбнулся, заметив мой восторг:

-- Ты любишь цветы? Пойдем, подойдем поближе. -- И он, приобняв, подвел меня к розарию:

-- Вот. Это любимое детище Звингарда, его гордость и страсть.

-- Я... люблю цветы, -- я опустила голову. -- Только никому не приходило в голову мне их дарить. Во мне больше видели воина, чем женщину, -- я тяжело вздохнула. Вот, еще жалуюсь... глупо...

Мадре нахмурился и язвительно бросил:

-- Ох уж эти ваши мужчины. Мало того, что они грубияны, они еще и слепцы! Если ты захочешь букет -- он у тебя будет. Выбирай, только сама не рви -- у этих роз шипы очень колючие.

-- Я не... -- я повернулась к Одрину, -- не могу нарушить такую красоту. Я лучше просто посмотрю, ладно?

Я прижалась к его плечу.

Одрин коротко поцеловал меня в висок и, сорвав темно-бордовую, почти черную розу, протянул мне:

-- Красота со временем отрастет, а цветов тебе еще не дарили...

Нежнейшие лепестки щекотнули нос. Я вдохнула тонкий запах. Держать стебель забинтованной рукой было удобно -- все колючки мимо...

Ну откуда, откуда он догадался, что это мой любимый цвет? И вообще... Это же просто страшно. Особенно оттого, что я боюсь его потерять.

-- Давай, сделаем тебе красивый букет и поставим у постели? -- улыбнулся мевретт и погладил меня по щеке.

-- У постели? -- удивилась я. -- В библиотеке?

-- Зачем? Ты что, собралась ночевать в библиотеке? -- он хмыкнул и поддразнил. -- Я, конечно, понимаю, что не в обычае ночевать жениху с невестой до свадьбы вместе, но, по-моему, нам уже поздно об этом думать... Ну и... в кабинете уже убрали и протопили, а стекло вставили, так что, идя сквозь него, не простудишься...

Я покраснела и заверила, что вовсе ничего такого не думала. Да и зараза к заразе не липнет.

Ну и... мне просто до смерти хотелось посмотреть на его спальню. Дверь туда вела из кабинета, но она была заперта! Нет, все же любопытство кошку сгубило.

-- А-а Звингард... -- все еще сопротивлялась я истреблению клумбы. -- Ну, он же обидится, что без спросу...

-- А мы ему не скажем, -- лилейный заговорщицки подмигнул. -- Грабить Звингарда -- так по полной! Ну что, выбирай, какие розы тебе нравятся?

Я растерянно посмотрела на цветник перед собой, потом на розу в руке:

-- Вот такие. А как ты догадался?

-- Понятия не имею, -- мевретт растерянно посмотрел на цветок, -- просто почему-то решил, что синие тебе не понравятся...

-- Ты руки не поколешь? Может, лучше я сама?

-- Тебе не хватило на сегодня? -- он взял мою забинтованную руку и нежно поцеловал пальцы. Потом, осторожно раздвигая пышную листву, начал отламывать колючие стебли. Судя по его гримасам, было больно. Но Одрин стойко перенес лишения и вскоре вручил мне целую охапку роз.

Я зарылась лицом в ароматные венчики. Задыхаясь от нежности.

-- Одрин, я... спасибо...

Разрыдаться опять не хватало. Что же я сегодня плачу и плачу...

-- Ты сам моя звезда.

Элвилин погладил меня по голове:

-- Я уже говорил, что люблю тебя? -- спросил тихо.

Я подняла голову, сморгнула, глядя ему в лицо. Руки разжались, и розы посыпались под ноги. Но зато я сумела его обнять.

Одрин нежно поцеловал мои губы, пристально посмотрел в глаза:

-- Можешь обещать мне одну вещь?

-- Какую?

-- Там, куда ты уедешь, всегда помнить о том, что я жду тебя. Помнить об этом и быть осторожной. Ты нужна мне, Триллве. Нужна здесь, живая... Наверное, я эгоист, что говорю тебе такое, но... я не смогу без тебя... Уже не смогу.

-- Я буду помнить об этом. И вернусь, обещаю.

-- Ты... очень дорог мне. Не грусти... пожалуйста...

Я опустилась на колени, пряча повлажневшие глаза, и стала собирать рассыпавшийся букет.

-- Осторожнее, не уколись, -- он присел рядом, помогая.

Где-то над крышей полыхнула молния, и Одрин поднял голову:

-- Кажется, гроза опять усиливается... Ну и денек сегодня выдался. Суматошный, но счастливый... Ты не устала, Арри? -- и он вручил мне оставшиеся розы.

Я подняла голову к стеклянному потолку, залитому дождем.

-- Устала... слегка... хочу посидеть с тобой у огня... немного... может быть...

Встала и протянула ему руку, второй прижимая к себе букет, слегка колющийся через рубашку:

-- Куда пойдем?

-- Ну, я думаю, что тебе должна понравиться шкура снежного вепря возле очага...

Он обнял меня за плечи и повел, было, к двери, но на полдороги задержался:

-- Так, мы совсем забыли. Что ты там о грядках и Звингарде говорила?

-- Что он прячет мед, под валерьянкой... -- меня слегка терзала совесть: мы и так уже лекарскую клумбу разорили.

Одрин недоуменно огляделся по сторонам. Потом немного растерянно повернулся ко мне:

-- А ты знаешь, как выглядит валерьянка?

-- Не-а, -- призналась я. -- Но если в замке есть кот...

-- Ну, теоретически кот, конечно, есть. И даже не один. Но где они находятся в данный момент... Ладно, пожалеем старика Звингарда, я что-нибудь придумаю.

И он повел меня прочь.

Насчет того, что кабинет протопили и высушили, мевретт оказался чересчур оптимистичен. Ковер изрядно залило водой, и было там не в пример холодней, чем в оранжерее. Я сильнее прижалась к Одрину, словно кошка в мартовских лужах, поджимая босые ноги.

Кроме того, здесь было совершенно темно. Элвилин видят в темноте, но я не элвилин.

Мадре подхватил меня на руки и внес в спальню. Усадил на шкуру возле камина и разжег огонь. Потом присел рядом и наклонился над раненной ногой:

-- У тебя повязка намокла, Триллве. Ну зачем ты сняла обувь?

-- Сейчас высохнет, -- я вытянула ноги к огню, а носом неловко уткнулась Одрину в шею, вдыхая его запах. Сердце безумно заколотилось снова.

Одрин погладил меня по голове и осторожно забрал из рук охапку цветов:

-- Давай, я их поставлю в вазу, боюсь, что ложе из шипов тебе не очень понравится.

Я сморгнула и покосилась на большую старинную кровать на грифоньих лапах, под балдахином из расшитого незабудками и маками атласа. К ней была придвинута скамеечка -- иначе и не взберешься.

Я улыбнулась... все равно, что штурмом брать замок. А в моем флаги покорно спущены, ворота открыты...

Мадре перехватил мой взгляд и понимающе улыбнулся:

-- Что, впечатляет? Она тут уже века стоит. Только я на ней практически не сплю...

Я прикусила губы, чтобы не расхохотаться в голос. Это надо же: королевское ложе, на котором никто не спит. А ведь хоть баталии разыгрывай...засадный полк можно укрыть за подушками, на столбики загнать разведку... ну и ерунда лезет в голову, ох... Горбатого могила исправит, а воителя?

Я погрустнела.

Но за окнами была ночь. Она казалась бесконечной. Я все успею спросить, и сказать, и признаться... Я перетекла на живот, подперши руками подбородок, поглядела на трепещущее в очаге пламя.

Одрин подошел, улегся рядом и спросил:

-- О чем ты думаешь?

-- Трудно объяснить. Вот сейчас ты со мной, и я счастлива. С тобой теплее, чем от огня. И я... потом...я буду это вспоминать, и мне снова будет тепло.

Он понимающе кивнул:

-- Я знаю, так и должно быть. Придумано ли это свыше, или мы сами строим свою судьбу, но я просто знаю, что то, что мы вместе сейчас -- это правильно.

-- Спасибо, -- сказала я твердо. Закрыла глаза. Но и сквозь веки просвечивало пламя. -- Ты просто думай обо мне, и со мной ничего не случится.

-- Я буду... -- заверил он. Помолчал. -- Ты все-таки решила уехать утром, да?

Как ножом по сердцу. Я бы хотела остаться...

-- Утром. Да, -- тихо шепнула я.

Он вздохнул, перевернулся на спину и потянул меня к себе. Уложил мою голову себе на грудь и стал ласково перебирать волосы:

-- Расскажи мне о себе, Триллве... Я хочу знать все -- что ты любишь на завтрак, какой твой любимый запах, что ты больше всего ненавидишь...

Я растерянно сморгнула. Казалось бы, самые простые вопросы заставили меня мучительно задуматься, морща лоб.

-- Ну-у... без завтрака я вообще могу обходиться: мне утром всегда больше хочется спать, чем есть. Запахи, -- я шевельнула плечом, -- люблю самые разные. Больше всего те, что из детства. Вот, запах сырой штукатурки. А ненавижу, -- я резко села, оттолкнувшись от шкуры, короткие волосы сыпанули за спину. -- Ненавижу, когда кто-то подло играется с чужой душой.

Элвилин погладил меня по плечу: "Когда я вижу тебя вот такой -- возмущенной, гневной, воинственной, мне почему-то больше всего на свете хочется защитить тебя. Прижать крепко-крепко и защищать ото всего на свете -- от ветра, стрел и злых слов".

-- А хочешь, я поеду с тобой? -- спросил он вдруг.

Если бы я была чуть повыше пола, то упала бы непременно.

-- Только до границы леса и не далее.

Я могла сказать ему многое: о долге мевретта, об опасности города для остроухих, но...он и так все это знал. Куда лучше, чем я. И еще вопрос, кто бы кого переупрямил. А я... "Не хочу, чтобы ты погиб... вот только обретя, потерять -- нет!.." Я уткнула лицо в колени, чтобы он не прочел этот страх у меня в глазах, чтобы мой страх не погубил его.

Элвилин обнял меня и стал баюкать, как ребенка:

-- Значит решено, я еду с тобой, Аррайда. А сейчас ты должна выспаться, завтра предстоит долгий путь, -- он чмокнул меня в макушку.

-- Только до опушки леса, мевретт. Или... или я нажалуюсь на вас сыну и этой, Идринн... которая умеет появляться в ненужное время в ненужном месте. И пусть удерживают, как хотят! Я... честно это сделаю! -- я стала перед ним на колени, обхватив за шею руками и заглядывая в глаза. -- Одрин, ну пожалуйста. Душа моя должна быть спокойна, когда я отправляюсь на опасное дело. А разве так будет, если я стану дрожать за тебя? Ну пожалуйста...

Он просто закрыл мне губы поцелуем и, откинувшись на спину, увлек обратно на шкуру. Я уперлась руками ему в плечи, оттолкнулась и заглянула сверху вниз в туманные глаза:

-- Одрин, ответьте мне сначала. Я... умру без тебя!

И некрасиво, беспомощно заплакала.

Глава 9

-- Не плачь, Триллве, давай, будем жить, хорошо? -- он растерянно притянул меня к себе. -- Мне ведь не удастся тебя убедить, правда? -- он утер мои слезы и начал целовать заплаканные глаза. -- Я сделаю все, что ты захочешь, девочка, -- и его руки скользнули у меня по спине.

-- Хорошо, давай, -- я прильнула к нему, нежно-нежно проведя пальцами по щеке. А лилейный поймал мою руку и припал к ладони. Слова почему-то давались с трудом и он, вздохнув, постарался вложить в свои руки как можно больше неизреченного, как можно больше нежности, накатившей на него жаркой волной. Мир вокруг исчез. Остались только мы двое, и эти двое были сосредоточием Вселенной, абсолютной истиной, имя которой -- любовь.

...Вот мех под рукой, колкие, стреляющиеся искрами волоски. Вот огонь, робко прячущийся под невесомый пепел...Вот решительная дробь дождя по стеклу -- лунным изгибам в свинце оплетки... грифоньи лапы старинной кровати... вверху деревянная резьба потолка -- виноградные грозди и листья... чужое дыхание на щеке и стук сердца -- не своего, но... в созвучии... комок в горле, разбитый криком -- только царапаются его остатки -- колючие льдинки... и кровь на искусанных губах. Моих и -- твоих. Соленый вкус. Как у далекого моря.

А вокруг в полутьме словно кружатся медные листья -- мы средоточие сказки, ее сердцевина. Как жарко дышать. Никогда не думала, что будет ТАК...

Одрин откинулся на спину и закрыл глаза. Из-под опущенных век проложила свою дорожку предательская слеза. Мгла! Хорош суровый мевретт -- ничего не скажешь... "Я не мог и предположить, что когда-нибудь будет так, что жизнь потеряет свой смысл, если тебя не будет рядом. А тебя не будет... Через ночь, через несколько часов грозы и дождя, через несколько часов счастья. И что я теперь -- без тебя, куда мне?" -- рвались на волю слова, но он только промолчал, открыл глаза и улыбнулся. "Какой смысл в том, что я все это тебе скажу? Ты все равно уйдешь"...

По его изменившемуся дыханию я поняла, о чем он думает, и что мысли эти горьки.

Родной мой... грустное солнце мое... я вернусь... но если я утром останусь, поддавшись твоим уговорам, поддавшись моему страстному, невыносимому желанию остаться -- я же перестану быть собой. Пожалуйста... Мы здесь и сейчас -- вместе. И если можно расцепить пальцы, это вовсе не значит, что разорвется душа. Даже если мы не поняли, даже если мы не верим -- она у нас одна на двоих.

-- А... а ты скоро вернешься? -- тихо спросил он, пристально вглядываясь в мои глаза.

-- Я постараюсь не задерживаться. И ведь... мне же нужно будет как-то сообщать, что я узнала. Как это можно устроить?

Я села, обхватив колени руками. Одрин приподнялся, опершись на локти и, тряхнув головой, постарался сосредоточиться на делах:

-- Ну, во-первых, у нас есть элвилинская почта -- летавки. Потом, нам может помочь симуран. Ну, я так понял, если Алиелор его попросит как следует, -- мужчина с усилием сглотнул комок, так некстати застрявший в горле.

-- Хвостатого, нахального... любителя музыки! И свинины... -- я постаралась улыбнуться. -- Одрин... а давай пойдем куда-нибудь. Не хочу, чтобы тебе было плохо... ну, там дождь... но если гулять под дождем, может, это поможет? -- выдала я на одном дыхании. -- А как использовать летавок?

Мевретт ласково провел ладонью по моей щеке:

-- Не волнуйся, я объясню. Может, поспишь? Для дороги тебе нужны силы.

-- Потом. Мне все равно не хочется. И... мне очень хорошо с тобой, так легко, я совсем не устала. Но если ты хочешь, то отдохни.

-- Ну уж нет! -- возмутился лилейный. -- Тратить время на сон, когда ты рядом!

Одрин схватил рубашку и начал натягивать ее на меня.

-- Я хочу показать тебе одно уютное местечко. Правда, это не близко, но мы можем взять лошадей.

-- Хэй! -- я помогла ему себя одеть и кое-как застегнулась. Высунула нос в кабинет, пытаясь сообразить, где лежат мои сапоги. Вспомнила, что в библиотеке, и махнула рукой. Верхом и босиком можно... Клеймору тоже не буду тащить. Только перенесла ее в спальню, подальше от сырости. Не полировать же снова!

Пояс с басселардом застегнула на талии.

-- Плащ... у тебя найдется?

Он молча залез в сундук у стены, вытащил темно-синий плащ, расшитый серебром, и накинул мне на плечи, мимолетно обняв при этом:

-- Ну что, пойдем, Триллве?

Я поразилась дивной красоте вышивки и мягкости легкой, но прочной ткани. Хотелось ввернуть что-то о дланях элвилинских дев, но я прикусила язык. Оперлась на руку Одрина и... изо всех сил постаралась не хромать.

В конюшне пахло сеном -- сладким, дурманящим голову запахом. Сверху в крышу мерно стучался дождь. Кони сопели и всхрапывали, громко топотали в денниках, вероятно, боясь грозы.

Ну вот, все же нашлась конюшня. И такая здоровая! А я опасалась... Причем, ворота в нее открывались лишь тогда, когда были нужны, а так стена и стена...

Одрин ушел седлать, а я, задумавшись над этой загадкой Твиллега (всего лишь одной из многих), осталась в беленой ротонде, полной сена, освещаемой молниями сквозь узкие продухи под крышей и парой фонарей. На стропилах гугукали голуби, довольно жевала, таская клочья из стога, маленькая мохнатая лошадка странной масти, словно разрисованная черными ромашками. Она ненадолго повернула ко мне голову и задумчиво втянула воздух нежно-розовыми ноздрями, качнула светящимся рогом.

Я с приоткрытым ртом остолбенела среди опилок в натекшей с меня лужице. Нога еще побаливала, да и повязка испачкалась. Стараясь не спугнуть единорога, я мягко упала в стог. Подо мной кто-то ойкнул, завозился, и я увидела два горящих круглых глаза на зареванной мордочке. Я вскрикнула и отпрянула. Единорог зафыркал, топнув передней ногой. А из сена выкопался и принялся вытаскивать соломинки из волос мальчишка. Тот самый, с длинным именем, из которого я помнила только Себастьяна, и то с трудом. Был он все таким же угловатым и костлявым, похожим на недокормленного ежа. Только в этот раз одетым для разнообразия в сапоги со шнуровкой, темные тувии и белую рубаху, вышитую ромашками. Тоже черными.

-- А что это вы тут делаете, молодой человек? -- прозвучал вкрадчиво-ехидный голос Мадре.

-- А... ну-у... -- Себастьян попытался спрятать под себя что-то тускло блеснувшее. С носа скатилась капля, и мальчишка широко вытер его тылом ладони.

-- Спит, -- я сделала вид, что ничего странного под мальчишкой не вижу. -- Или рыдал?

-- Ничего я не рыдал! Я от Виолет прячусь, -- он дернул растрепанной головой, поерзав на блестящем и утопив его в сене. -- Она не дает Ромашку в комнату брать, а ей без меня скучно, -- костлявый хлюпнул. -- Ну почему она вредная?

Единорог на минуту бросил жевать и согласно запыхтел, качнув рогом.

-- А... вроде, единороги только к девочкам идут, а ты мальчик, -- брякнула я.

Себастьян поковырял ногой земляной пол:

-- Ну, я... я ее нашел... в лесу... она ногу сломала... И мы теперь дружим.

-- Это не повод тащить ее в покои.

"Ежик" с укоризной взглянул на моего жениха:

-- Ну вот, и вы туда же.

-- Меня Аррайдой звать, -- перевела я разговор. -- А тебя?

Отрок изысканно поклонился -- право, не хуже Сианна:

-- Себастьян Лери Морион, можно Сябик. Мне очень приятно. А это вот Ромашка...

Единорожка, словно понимая, что речь о ней, изогнула шею, демонстрируя темные ромашки на атласной белой шкуре. Сябик же посмотрел на гневно зафыркавших лошадей, которых Мадре держал в поводу:

-- Ой, а вы куда? А нам с вами можно?

Старший мевретт тяжело вздохнул.

Похоже, в ночную прогулку под дождем выбирались не только мы трое. На широкой спине вороного жеребца во внутреннем дворе нетерпеливо ерзал мевретт Сианн, дожидаясь, пока откроют ворота. В этот раз симурана при нем для разнообразия не было. Остывать от свары с Колдуньей-с-Болота лучше на скаку и в гордом одиночестве. Еще в большой, но мелкой луже у ворот маялись завернутые в плащи экономка Виолет (ее я узнала по приземистой пышной фигуре и свисающим на грудь косам с серебряными кольцами) и нахохленный стражник. Должно быть, старались Сианна от поездки отговорить. Капли звонко стучали по укрытому капюшоном островерхому шлему стражника и стекали по закрывающей нос пластине, отчего казалось, что у бедняги жуткий насморк.

-- Ворота открыть! -- скомандовал Одрин.

-- А ведьма?

-- Пусть въезжает, раз нас здесь не будет.

Стражник махнул фонарем. Внутри башни заскрипели вороты; гремя цепями и лязгая, вниз громыхнул подъемный мост. Кони по ту сторону рва шарахнулись с ржанием, казалось, даже послышалось, как заскрипела в сочленениях карета. Не дожидаясь, пока поднимется до конца герса, мы выметнулись наружу. Виолет рассерженно заорала в спину:

-- Понесло ж вас, на ночь глядя! Правительство...

Сябик засмеялся.

Продробили по бревнам моста копыта. С чавканьем разбросали грязь на дороге. Кони пролетели так быстро, что юбка Исы, стоящей у кареты, взметнулась колоколом. Вид Ведьмы-с-Болота был страшен -- прическа растрепана и промокла, по лицу размазались краска и пятна грязи. Иса куталась в ротонду из промокших соболей и мелко дрожала. Но -- едва ворота распахнулись -- ловко вскочила в экипаж и заорала кучеру, чтобы гнал во двор. Мы не стали ждать, чем все закончится. Ветер, мешаясь с дождем, бил в лицо.

Таверна "Плясунья Сарк" притулилась в четырех милях от Твиллега, под большим буком. Раскидистые ветки великана, покрытые золотыми листьями, как поведал мне жених, давали приют зверюшкам и птичкам: дроздам, малиновкам, паре удодов, колонии белок и даже большому дикому коту, который предпочитал охотиться на стороне: не нравился пушистому гвалт, подымаемый испуганными соседями при малейшем его приближении. Сейчас все обитатели огромного дерева затаились и молчали, только дождь лупил по листьям и струился изгибами коры, одевающей могучий ствол. Да стекал по соломенной покатой крыше "Плясуньи" и бурлил в водоотводных канавках.

Хозяин таверны, словно почувствовав гостей, высунул из входной двери кудреватую голову и руку с фонарем. Голова тут же отдернулась при вспышке синей ослепительной молнии, а рука храбро задержалась. Фонарь покачивался туда-сюда, разметывая свет и тени по раскисшему палисаднику с побитыми ливнем "золотыми шарами". Для порядку корчмарь кышкнул на занывшую в будке у крыльца собаку -- та и не думала вылезать -- и пригласил гостей в дом. Обогнув его, укрываясь полой куртки, наброшенной на исподнее, выскочил на дождь мальчишка, чтобы поставить скакунов в конюшню. Сябик, закинув за плечи совершенно мокрые прядки, пошел с ним устраивать любезную Ромашку. Мадре же, прохлюпав по скользкой дорожке из вбитых в глину кирпичей, внес меня в зал с очагом, дубовой стойкой и дубовой же мебелью, не столько красивой, сколько надежной: такие столы и скамьи не своротишь в угаре трактирной драки. Хотя чтобы драки случались в благопристойной элвилинской корчме, было непохоже.

Я стеснительно посмотрела на натекшую с меня на половичок перед дверью лужу, потом дернула плечами, прикрытыми голубым с серебром плащом, и зашлепала к очагу, оставляя за собой мокрые следы и почти незаметно уже прихрамывая.

В нижней зале было уютно. За стойкой лежали на боку бочонки, светя начищенными кранами, а над ними на полке протянулась в ряд блестящая медная утварь. Пол из кирпича, вязаные половички, цветастые занавески и бальзамины на окнах. А может, герань. От разжаренного очага с вертелом исходило благодатное тепло. Мягко светила лампа -- тележное колесо, подвешенное на цепи к потолку и утыканное горящими свечками. Трактирщик разбил дрова кочергой, чтобы давали больше жару. Повернулся к нам, явив выражение благоговейного ужаса на широком плоском лице -- так впечатлило его ночное пришествие мевретта.

-- Я... э... -- он придвинул к очагу скамью и обмахнул передником: -- Желаете грогу? Или подать вересневый эль? Пироги с рябиной, рыжиками, капустой, жареные летавки... -- стал перечислять он.

Снова брякнули двери.

-- Мед! -- отрезал с порога Сианн. Чуть прищурившись на свет, откинул капюшон плаща и тряхнул длинными темными волосами, с которых стекала вода. -- С огневкой и болотной орхидеей, собранными тонкими дланями элвилинских дев исключительно на рассвете. Урожай года от Завета 3017. Вам ясно?

Корчмарь, кляня судьбу, согнулся в глубоком поклоне:

-- Ледяного или подогреть?

-- На ваше усмотрение.

Второй мевретт прошлепал к камину и, мрачно кивнув отцу и мне, стал греть руки над огнем. Похоже, прогулка его не задалась.

Почти следом за ним на пороге вырос Себастьян с его колючими мокрыми прядками, донельзя похожий на ежа, оглядел мокрых мевреттов, хмыкнул и пробормотал: "Угу. Только Идринн с Велитом не хватает".

Мой жених благосклонно кивнул Алиелору и его приятелю:

-- Вечер добрый. Может, присядем? Только, чур, о делах -- ни слова.

-- И об Идринн тоже, -- сквозь зубы пробормотала я, вытягивая ноги к огню. От повязки пошел пар.

-- Да пожалуйста, -- невозмутимо отозвался Лери, тоже устремляясь к камину.

-- А что Идринн? -- удивился Мадре. -- Она, в общем-то, моя будущая невестка.

Он искоса глянул на Сианна.

-- Ох, ну и достали же вы меня! -- холодно бросил черноволосый, плюхаясь на скамью.

Я фыркнула и, вспомнив подробности знакомства с изысканной леди в синем платье, громко сказала:

-- Она противная зануда.

Послала выразительный взгляд трактирщику: мол, гости не прочь согреться не только снаружи, но и изнутри. Да и есть хотелось сильно. Булки и виноград были давно-о... Корчмарь принес осенний мед в кувшине на серебряном подносе, поставил на ближайший к очагу стол.

Мадре придвинулся ко мне и тихонько завладел моей рукой; усмехнулся, глядя на недовольного сына:

-- И тем не менее, мевретт Алиелор, вы с Идринн Фрезией эйп Ваерраваль обручены.

-- А может, избавите его от такой участи? Она же скучная! Она его волосы заплетать заставит и... -- я не выдержав, захихикала, -- платье носить!

Опять подбежал трактирщик со всякими вкусностями и разностями. Кружки для меда, кстати, тоже были. Ох, и напьюсь же я сейчас!

-- Между прочим, -- сказала я уже серьезно, -- я страшно боялась, что она твоя невеста.

Сианн сверкнул глазами:

-- Не глумитесь над леди Идринн. Она достойная девушка. Мы и правда обручены.

Я тоже сверкнула глазами:

-- Я не глумлюсь! Вот еще! Только, будь мужчиной, я жениться бы на ней не стала! Уж лучше жабу проглотить. Вот.

И наплескала меду в кружку. Рука у меня дрожала -- уж очень я разозлилась.

Сябику наши вопли были, что совой по пню. Он быстро произвел досмотр принесенной еды и, выбрав оттуда всю зелень, приступил к её уничтожению.

-- Госпожа Идринн... да-а... Это хуже Виолет... Ну, или приблизительно то же самое...

Рука Сианна, наливающая мед, тоже заметно вздрагивала:

-- Идринн, во всяком случае, одна из немногих, кто не забывает о своем долге почти никогда. Ясно вам?

-- Чудесное качество для мевретта. А для жены -- что-то надо проще... -- качнул головой Сябик, оторвавшись от жевания.

-- Я бы... -- я зло сощурилась, глядя на Сианна, -- не стала бросать такие упреки незнакомому вам человеку. Да и знакомым -- не стала бы.

И вскочила, вырвав руку у Одрина.

В Сианне меня бесило все: его изысканность, насмешливость холеного лица, и походя брошенный намек, что Одрин пренебрег своим долгом мевретта из-за человеческой женщины и уехал со мной в трактир, вместо чтобы бдить и печалиться об участи страдающего элвилинского народа.

-- Мы можем продолжить наш поединок, ежели вам угодно, сударь! Кое-кого явно стоит поучить хорошим манерам!

Сианн скрипнул зубами и залпом опрокинул кружку.

-- Это вы меня собрались учить манерам? Ну-ну... Только я не стану драться с раненой женщиной, да еще и с невестой отца.

-- Эй... А давайте без поединков? -- Сябик отшатнулся и уронил веточку укропа себе на колени.

-- Мои раны не помешают мне надрать вам уши! -- я перегнулась через мальчишку и исполнила свою угрозу, не откладывая.

-- Ой... -- горестно вздохнул серенький. -- Ну вот...

Одрин поймал меня и притянул к себе:

-- Триллве, ну что ты? Понимаешь, Алиелор -- он такой, и с этим просто ничего не поделаешь.

Сябик с надеждой покосился на Мадре. Сианн же вскочил, едва не уронив нас со скамьей, шлепнув мокрым крылом плаща и хватаясь за палаш:

-- Мои уши -- не вашего ума дело! Советую это запомнить.

Я с прищуром взглянула на черноволосого:

-- А мои долги -- не вашего. Я... могу простить оскорбление, нанесенное мне, -- я скрипнула зубами. -- Но Одрина вам не стоило задевать.

Я не трогала рукоять басселарда -- знала, что когда он мне понадобится, то окажется в руке почти мгновенно. Куда быстрее, чем Сианн выхватит свой.

Сябик тоже вскочил, водя по нам растерянным взглядом, не зная, как нас утихомирить. Сианн дулся. Потом убрал руку с рукояти и, взмахом руки оправив плащ, уселся на место:

-- Если я задел его, пусть он сам о том скажет. Я полагаю, мой отец не нуждается в защитниках.

-- У меня на этот счет другое мнение, -- буркнула я.

Себастьян взглядом умолял меня тоже сесть. Поединки он явно не одобрял.

Одрин хмурился. Что сын, что невеста -- оба были ему дороги до дрожи и в то же время оба были так несносны... Он в отчаянии шарахнул кулаком по скамье:

-- Мгла! Да прекратите вы! Вам что, заняться нечем в такой вечер?

Сябик покосился на Мадре с уважением: ну что же. Такой умеет призвать всех к порядку. Может, с него пример брать?

-- А мы разве еще не прекратили? -- Сианн искоса посмотрел на меня. -- Мне кажется, леди утихомирилась.

-- Не... кричите на меня... -- обернулась я к жениху. -- Впрочем... -- развернулась и пошла к двери, стараясь держать спину прямо и не хромать.

-- Не стоит беспокоиться, леди. Не хочу мешать вашему свиданию, -- Сианн, обогнав меня, выскочил на улицу. У него-то ноги были целы. А вот меня Одрин перехватил:

-- Куда ты? -- сгреб в охапку. -- Ты чего задумала?

Потом сбавил тон и прошептал:

-- Ну что с тобой, девочка? Не нужно так... Пожалуйста...

Я мрачно глянула на захлопнувшуюся перед носом массивную дверь и повернула голову к жениху:

-- Он... никогда меня не признает, -- сказала жестко, не пробуя вырываться: знала -- бесполезно. -- Он ревнует тебя. И... завидует.

Злость прошла, осталась только боль. Забиться в уголок, и чтобы не трогал никто...

Сзади донеслось недовольное бурчание Сябика:

-- Ну вот, умеет же Сианн вечер испортить, уфф... Аррайда, да вы не расстраивайтесь, привыкнет он. Только не сразу...

Я непримиримо продолжала разглядывать дверь таверны -- деревянная поверхность местами была шероховатой и потемневшей от времени.

-- Ну что ты придумываешь? -- раздался над ухом спокойный и слегка удивленный голос Одрина. -- Он вообще до сегодняшнего дня считал меня своим дядей. Думаешь, он так быстро привык к мысли, что я его отец?

Мадре развернул меня к себе и положил руки на плечи:

-- Пойдем, сядем, Триллве... Сианн одумается. Он хороший мальчик, просто вспыльчивый. Вон, и Сябик тоже так думает, -- он улыбнулся, кивнув на мальчишку.

Я посмотрела Одрину в глаза. Похоже, он так и не понял.

-- Я не... мне обидно за тебя! -- я вздохнула и позволила увлечь себя к огню и усадить на той же скамье. -- Послушай, я... не понимаю, как это получилось. Знать тебя всего ничего, а кажется -- что всю жизнь.

Прикрыла веки и произнесла, чеканя каждое слово:

-- Я никому... не позволю... тебя... обидеть.

А потом я почувствовала на виске его теплое дыхание и легкий поцелуй:

-- Спасибо тебе, милая... -- жених снова завладел моей рукой и начал медленно водить пальцем по ладони, будто читая линии. -- А неужели ты не догадываешься, что действительно знала меня всю жизнь?

Послышались торопливые шаги -- это трактирщик со смущенным и немного испуганным видом приблизился к столу и поставил еще кувшин с медом и блюдо с жареной птицей. Я проводила взглядом его напряженную спину, затянутую в медного цвета лен, и удивленно переспросила:

-- Всю жизнь? -- руку у Мадре я решила не вырывать. Пока, во всяком случае -- Как это может быть?

Втянула запах жаркого и виновато облизнулась.

С уходом Сианна в таверне воцарилась восхитительная тишина, только в очаге слегка потрескивали поленья, где-то поскрипывал сверчок, да в стекло барабанили капли -- похоже, ливень снова разошелся не на шутку. Я посмотрела в темное окно и сквозь пелену дождя увидела, как в сторону навеса, где были привязаны лошади, быстрым шагом двинулась чья-то высокая фигура. На полпути размытый силуэт замер, немного постоял, то ли размышляя, то ли прислушиваясь и, развернувшись, побрел обратно. Я ухмыльнулась.

Одрин меж тем вдохновенно продолжал:

-- Я не знаю ... -- он пожал плечами. -- Но мне кажется, что я с самого начала помню что-то такое, какое-то твое присутствие -- то ли в шуме ветра, то ли в россыпи звезд осенней ночью.

Он наполнил мою кружку и пододвинул поближе глубокое глиняное блюдо:

-- Давай. Тебе надо быть готовой к дороге.

-- Я чуть было не уехала уже, -- сказала я с горечью, -- но ты меня удержал... Звезды, ветер... вы понимаете их язык, а я нет...

Но мясо было таким ароматным! Я не выдержала и впилась в захрустевшую корочку. Потом немного виновато посмотрела на спутников:

-- Ой, а что это? И... ешьте тоже... -- я смущенно посопела.

-- А почему ты меня все время зовешь на "вы"? -- недоуменно спросил Одрин. И серьезно добавил. -- А насчет звезд... я тебе переведу.

-- Я Сябика тоже приглашала, но он ест свой салат, точно похож на лошадку, -- улыбнулась я, разглядывая сосредоточенное лицо мальчишки, обрамленное изжелта-серыми патлами. -- А о звездах -- расскажешь обязательно. Когда закончится дождь.

Я снова покосилась на окно (высокая фигура уже скрылась из поля зрения) и слегка покраснела.

-- Ой, твой Алелор промокнет, как нехорошо... Я не нарочно, просто очень уж обозлилась. Из-за этой Идринн. И... чувства долга. Откуда ему знать... -- закусив губу, я повернулась к Одрину и шепнула: -- Прости.

Он улыбнулся в ответ и поцеловал мою руку.

-- Не извиняйся. Ничего с ним не случится. А если даже и промокнет -- ему следует научиться держать себя в руках. Как взрослому мужчине и, тем более, мевретту. Вот женится на Идринн, остепенится... -- Мадре мечтательно вздохнул и, обняв, притянул меня к себе. Я уткнулась ему в грудь и пробормотала:

-- А если он... не любит ее? Сианн начал говорить о человеческой девушке, чтобы как ты...

Потом мне стало смешно и, подняв голову, я внимательно вгляделась в лицо Мадре и ухмыльнулась.

-- И ты... ты остепенишься, когда женишься? Я вот сомневаюсь!..

Внезапно для самой себя я повисла у него на шее и чмокнула в нос, а потом ребром ладони стерла масляное пятно. Опять стало легко и хорошо. Удивительно. Я зажмурилась, шепча:

-- Я счастлива, счастлива... а ты?

-- Ну конечно счастлив, девочка, -- донесся до меня тихий ответ.

Снизу раздалось довольное фырканье -- это Сябик удобно растянулся на половичке у камина и совершенно перестал обращать внимание на нас -- похоже, больше всего на свете его сейчас интересовал капустный лист, изначально играющий роль приправы к мясу. Одрин с опаской глянул на мальчишку и шепнул мне на ухо:

-- А что, я сейчас совсем-совсем не степенный?

Я искоса взглянула на мевретта, наклонив голову к плечу:

-- Не-а... А что, нужно? -- и наклонила голову к другому плечу: -- Когда вот с этой стороны, то чуть-чуть... совсем, но степеннее, -- и засмеялась снова.

Элвилин рассмеялся и легонько щелкнул меня по носу. Потом посерьезнел:

-- Да, я слышал об этой девушке. Но он ведь уже обручен...

Я вздохнула -- ну почему мужчинам нужно всегда все объяснять? -- и терпеливо сказала:

-- Но если Сианн не любит Идринн и она его не любит, то будет нечестно их принуждать жениться, верно? Все равно как тебя с этой... от которой старший сын...

-- С Исой? -- При упоминании о колдунье с Гнилого Болота Одрин помрачнел и передернул плечами. Покосился на меня:

-- Я как-то не смотрел на это с такой точки зрения... Слушай, это же ужасно, -- он растерянно глянул на дверь. -- Интересно, куда же он ушел?

-- Пойдем, поищем? -- я хрустнула последним крылышком, втихаря вытерла руки о штаны -- авось, на темном не заметно, и полезла из-за стола.

-- Пойдем, -- согласился Одрин, вставая следом, -- только капюшон накинь, там дождь усилился.

Я не стала спорить. Что я все еще босиком, но внимания не обратил, уже отлично. Набросила капюшон и открыла входную дверь.

Порыв ветра тут же бросил мне в лицо целую пригоршню воды -- это струя, стекающая с навеса над входной дверью, очень некстати решила изменить свое направление. Я протерла глаза и огляделась. Двор таверны, похоже, постепенно превращался в болото, многочисленные лужи вздувались мутными пузырями, а пышные и высокие кроны Дальнолесья, окружающего "Плясунью" почти исчезли за пеленой дождя. И посреди всего этого великолепия поверх деревянной изгороди, на верхней жерди восседал мевретт Сианн. Мокрый и нахохлившийся, чем-то неуловимо напоминавший воробья, он тяжко вздыхал, периодически отряхивал надвинутый на глаза капюшон и, кажется, что-то декламировал -- то ли продолжал внутренний спор с отцом, то ли сочинял для невесты балладу. Нас он не заметил.

Переглянувшись, мы шагнули под дождь, и я заметила, как Одрин чуть поежился, когда первые капли упали ему на лицо. А мне... мне понравилось -- дождь был теплый, его бисеринки сыпались на разгоряченные щеки, и ветер обдавал свежестью. У Мадре было какое-то странное выражение лица, мне показалось, что он изо всех сил сдерживает смех. Подойдя к сыну, он опустил руку ему на плечо:

-- Алиелор...

Второй мевретт вскочил и коротко поклонился:

-- Мевретт Мадре...

Я засмеялась, старательно прикрывая рот рукой. А все же Сианн ловкий -- не грохнулся с забора... от неожиданности.

Одрин пропустил мимо ушей и почтительное обращение, и наигранный поклон, и руку с плеча не снял:

-- Нам нужно поговорить.

-- Извольте, -- мрачно ответил Сианн, видимо, уже догадываясь, о чем пойдет разговор. Похоже, что больше всего ему хотелось вскочить в седло и умчаться, но он задавил в себе это недостойное желание и кивнул отцу: -- Я готов к вашим услугам.

Я удобно устроилась на жерди, которую только что покинул Алиелор -- только чуть подальше, чтобы не мешать их разговору.

Одрин проводил меня настороженным взглядом, опустил глаза и удивленно поднял брови. Ну вот. Он заметил мои босые ноги. Я постаралась было замаскироваться плащом, но Мадре, не сводя с меня прищуренных глаз, отрывисто бросил сыну:

-- Может, пойдем под навес? Не стоит заводить серьезные разговоры в таком неудобном и, я бы сказал, мокром месте...

Я радостно помахала ему рукой: мол, здесь хорошо и мне нравится. Говорите, мешать не стану... Я счастлива уже тем, что ты рядом. Что я в любой момент могу подойти и ткнуться лицом тебе в плечо.

-- О, конечно, леди может простыть, -- меланхолично кивнул Сианн. -- Понимаю... Мне-то уже все равно.

И он, картинно вытянув вперед руку, отжал рукав рубашки, с которого потоком хлынула вода. И чего выделывался? Всем же ясно, что элвилин не болеют.

Одрин тоже вскинул руку, и я уже решила, что менестрель сейчас получит хороший такой, душевный подзатыльник, но старший мевретт только большим пальцем молча указал ему на навес. Потом, быстро подойдя ко мне, утянул с забора и повел под крышу, шепнув по пути:

-- Тебе тоже достанется... Потом.

Сианн упрямо тряхнул мокрыми волосами, но послушался и, пожав плечами, параллельным курсом направился в укрытие.

-- Ну, так о чем разговор, мевретт? -- он мрачно покосился в нашу сторону.

Я спряталась Мадре за спину и сделала вид, что меня тут нет.

Под деревянной крышей ветра не было, пахло свежестью и мокрой паклей, а окно таверны отбрасывало на землю квадрат уютного желтого света. Одрин усадил меня на стоящую под навесом небольшую скамью, опустился рядом и кивнул сыну:

-- Садитесь, мевретт Сианн, разговор будет весьма... э.. стратегический.

Я немедленно положила Одрину голову на плечо: ну, должно быть и удовольствие, не только стратегия... Плечо было жестким и угловатым, но мне это почему-то совершенно не мешало.

-- А я думал, тактический, -- привычно съязвил Сианн, присаживаясь.

Мадре обнял меня за плечи и, положив другую ладонь на руку сына, спросил в лоб:

-- Скажи, ты ее любишь? Свою девушку?

-- Ну, если она моя девушка, то, очевидно... -- фыркнул Сианн, но тут же тихо добавил. -- Больше жизни. И она станет моей женой, -- он немного помолчал, и тут его элвилинская сдержанность, похоже, дала сбой, потому что, опустив голову, он начал торопливо, горячо и немного виновато объясняться:

-- Понимаешь, отец, я разозлился. Поначалу. Но потом я немного остыл, -- он коротко глянул на оставленный забор, -- и, веришь, но я даже отругал себя за невыносимый и вспыльчивый характер. Хотя, с другой стороны, я на тебя страшно обижен, -- он развернулся к Мадре: -- Вот скажи мне, какого тумана ты сам берешь в жены ту, кого любишь, хоть и давнюю, а меня собираешься женить на Идринн? Понимаешь, мевретта Фрезию я уважаю, ценю, даже, где-то, восхищаюсь ею, но не люблю...

Потом он покосился на меня.

-- А что касается моей фразы о чувстве долга, то, я имел в первую очередь себя самого... В туман... -- он откинул с глаз мокрую черную прядь, скрестил руки на груди и надулся, -- больше извиняться я не буду... понимайте меня таким, каков есть, или одно из двух...

Я прикрыла глаза и вздохнула. Похоже, у мужчин не головы на плечах, а пустые макитры -- напридумывают себя проблем, чтобы потом благополучно их преодолевать... Я незаметно зевнула. Ну, я надеялась, что незаметно.

Элвилин меж тем продолжали. До меня донесся невозмутимый голос Одрина:

-- А Идринн? Что ты скажешь ей? Она ведь может, ждет тебя, надеется.

-- На что, мевретт? Она меня не любит, -- Сианн, похоже, успокоился, и голос его потеплел, когда он произнес: -- И потом, Флора... Она тоже ждет...

Я поняла, что задремываю. Рядом с Одрином было тепло и надежно. Даже в дождь.

-- Флора... -- задумчиво повторил Мадре, -- красивое имя... Расскажи о ней немного.

-- Она... графиня. Я был у ее отца менестрелем, -- ответил Сианн.

-- Графиня? -- голос старшего мевретта прозвучал удивленно. -- И менестрель? Сын, а ты точно уверен, что она тебя любит?

Сон подкрался на мягких лапах. Я тюкнулась носом Одрину в сгиб локтя.

-- Разумеется, -- словно издалека донесся до меня голос Сианна. -- Это же она графиня, а я какой-то бродячий менестрель, а не наоборот.

-- Графиня, менестрель... -- пробормотала я сквозь сон... -- Ты вон тоже мевретт... чем не граф...

-- Но не для людей, -- упрямо ответил Алиелор.

Я приоткрыла правый глаз и недовольно поморщилась. А я кто, по-сианновски? Не человек, что ли?

На голову мне опустилась ласковая ладонь, и донесся размеренный голос Одрина:

-- Тогда ты должен как можно быстрее поговорить с Идринн. Почему-то я думаю, что она, с ее щепетильностью, так и будет блюсти обычай, так что уж, будь добр, развяжи девушке руки. Да, и как ты думаешь поступить со своей невестой? Привезти сюда?

Я поймала ладонь Мадре и постаралась устроиться на ней как можно удобнее. Шелк рубашки был немного скользким, но после некоторых усилий я все же нашла уютное положение.

-- Ну, вы же были против моей женитьбы на круглоухой девушке, -- продолжал тем временем Сианн. -- И потом, у нее отец.

Одрин хмыкнул:

-- А что, неужели ты бы посчитался с моим мнением? Не смеши меня. Ты -- мой сын, а уж себя-то я знаю хорошо, -- он немного помолчал и добавил, -- по крайней мере, до сегодняшнего дня считал, что знаю... Ты ведь все равно сделаешь то, что захочешь. А что там с графом?

Я подтянула босые ноги и закрутила их в плащ, чтобы не совсем уж мерзли. Да уж, Сианн упрямец, куда упрямее отца...

С этой ласковой мыслью я задремала окончательно. Мне снилось, что я сижу в увитой плющом беседке посреди запущенного сада. Из травы то тут, то там выглядывают головки клевера, а вокруг моего убежища разрослись бересклет и жимолость, сквозь тонкие ветки которых просвечивает лесное озеро. Настойчиво и сладко пахнет лилиями. И стало ощутимо теплее -- как будто чья-то невидимая рука укрыла меня одеялом. Сзади послышался мелодичный голос:

-- Я-то не посчитался бы, конечно. Но кто мог поручиться, что здесь ей не угрожала бы опасность? Вы были настроены не очень дружелюбно. А ее отец -- ну, то же, что и вы. Он не в восторге от нашей любви... Когда я явился просить ее руки, его хватил удар... Дело в том, что когда я у него служил, мы расстались не самым мирным образом...

Я оглянулась и увидела, что на жимолости рядом с беседкой, сидят две маленькие птички. Та, что сидела выше -- белая, с голубыми прожилками в оперении и голубым же хохолком, та, что ниже -- почти терялась в пышной зелени кустарника, поскольку и сама была окрашена в разные оттенки зеленого.

-- И что же случилось? -- поинтересовалась белая голосом Одрина.

Я отчего-то совсем не удивилась. Положив руки на парапет беседки и устроившись на них щекой, стала внимательно слушать.

-- Так... он мало понимает в песнях, -- мотнула головой зеленая и загадочно добавила: -- А пиршественная зала у него на третьем этаже...

-- Не ушибся? -- обеспокоено склонила набок головку белая.

-- Нет, ерунда, -- собеседница неопределенно махнула крылом.

-- Сын... -- первая птица вспорхнула и уселась ниже. -- Ты не держи на меня зла, хорошо? Я знаю, что иногда бываю невыносимым, но я всегда любил тебя и все эти годы помнил о тебе.

-- Почему-то я вам верю, -- ответила зеленая, с задумчивым видом переступая на красных лапках. -- Одного я не пойму -- почему вы не сказали раньше?

-- Отстань от него! -- сказала я Сианну сонно, но пичуги, кажется, не обратила на мою реплику ни малейшего внимания.

-- Не знаю... -- белая нахохлилась. -- Наверное, боялся, что ты меня не примешь. Эалвор был тебе хорошим отцом...

-- Да, пока был жив, -- зеленая опустила изящную головку.

Мне почему-то стало не по себе, как будто холодное дуновение ветра пронеслось по беседке, черным веником выметая остатки тепла. Я открыла глаза и недоуменно уставилась в темноту на стену дождя, за которой уже и ограда была почти неразличима. Завозилась и поплотнее укуталась в плащ Одрина, невесть как оказавшийся поверх моего.

-- Странная это была смерть -- хмуро сказал Мадре. -- Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Их просто нашли однажды утром в оранжерее. Вдвоем на полу, и они уже не дышали.

-- Яд? -- резко спросил Сианн. -- Их отравили?

-- Неизвестно. Никаких бокалов и посуды перед ними не было. И Звингард ничего не обнаружил, ну, когда... исследовал тела. Помню еще, что он тогда все что-то твердил про магический след... или вонь? Если бы я не уехал тогда, Алиелор... -- Одрин вздохнул.

-- Если бы... -- Сианн почти вовремя прикусил язык и закончил: -- Ясно...

-- Ядовитое растение, -- пробормотала я, -- запах в закрытом...

Тут меня точно оглоблей по голове огрели. Я резко села, скидывая плащи:

-- Ты о какой оранжерее говорил? О Твиллегской? -- круглыми глазами я уставилась на Мадре. -- И мы с тобой там... там... где они умерли... на том же месте?!

Порывисто соскочила и, не поднимая плаща, выскочила под дождь.

-- О, Судия... -- пробормотал Сианн. -- Опять...

Я возмущенно оглянулась на нахала, намереваясь пригвоздить его к месту ледяным взором, и встретила слегка ошалевший взгляд Мадре. Он похлопал глазами и недоуменно произнес:

-- Какая муха тебя укусила, Триллве? Иди сюда, ты намокнешь.

Я сглотнула душивший меня комок и со слезами в голосе выкрикнула:

-- Плевать! Ну как ты мог! Там же, где они умерли!

Закусила губу, до боли сжала кулаки и заозиралась, соображая, где мы оставили коней.

Тут до Одрина похоже дошла причина моего внезапного отчаяния, потому что он выскочил под дождь, железной хваткой сковал мне запястье и утащил обратно под навес. Я ожесточенно упиралась, свободной рукой пытаясь откинуть с лица мокрые волосы, но, почувствовав вокруг плеч знакомое кольцо сильных рук, уткнулась ему в грудь и затихла.

-- Успокойся, Триллве -- он еще крепче прижал меня к себе, а от его дыхания щеке сделалось чуть щекотно, -- это было очень давно. И давно это место перестало казаться мне страшным... И потом, я в тот момент меньше всего думал о смерти.

-- Давно? Очень? -- я почти перестала дрожать.

-- Тысячу лет назад, -- вместо отца тихо ответил мне Сианн. -- В прямом смысле.

Я покраснела. Мне очень трудно было воспринять СТОЛЬКО лет.

Одрин разомкнул руки, оглядел меня с ног до головы и вздохнул. Потом легко подхватил на руки и обернулся к Сианну:

-- Ты идешь, Алиелор? Может, все же стоит просушиться у огня?

Сианн зябко передернул плечами и, встав со скамьи, нагнулся, подхватив с земли сброшенные мной плащи.

Глава 10

Таверна встретила нас благодатным теплом и ароматом жареного мяса, в который вплетался легкий горьковатый запах сушеных трав. Сябик, благополучно продремавший все это время на половичке у очага, поднял светлую всклокоченную голову, прищурился, зевнул и пробормотал что-то навроде "Где это ночами мотает мевреттов без меня -- не ясно"... Потом подтянул затянутые в кожаные штаны колени поближе к животу и сонно подложил руку себе под голову, всем своим видом показывая, что сходить с места он не намерен.

Одрин усадил меня на скамью, поближе к огню и укоризненно покачал головой:

-- А ты еще собралась ехать в Сатвер... Да за тобой даже во дворе присмотр нужен. Где ты умудрилась потерять обувь?

Сианн вошел следом, бросил на скамью плащи и, бесцеремонно подвинув серенького, примостился рядом с ним на половичке.

Мадре коротко глянул в сторону трактирщика и, подняв руку, призывно щелкнул пальцами. Хозяин тотчас подскочил с заискивающей улыбкой.

-- У тебя есть полотенца, милейший? -- сурово спросил мевретт. -- Не видишь, мы все вымокли до нитки!

Корчмарь выпучил не него чуть раскосые желтоватые глаза, испуганно кивнул и резво потрусил куда-то вверх по деревянной лестнице.

Я наклонилась, грея руки над огнем и вглядываясь в пляшущие огненными мотыльками искры. Еще раз пытаясь осмыслить, сколько же прожили на этом свете Алиелор и... Одрин. Не осмыслялось. Губы у меня дрожали, и я сердито прикусила нижнюю.

-- Очень легко отравить кого-то ядовитым запахом в закрытом душном помещении, -- внезапно для себя сказала я. -- Ароматом цветов, например.

Сианн повернул ко мне лицо, задумчиво отжимая мокрые черные пряди:

-- Вы думаете? А могло ли на утро не остаться и следов этого аромата?

-- Достаточно было выбить шибу, -- ответила я. -- В оранжереях часто вылетают стекла, никто бы не заметил. Особенно -- если заслоняют растения.

Одрин поморщился.

-- Я всегда подозревал, что это убийство. И всегда подозревал определенную особу... Но у меня не было доказательств -- так, шестое чувство.

Он с досадой хлопнул ладонью по столу, чем тут же разбудил Сябика, причем, похоже, окончательно и бесповоротно. Мальчишка сел и с мрачным видом уставился на Мадре. Я, если честно, вполне могла его понять -- когда кто-то будит тебя по два раза за ночь, это уже раздражает...

-- Ой... Я что тут проспал? -- поинтересовался мальчик.

-- Ничего, -- утешил его Сианн, снимая промокшую куртку. -- Важного точно ничего. Так, семейные беседы на свободную тему...

-- Скорее, обсуждение семейных разборок... -- констатировал Лери. Надо же, проницательный какой... -- я улыбнулась -- похоже, даже постоянное общение с единорожкой не разучило его восстанавливать содержание разговора по тону его продолжения.

Одрин наконец-то перестал маячить столбом и сел рядом на скамейку. Немного помолчал, опустив голову и нахмурившись, потом настороженно покосился в мою сторону:

-- Триллве. В замке никуда не ходи одна, договорились?

-- Да, -- смиренно кивнула я, разглаживая манжет рубашки и не уточняя, что все равно на рассвете уеду.

Сианн посмотрел на отца и спросил:

-- Да, кстати...с какой радости ты приглашал к нам эту, как ее? Дочку великого скульптора?

Сябик тотчас же повернул любопытную физиономию в нашу сторону.

На скулах Мадре заиграли желваки, а лицо враз стало старше:

-- Я ее не приглашал. Это Анфуанетта Иса эйп Леденваль, Ведьма с Гнилого Болота, -- он пристально посмотрел на сына. -- Алиелор, держись от нее подальше.

-- И не подумаю! -- Сианн поднял голову и перестал просушивать рукава у камина. -- Она оскорбила мою мать. И приемного отца.

Брови Сябика поползли вверх, юное лицо сделалось озадаченным и немного встревоженным, мальчишка присвистнул:

-- С Гнилого Болота? Вот тума-ан...

-- Я бы оставил ее вечно торчать под стенами замка, -- Мадре невесело улыбнулся. -- Но некоторые знатные элвилин не захотят со мной согласиться. Потому что боятся ее. Или не понимают, что Иса одержима идеей захвата власти для своего сына и захватом моего сердца лично для себя.

Я моргнула.

-- Сердца? А вот это -- пусть и не думает. Или я ее вместе с ее колдовством в брусчатку закатаю. Честно.

Сианн прищурился, пристально глядя на отца.

-- Так это она -- мать Торуса, верно?

-- Торуса? -- эхом переспросил Сябик и сосредоточенно нахмурился. Видимо, имя было ему смутно знакомо. Как и любое другое имя, имеющее отношение к мевреттам и прошлому. В смысле, так же смутно.

-- Верно, -- мрачно кивнул Одрин сыну и, посмотрев на мое пылающее праведным гневом лицо, грустно улыбнулся: -- Не связывайся с Исой, Триллве. Я сам с ней разберусь.

Я встала со скамейки и, развернувшись, встряхнула мевретта за плечи:

-- Не свяжусь. Если она тебя не тронет.

-- Бедная Иса, -- насмешливо протянул со своего места Сианн, потом вдруг помолчал и мрачно спросил: -- Отец, это... она убила их?

Одрин поднялся и порывисто притянул меня к себе:

-- Я так боюсь за тебя... -- шепнул он, на миг прижавшись щекой к щеке. Я сплела руки у него за спиной и уткнулась носом в серебристый шелк, слушая быстрый стук сердца элвилин. Интересно, он просто взволнован, или у них всегда так?

Мадре между тем обернулся к сыну:

-- Я не знаю, Алиелор. Мне почему-то кажется, что она. Но доказательств у меня нет.

-- Значит, у меня будут, -- жестко бросил Сианн, скрипнув зубами.

-- Меня не так-то легко отравить, -- шепнула я Одрину. -- Кроме того, кто предупрежден, тот вооружен. Скорее это я утоплю ее в замковом рву, если что -- я повернула голову. -- ...Сианн! Я с вами! Мы найдем доказательства! Вот только... -- я сглотнула и про себя добавила: "Вот только вернусь из Сатвера".

-- Может, меня просветят? -- раздался жалобный голос Себастьяна. -- Я совсем недавно бродил в глуши и немного... одичал.

Старшие мевретты в ближайшем времени просвещать его, похоже, не собирались, и мальчуган горестно стал бубнить под нос жалобы по поводу того, что вообще потащился в Твиллег:

-- Эти темные истории... Ох уж эти темные истории! -- в полголоса причитал он. --Жил бы себе в лесу и ни во что не ввязывался... -- он горестно вздохнул. -- А все ложечки... а все...

Мужчины, между тем, продолжали о своем:

-- Алиелор, только не горячись! Она и для тебя может быть опасна. Она сильная колдунья, а ты со своей... несдержанностью часто лезешь на рожон.

-- А мне плевать, -- Сианн вскинул голову. -- Мать с отцом... Эалвором я ей не прощу.

В очаге громко треснуло полено, взметнув сноп искр. Юный Сябик, вздрогнув и откинув со лба колючие волосы, напряженным голосом спросил:

-- А против меня вот Иса уже что-то имеет?

Мадре вздохнул, отвел взгляд от сына и пожал плечами:

-- Думаю, Себастьян (как-вас-там-опять-забыл), что вам-то бояться нечего. Если, конечно, вдруг не выяснится часом, что мы родственники...

Я негромко рассмеялась, глядя в его задумчивые кошачьи глаза.

-- Ой, Одрин, ты опасный чел... в общем, опасный...

-- Э... Надо спросить у отца... -- без особого энтузиазма решил Сябик. -- Впрочем, если уж даже вы с ней не в ладах... Я вот тут прикидывал, через какое время нарвусь на встречу с этой колдуньей -- ну и ведь обязательно не сдержусь... надерзю... -- сделал он неутешительный вывод.

Я тихонько фыркнула, прикрыв рот ладонью, а Одрин перевел на меня удивленный взгляд. Потом до него дошел смысл моей реплики, и он расхохотался, запрокинув голову. Отсмеявшись, чмокнул меня в нос и шепнул:

-- Ну, ты немного преувеличиваешь степень моей опасности...

Я спрятала лицо у него на груди. Ну нельзя же так светиться... хотя, почему нельзя?

-- Одрин, я... говорила, что люблю тебя?

-- Нет, -- он приподнял мою голову, и я снова встретила завораживающий взгляд этих странных глаз, отливающих серебром в свете очага. -- Но я и так знаю.

Я смотрела на него без страха, доверчиво, уверенная, что мевретт не предаст, не станет играть мною, и словно окуналась в текучее пламя.

А у Себастьяна этой ночью, похоже, появилась насущная потребность выговориться, потому как он снова начал бубнить себе под нос:

-- А вот интересно... может, мне тоже влюбиться? Хотя -- нет... ревнующая Ромашка -- это страшно... И для начала девушке придется ее убеждать...

-- Легко... А тебе чего, завидно? -- насмешливо поинтересовался Сианн, имея ввиду нас с Мадре.

-- Ну, не то, чтоб завидно... -- протянул мальчик, -- так, самую малость, -- он вздохнул. -- А вообще -- ну их, этих девушек, они, если честно, не сильно удобная компания для приключений на голову и прочие места...

О девушках было говорить намного приятнее, чем о Колдунье с Гнилого Болота.

Сианн оглушительно рассмеялся, и невесть откуда залетевшая ночная бабочка, норовившая пристроиться на голову Одрину, испуганно метнулась и хлопнулась на стол. Мадре неодобрительно покосился на сына, повернулся и, осторожно подняв насекомое, подул на серые крылышки.. Бабочка шевельнулась, взлетела и поднялась к висящему под потолком колесу с догоревшими оплавленными свечами.

Сябик медленно поднялся, грустно сообщил в никуда, что проведает Цветочка, и ушел во двор..

На лестнице наконец-то появился трактирщик, сжимая в руках груду полотенец. Осторожно спустившись по скрипучим ступеням, он подошел к нам и вывалил на скамью свою поклажу.

-- А ты, милейший, никак кружным путем шел? -- строго спросил его Мадре, наклоняясь и придирчиво разглядывая принесенное.

Корчмарь испуганно покосился на него, почесал затылок и невнятно промямлил:

-- Ну так... полночь же на дворе... страшновато одному-то ходить, вот помощника и дожидался.

-- А что страшно-то? -- удивился Одрин, сунув мне в руки мягкое, пахнущее скошенной травой полотенце с причудливой вышивкой по краям.

-- Ну так... -- корчмарь помялся. -- Вы вывеску-то нашу видали?

-- Ну да, видели. Сменить бы ее пора, уж больно потрепанная, -- поморщился мевретт.

-- Да нет, я про название! -- трактирщик боязливо оглянулся по сторонам и прошептал: -- Танцовщица! И рубашка у нее вот такая -- он выразительно провел ребром ладони по бедрам.

-- Кто? -- не понял Одрин.

Я, заморгав, посмотрела на трактирщика: ну, танцовщица, ну, в короткой рубашке... Что в ней страшного?

А он тем временем, сложив руки на животе, трепетно живописал, как в таверне померла девушка, от несчастной любви: то ли в колодец бросилась, то ли на сливе повесилась, лет пятьсот прошло, не упомнить. Но и после смерти своей каждый вечер, как отзвенит полночь, приходит она танцевать на столе, соблазняя стройными ножками одиноких мужчин. А если бы мевретты не пренебрегали и чаще сюда заглядывали, так давно это знали бы.

Одрин с сомнением посмотрел на трактирщика. Не похоже было, чтобы последний слишком сильно принял на грудь. Хотя, кто их, корчмарей этих разберет... Может, призраки танцовщиц появляются пред ними и после небольшой кружки?

-- Сын, ты боишься голоногих танцовщиц? -- обратился он к Сианну. Тот сонно мотнул головой.

-- А что она с ними делает? -- спросила я напуганного хозяина. Тот закатил глазки:

-- Танцевать заставляет! На столе! Ох, звезда спаси!.. Вам-то, девице, она не опасна. Ее только мужики интересуют, молодые да пригожие.

-- Так чего тогда ты боишься? -- усмехнулась я.

Трактирщик помрачнел и глянул на меня исподлобья.

-- Ишь ты... вкуса у тебя нет, милая, вот что! -- сделал он вывод.

-- Ну, о вкусах не тебе судить, корчмарь, -- сурово оборвал его Одрин. -- Скажи-ка ты мне лучше, комнаты у тебя свободные есть?

Толстяк испуганно примолк, косо зыркнул в мою сторону и молча кивнул.

-- Значит, так, -- отрезал Мадре. -- Одну -- мне, другую мевретту Сианну. Оплату получишь завтра у казначея в замке. Да не кривись ты, надбавлю за неудобство.

Я гордо выпрямилась, стиснув ладонь жениха:

-- Вкус у меня как раз есть!

И приглядела, как хозяин заведения резво потрусил куда-то за стойку.

-- А можно надеяться на то, что ты мне это сейчас докажешь? -- послышался над моим ухом тихий голос.

Я лукаво взглянула на своего мевретта и рассмеялась:

-- Ну, если постель окажется удобной и чистой, то с радостью, -- и первая полетела по скрипучей лестнице наверх, едва касаясь ногами ступенек. Наверху я оглянулась и увидела, как трактирщик притащил ключи и, кланяясь и слащаво улыбаясь, вручил их мевреттам.

-- И, да, -- окликнул его Мадре, направляясь к лестнице, -- если вернется этот, Сябик, ему тоже выдели комнату.

Я тихо рассмеялась -- Одрин не стал упоминать корчмарю об особенности мальчишки всюду таскать за собой единорога. Ну и правильно -- не все коту масленица: вон как глаза-то заблестели при упоминании о надбавке. Барыга несчастный...

Второй этаж встретил меня полумраком и тишиной, только половицы тихонько поскрипывали под ногами. Чадящая на стене лампа света давала немного, и дальний конец коридора совсем утонул во мраке. Пока я разглядывала ряд деревянных дверей с массивными медными ручками и прикидывала, куда все же решил поселить нас хозяин корчмы, одна из них с тихим скрипом приоткрылась. Я слегка вздрогнула -- сквозняк временами может выкидывать довольно жуткие шутки -- но любопытство пересилило, и, подойдя к двери, я сунула нос в темную комнату. Камин там не горел, в воздухе стоял кисловатый запах, а в забитое досками окно барабанил все тот же надоедливый дождь. Интересно, он когда-нибудь закончится? -- с этой мыслью я вошла внутрь и сощурилась в темноту, пытаясь разглядеть обстановку. В коридоре послышались шаги, и мне снова стало не по себе. Надеясь, что это Одрин, я выглянула, облегченно вздохнула и хихикнула. Мадре стоял посреди коридора, отбрасывая в свете лампы длинную тень, и растеряно оглядывался по сторонам. Я поспешно вышла ему навстречу и, помахав рукой, торопливо сказала:

-- А знаешь? Тут было открыто! Но, кажется, никто не живет. Вещей нет.

Мевретт улыбнулся, подошел к порогу, и я отступила, позволяя ему войти. В это время по какой-то странной прихоти дождь начал стихать, а свет луны, выглянувшей из-за туч, осветил голую постель без признаков матраца и пустой сундук в углу с откинутой крышкой, оббитый тускло сверкнувшим металлом. Одрин огляделся и, повернувшись ко мне, удивленно спросил:

-- А ты уверена, что нам сюда?

Я недоуменно пожала плечами:

-- Э, да... а что такое? Я сначала не очень разглядела в темноте... ну, кровать вроде есть...

-- Ну, кровать, конечно есть... -- Мадре наклонился и провел рукой по шершавой, грубо оструганной поверхности. Вздрогнул, ругнулся, засунул палец себе в рот и невнятно добавил. -- Но занозы в ней, я тебе скажу...

-- Эй, ты что, поцарапался? -- я схватила его за руку и потащила в коридор -- света от окна все равно было недостаточно. -- Больно, да? Сейчас...

Прежде, чем вынуть занозу, нужно было заставить мевретта выпустить палец, а он не хотел.

-- Ну что ты беспокоишься? -- все так же "внятно" произнес Одрин, ошеломленно хлопая глазами, -- подумаешь, ерунда какая-то...

-- Не ерунда! Я сейчас трактирщика за такое по стойке размажу! -- возмущенно завопила я, но тут услышала за спиной странный треск. Резко обернулась, и клинок лег в руку сам собой.

В дверях, чуть покачиваясь, стояла девушка в короткой белой рубашке, ее длинные белые волосы падали ниже колен, а грубо размалеванное -- уж тем более, для элвилин -- лицо смотрело на нас с холодным интересом. А еще через нее просвечивал угол кровати...

Я сделала шажок назад, совсем маленький, и почувствовала на своей руке крепкую ладонь мевретта. Он вышел вперед, попутно задвигая меня себе за спину и, хмыкнув, ехидно заявил призраку:

-- Вы бы хоть прикрылись, милочка. Так ведь и простудиться недолго.

Я на миг онемела и остолбенела от его бесцеремонности. По отношению ко мне. Он что, думает, я призрака испугалась?

С другой стороны... мне было приятно! Раз в жизни сыскался мужчина, что не прячется за женские плечи и не боится совсем ничего. Ну, даже если и боится, по нему не скажешь.

Кстати, у призрака плясуньи ярко намазанный рот приоткрылся от неожиданности. Она похлопала длинными, явно накладными ресницами.

-- Шли бы вы... к трактирщику! -- невозмутимо посоветовал девице Одрин. -- Он вас вот только что вспоминал.

Я опустила глаза и увидела, как мевретт, заложив руки за спину, начал быстро перебирать в воздухе пальцами, будто сплетая невидимую нить.

-- Он урод, -- прошипел призрак, колыхнувшись, медленно открывая темный провал рта и плывя по воздуху в нашу сторону. -- Жмот ушастый. Не-ет... я молодого найду, кто меня перепляшет... тогда ему будет радость... всю правду узнает, о ком захочет... во-от...

Плечи Одрина напряглись, и он с деланным равнодушием произнес:

-- Ну, тогда тебе не повезло. Там, кроме корчмаря, больше никого и нет.

Я вспомнила оставшегося внизу Сианна и повернула голову к лестнице, напряженно вслушиваясь -- а ну как Алиелору некстати вздумалось отправиться наверх? Внизу, кажется, оставалось все по-прежнему, и я снова посмотрела в застывшую спину Одрина. Внезапно мне показалось, что воздух вокруг нас стал немного холоднее, задрожал, и я увидела, как мевретт резко выкинул вперед правую руку. С его пальцев беззвучно сорвалось нечто, весьма напоминающее вспышку белой молнии, и призрака, зашипевшего, будто рассерженная кошка, отбросило назад и ударило об дверь. Девица тряхнула головой и снова поплыла навстречу.

-- Ой, -- до меня донеслась удушливая волна кисловатого запаха, и я выскочила из-за плеча мевретта. -- Эй, ты! Тебе не больно? А если я с тобой спляшу, а? -- но тут призрак танцовщицы отпрянул от меня еще быстрее, чем от молнии, и занырнул в темноту заброшенной комнаты. Только тут я сообразила, что размахиваю зажатым в руке ножом. Значит, элвилин и впрямь боятся холодного железа? Даже их призраки? Я широко распахнула глаза. Повернула голову к мевретту:

-- Кстати, как твоя заноза?

-- Какая заноза? -- Одрин неодобрительно покосился на нож, потом сосредоточенно глянул на меня. -- А... эта. Слушай, ты бы отошла от двери -- мало ли что придет в голову этой плясунье...

-- Танцовщице! -- обиженно донеслось из комнаты.

И тут со стороны лестницы до нас донеслись голоса -- видимо, я преждевременно понадеялась на то, что Сианн проведет ночь, клюя носом у очага. Судя по всему, за менестрелем увязался и Сябик, поскольку звонкий мальчишеский голос, в котором не осталось ни капли былой сонливости, возбужденно произнес:

-- Призрак танцовщицы?

-- Ну, да. В короткой рубашке, -- послышался в ответ невозмутимый голос Сианна.

-- Ну и что же она натворила на сей раз? Леди Аррайда и ей тоже уши надрала? -- не унимался Сябик.

-- Понятия не имею. Если и надрала, то это было без меня.

Одрин обернулся на голоса и поморщился. Взял меня за руку и оттащил подальше от двери, за которой скрылась танцовщица. Голоса меж тем приближались:

-- Мне уже становится интересно! -- голос Сябика зазвенел. -- Неужели так сложно ее переплясать?

-- Понятия не имею. Я как-то все больше играю, чем пляшу... Но можете попробовать, -- Сианн показался в коридоре, сонно зевая и приглаживая рукой всклокоченные волосы. Следом за ним чуть не вприпрыжку выскочил младший мевретт и остановился, гордо задрав нос и уперев руки в бока.

-- А чего? Вас удивляет моя решимость?

-- Нет. Я просто думаю о том, какая из этого выйдет прекрасная баллада, -- меланхолично отозвался Сианн и, увидев нас, поднял руку в приветственном жесте. -- Иллит атор...

-- "Мевретт и призрак танцовщицы старались друг друга переплясать", да? -- Сябик закатывал рукава когда-то белоснежной и изрядно помятой рубашки.

-- Да, вроде того, -- согласился Алиелор.

-- Ну и где этот ваш призрак? -- Сябик решительным жестом откинул волосы, упавшие на глаза, и вопросительно уставился на Одрина. Потом перевел взгляд на меня, покосился на клинок и ухмыльнулся: -- Хотя, за вас, мевретт Мадре, я совершенно спокоен. Я просто представил, что если призрак свяжется с леди Аррайдой...

-- Тогда -- бедный призрак... -- изрек Сианн, очевидно, вспомнив дневной поединок.

-- Перестаньте трепаться! -- я наконец сунула басселард в ножны, -- и подержите его! У него заноза и может быть заражение, а он ее вытащить не дает! -- я гневно указала на Одрина и яростно сдула упавшую на глаза прядь волос. -- А призрак ваш в комнате, то есть, не ваш, а плясуньи! Вон в той! Сволочь хозяин нарочно туда двери не закрывает, чтобы порядочные лю... элвилин руки царапали!

-- Танцовщицы! -- снова глухо донеслось из комнаты.

Себастьян возбужденно присвистнул и, сверкнув голубовато-серыми глазами, подскочил к порогу комнаты. -- Эй, танцовщица, а чего ты к людям пристаешь? -- весело окликнул он.

-- А потому, -- полупрозрачная девица опять нарисовалась в дверях, попыталась оттянуть короткую рубашку, но только оборвала край подола и прикрылась руками (кстати, подол за пару минут прирос на место самостоятельно). -- Слабо вам меня переплясать... Ни одному за тысячу лет не удалось...

Я громко фыркнула и обличающим жестом ткнула в проем заброшенной комнаты:

-- Да этой таверне больше ста лет не будет! И вообще, она, того и гляди, развалится...

А потом мне стало жутко любопытно, и я, пытливо глядя в белесые глаза призрака, ляпнула:

-- А ты правда на вереске вешалась? Ой, на сливе?

И покраснела: может, призрачной девушке о таком вспоминать неприятно, а я полезла... Вот вечно так: сперва брякну, а потом подумаю.

-- А что, вы уже умудрились и отца ранить? Занозой? -- уточнил Сианн, оторвавшись от глубоких дум и изумленно вперившись в меня зелеными глазищами. -- Надеюсь, не в сердце?

Я задохнулась от возмущения и резко развернулась к менестрелю:

-- Знаете... я сейчас тоже пойду на вереск вешаться... из-за вас!

Тут я почувствовала колыхание воздуха у правого плеча, и опешивший призрак заглянул мне в лицо.

-- А он вам тоже жениться обещал да бросил? -- заинтересованно спросила Сарк.

Одрин возмущенно фыркнул.

-- Нет, -- ответила я призраку, чуть не плача. -- Просто Алерчик -- ложка дегтя в моей бочке меда!!

-- Да я ж ничего не сделал! -- праведно возмутился менестрель, даже забыв оскорбиться за "Алерчика".

-- Словами можно ранить сильнее, -- буркнула я и отвернулась.

Призрак понимающе закивал. Слава звездам, ей хватило ума не выразить сочувствие прикосновением. Не знаю уж, чем бы это закончилось для призрака... при моем состоянии души.

Одрин переводил взгляд с меня на сына и обратно. Потом досадливо поморщился и задумчиво обратился к плясунье:

-- Слушай, а может, мне тоже, того... на сливу?

-- Лучше на вереск -- безопаснее, -- авторитетно заявил Сианн.

-- Не смей! -- заорала я, хватая Одрина за руку. Одарила чернявого уничижительным взглядом, обошла жениха и уткнулась ему в спину, поклявшись себе не выходить и молчать. Ну, насколько сил хватит.

Старший мевретт пошевелил плечами и удивленно повернул голову:

-- Ты что там делаешь?

-- Стою. Чтобы с ним не ругаться, с твоим сыном, -- шепотом призналась я.

Призрак взирал на все это действо, изумленно открыв размалеванный рот.

-- А я все слышу, -- удовлетворенно сообщил Сианн, прислоняясь к стене и скрещивая руки на груди. -- Эх, невзлюбили вы меня, сударыня. А ведь мы -- будущие родственники.

-- А я не с вами разго... -- я прикусила губу и вжалась в Одрина.

-- Зато я... -- Сианн замолчал.

Одрин вздохнул и вытянул меня из-за спины:

-- Перестань, Триллве.

Потом укоризненно глянул на сына:

-- А ты бы мог хоть иногда думать, прежде чем язвить.

-- А я по-вашему, думаю редко, верно? Усвоил, -- Алиелор кивнул и окончательно разобиделся: -- Слушайте, может, мне уехать назад, в Мерриан, к Флоре? Вам без меня будет спокойнее.

Глаза плясуньи Сарк постепенно приближались к размеру чайных блюдец. Мне даже стало интересно, чем все это может для нее закончиться -- вдруг растает, как утренний туман? Но надеждам моим, к сожалению, сбыться было не суждено, и танцовщица зашипела на Алиелора:

-- И не меччтай, красавчик, ты сперва станцуешшь! Тебя девушшка не бережжет... -- и, подплыв по воздуху к Сианну, вцепилась пальцами в его локоть, постепенно, но неуклонно проныривая в тело. Менестрель неуверенный шагнул вперед, побледнел и, подняв растерянные глаза на отца, прошептал: -- Холодно... и щекотно...

Одрин метнулся к сыну и начал тянуть его в свою сторону, судорожно пытаясь одной рукой сплести заклинание. Танцовщица дохнула старшему мевретту в лицо, и до меня снова дошла волна кислой вони в леденящем кожу дуновении. Сябик охнул, я прижала ладони ко рту, пытаясь сдержать тошноту, а Сарк тем временем окончательно вошла в Сианна, черты лица которого как-то в одно мгновение заострились.

Мадре в отчаянии схватил сына и затряс его за плечи, да так, что голова бедного менестреля замоталась из стороны в сторону, словно у тряпичной куклы:

-- Мгла, Алиелор, не поддавайся! Подумай о своей невесте! Ну ты, голоногая, выходи сюда, спляши лучше со мной!

Мне удалось побороть дурноту, и я тоже бросилась на помощь.

-- Вылазь, а то как дам! -- заорала я в другое ухо Сианну, подумывая снова достать басселард. Вот только не знала, кому будет хуже от холодного железа -- призраку или элвилин, потому и не доставала.

-- А ей там... уютно, -- отрешенно улыбнулся Сианн и, смежив веки, словно во сне, произнес: -- А Флора... она -- далеко... но у нее такие глаза, я их и сейчас вижу...

Тут к нам подскочил и Себастьян, ухватил Алиелора сзади за рубашку и завопил:

-- Эй, танцовщица, а танцовщица! А давай, ты вылезешь из мевретта Сианна и чуточку спляшешь, а?

Сианн открыл глаза и, посмотрев на отца, скривился в усмешке, злорадно захихикал и сказал голосом Сарк:

-- Эй, ты зря меня голоногой обозвал! Или тебе мои ножки не нравятся? Потом Сианн обернулся через плечо к Сябику. -- А я спляшу, спляшу! Ты -- заюшка и лапушка, я бы и с тобой сплясала, но мне этот уже обещал.

Плясунья в одно мгновение ловко вынырнула из Сианна, заставив того замереть с открытым ртом, и схватила за руку передернувшегося от отвращения Одрина:

-- Только невесте своей прикажи не лезть! А то я вас всех перепляшу, и берегитесь тогда. Вниз меня веди! -- приказала она. -- Я там на столе плясала, у окна. При свете луны. А ты, -- оскал грубо размалеванного рта Сианну, -- нам сыграй.

Я подавила в себе острое желание придушить призрак. Жаль, что она уже умерла.

-- А луну я обеспечу, -- процедила я, однако не вмешиваясь. -- Нарисую.

Плясунья захихикала. Менестрель несколько раз глубоко вздохнул, щеки его порозовели, и он, покачнувшись, ухватился рукой за стену.

-- А может, вам еще и спеть? -- слабо поинтересовался он и, утерев ладонью лицо, добавил: -- Ну, могу, конечно, мне будет только полезно вспомнить пару аккордов.

-- Да, кстати, ты же выполнишь парочку моих желаний, когда я тебя перепляшу? -- поинтересовался Сябик и с независимым видом тряхнул блеклыми прядями.

-- Когда он перепляшет, -- уточнила танцовщица и облила Мадре каким-то плотоядным скользким взглядом. -- Он обещал. Хотя я бы мужчинам верить не стала, -- и взгляд призрака обратился на меня. Даже как бы с сочувствием. Вот ведь стерва!

А Сарк с не меньшей страстью воззрилась на Сябика:

-- А что? Ты хочешь, чтобы я превратила твою Ромашку в девушку?

Я сбежала вниз по лестнице. За мной призрак за руку тянул Одрина. Даже странно, как у нее получалось: не пройти насквозь, не вселиться, а именно тянуть?

Сябик съехал за нами по перилам:

-- Ромашку в девушку не нужно. Но плясать буду я. Уверен, вам без разницы, с кем танцевать.

В голосе мальчишки прорезалась сталь. Я окинула Лери внимательным взглядом и решила, что танцевать он умеет и любит. И не что-то там дворцово-изысканное. А то самое обычное, что пляшут на столах в весёлой компании, сбивая тарелки. Чтоб все ходило ходуном. Чтоб стучало сердце и стучали каблуки, и чтоб хлопал кто-то совсем незнакомый, но безумно сейчас родной, потому что ты заразил его своей любовью к танцу...

-- Мне не без разницы, -- протянула Сарк капризно. -- Но ты тоже пляши, солнышко! Может, один из двух и будет спасен. Я подумаю.

И захохотала, глубоко откидывая голову. Призрачной волной заходили длинные волосы.

С разбегу она заскочила на стол, дернув Одрина за собой.

-- Хочу, чтобы этот плясал! Он гордый! Как тот, кто меня погубил...

Сарк выбила дробь на столе босыми пятками.

-- Эй, мне мало дождя! Где музыка?!

Музыка в лице Сианна как раз спускалась вниз с таким видом, будто боролась с желанием съехать по перилам вслед за Сябиком.

Глава 11.

Трактирщик, увидев мевреттов в компании с призраком, тоже испытал желание, и не менее острое -- забиться под стойку. Черноволосый удержал его за рукав и потребовал лютню или вистл. Корчмарь, икая, принес флейту.

-- Он -- подождёт, -- Сябик заслонил Мадре тощей спиной и взялся двигать столы: одного мальчишке показалось мало. Втроем мужчины справились, и "ежик" запрыгнул на стол к призраку, с нахальной улыбкой присел на корточки перед плясуньей.

-- И что вам играть? -- Сианн повертел в руках вистл. -- Контрданс, рилл, конский браннель?

Тут меня отвлекло ненадолго явление нового посетителя -- рыжего насквозь промокшего парня в шерстяном плаще, заказавшего у корчмаря кружку темного пива. Остальным было как-то не до него.

-- Рилл... Хотя нет, давай джигу, -- Сябик насмешливо зыркнул на призрачную девицу. Я удивилась, что конским браннелем он пренебрег.

Трактирщик принес рыжему -- скорее всего, потомку Люба, раз на круглые уши никто не пялился -- заказ. Опасливо покосился на мевреттов и Сарк, передернул плечами.

-- В-вона какие дела творятся, господин... -- вяло сообщил он. Посетитель сонно кивнул и уселся у огня.

-- Делов-то -- мевретту призрака переплясать! Эй, мевретт Сианн, ну что вы там тянете кота за печень! -- Сябик нетерпеливо дёрнул головой. Я подивилась странной двойственности господина Лери -- с одной стороны лапочка-отрок, стеснительный, юный и больше всего на свете привязанный к Сианну и к пестрой единорожке. И с другой --повелительные интонации владыки, привыкшего к повиновению.

Алиелор же ужаснулся формулировке о коте и печени и решил ее запомнить -- вон как глазищи зеленью сверкают. Он пожал плечами и заиграл контрданс.

-- А я просил джигу... -- Сябик нехотя поднялся на ноги и откинул назад блеклые прядки. Сианн пробежался по клапанам и перешел на джигу, извинительно пожав плечами.

-- Так -- уже лучше... ну, сударыня танцовщица -- прошу. Право первого ритма за вами, -- Сябик ухмыльнулся.

Девушка-призрак раздвинула ярко размалеванные губы и, легко переступив босыми ногами, перепрыгнула на стол к новому гостю, схватила его кружку с пивом и осушила залпом. Было видно, как пиво струится по прозрачному пищеводу и растекается, делая белесое тело медовым. Рыжий парень застыл. Не от страха застыл. Мне показалось, плясунья наложила на него чары.

-- Не буду я с тобой танцевать, -- фыркнула Сябику. -- Пусть вот этот спляшет, -- и пальцами ноги поддела новичка за подбородок.

-- Так выходит, я вас переплясал, не начиная? -- рожица серенького разочарованно вытянулась. Сианн чуть не рассмеялся, но не сбился с ритма. А призрак фыркнул:

-- Я сама пару выбираю, ясно тебе, блекл...?

-- Мне всегда всё ясно. Пошёл всем рассказывать, что плясунья испугалась со мной танцевать, -- Сябик с оскорблённым видом спрыгнул со стола.

Увидев, что Сарк оставила мевреттов в покое, я перевела дыхание. Подошла к Одрину, похоже, усиленно припоминающему заклинание против пляшущих призраков. Видно было, что получалось плохо -- сказалась то ли усталость, то ли меланхолия. Я обняла его сзади за плечи и потерлась подбородком о волосы.

Сарк фыркнула на Сябика:

-- Ну, расскажи! Тоже будешь в колодце гнить.

-- Не буду, -- Лери в ответ насмешливо фыркнул. -- У меня теперь ответственная миссия: всем возвестить о позоре плясуньи Сарк...

Мадре поднял голову и, тепло улыбнувшись, посадил меня рядом. Потом слегка присвистнул -- ну, не ожидал он от хрупкого мальчика такого нахальства.

А призрак остервенело взвился над закаменевшим гостем. Вырос под потолок, лозой обвился вокруг оскорбителя:

-- Н-ну, давай! -- и вознес Себастьяна к себе. -- Эй, чернявый, музыку!

-- Спасибо. Сам бы как-нибудь, -- серенький мотнул головой, отбрасывая волосы, и расстегнул у горла рубашку. Потом лукаво улыбнулся, прикрыл на секунду глаза и притопнул левой ногой, выбивая дробь в ритме джиги. Это было лишь вступление... Надо же узнать, с кем танцуешь.

Сианн оторвался от вистла.

-- Я, госпожа Сарк, уже битый час играю вам джигу, коли вы не заметили, -- сообщил он с надутым видом. Пожал плечами и заиграл снова, куда быстрее.

Призрачная девушка связала волосы узлом и забросила за спину, повела бедрами и пристукнула пяткой. Глянула на Сябика полуприщуром, поманила рукой... и словно взлетела, только пятки дробили стол, как дождевые капельки.

-- Это -- джига? -- прислушался Мадре. -- Я ее как-то не так себе представлял...

Сианн, губы которого были заняты вистлом, только кивнул отцу: мол, да, она самая.

Сябик опёрся на правую ногу, отбивая левой. Ровно и глубоко дыша. Носок-бок-пятка-бок, носок-бок-пятка-бок... Он покосился на Сарк. Мол, пусть рисунок пляса задаст сама. А он поддержит. И Сябик перешёл на правую ногу, отстукивая каблуком левой. Получалось у него ловко. Работать ногами мальчишке явно было не впервой.

Я потянула за руку жениха:

-- Давай и мы потанцуем, а?

Одрин удивленно посмотрел на меня и рассмеялся:

-- Тебе хочется танцевать в компании призрака? Ну, пошли...

Он легко спрыгнул со стола, на углу которого сидел, и подал мне руку.

-- Тоже на стол? -- я одарила злорадным взглядом трактирщика, посмевшего показаться из задней комнаты.

Сианн, которому самому жутко хотелось станцевать, еще ускорил темп.

Сябик кивнул мне и Одрину, вновь поменял ноги и выбил простенькую дробь. Я знала это состояние, когда только входишь в танец, и ноги еще не горят, не желают сложного. Но вот ещё пара минут -- и ступни пылают огнём и не понимают, как это: прикоснуться к поверхности стола больше, чем на мгновенье... Вот тогда...

Одрин тоже это чувствовал. По-мальчишески подмигнув, он потянул меня за руку к столу с рыжим незнакомцем. Коротко бросив:

-- Прошу прощения... -- смахнул со стола кувшин и блюда с закусками, запрыгнув на столешницу, поднял меня за собой.

-- Но за ужин мы ему заплатим?! -- я сверху вниз заглянула в остекленевшие глаза рыжего. -- Жалко, и так вон ему досталось...

-- Заплатим, не горюй! -- Одрин откинул длинные волосы за спину и, картинно поклонившись, протянул руку. Я оперлась о нее своей и, крутанувшись, очутилась у жениха в объятиях спиной к нему. Левой ногой отбила ритм по столешнице, приглашая повторить. Гость сидел безучастно и чинно, как памятник.

Сябик коротко вздохнул, прислушиваясь к призраку и Мадре одновременно. По крайней мере, чтобы не сбиться. И чтоб не испортить танец.

Ноги работали, как заведенные, отстреливая дробь за дробью. Хорошо, однако. Весело...

Одрин старательно повторил мое движение, потом крутанул меня обратно, так что я оказалась лицом к нему, и, взяв за руки, сделал несколько шагов вправо, к самому краю столешницы. Я откинулась, тряхнула рыжей головой, удерживая жениха от падения. От удара о стол проснулась боль в пораненной ноге, но я лишь закусила губу, отбивая ритм босыми пятками, стараясь поспевать за все убыстряющейся мелодией.

Сябик тем временем развернулся к призраку лицом, молча, сберегая дыхание. В насмешку стал "зеркалом", легко повторяя её движения с отставанием ровно на такт.

Одрин рассмеялся, стараясь подстроиться к ритму моих ног и, задыхаясь то ли от бешеного темпа, то ли от счастья, крикнул:

-- Триллве, а ты орхидеи любишь?

-- Я тебя люблю! -- смеясь, я закружилась, держа его за руки.

Сарк нахмурилась, потом немыслимо извернулась и встала на левую руку, отбивая правой по столу, а ноги устремив в зенит.

Сианн заиграл еще быстрее. Его пальцы порхали над клапанами вистла.

-- Тише ты, упадем... -- расхохотался Одрин и, подхватив меня, закружил в обратную сторону. Я прижалась к жениху, обхватив за шею, ощущая покой и умиротворение.

Призрак показал Сябику язык.

А юный приятель Алиелора ничуть не смутился. Ну, на руку так на руку. Отлично. Только вспомнит... Но он встал не на ладонь, а на кулак, ему было так удобнее. В конце концов, цель тут -- переплясать. А как именно... Давний расплылся а улыбке, хотя мышцы все были напряжены, удерживая тело прямым, как стрела.

Сарк вновь встала на ноги, чуть откинулась назад и задвигала животом, при этом руки ее тоже находились в непрестанном движении, подрагивали плечи и метались волосы... Сябик тоже перевернулся, но на движения плясуньи лишь фыркнул коротко, и с прямой спиной, убрав руки за спину, вновь принялся частить каблуками. Патлы били по разгоряченным плечам в каком-то своем, совсем особом ритме...

И тут коварный трактирщик притащил в залу петуха и больно дернул за хвост...

Одрин разом остановился, будто налетел на стену; ладно, хоть со стола не упал:

-- Галактион, леший тебя побери! Что ж ты делаешь?!.. Убери руки! Повешу! Мы ж еще спросить у нее хотели, зараза ты деревенская!

Сябик поморщился от воплей несчастной птицы, но ноги и сердце стучали так громко, что он и мелодию-то с трудом слышал... И тут призрак прильнул к нему, чмокнув в щеку:

-- Спрашивай! Быстро!

-- Мевретту Мадре ответь, -- отозвался Лери, рубя фразу на слова, дыхания на плавную речь не хватало. Сианн, выражая отношение к уму корчмаря, легонько постучал вистлом по лбу. Сарк оскалилась и перетекла к Одрину:

-- Ну, чего спросить хотел? Меня тебе уступают... -- и залилась зеленоватыми слезами.

"Ежик" отвернулся, сел на край стола и начал медленно расшнуровывать сапоги. Ноги горели... Разувшись, он с наслаждением помахал голыми ступнями в воздухе, остужая. Повернулся ко мне:

-- Вы от нас не отставали...

Вздохнув, я переползла на стол к Лери, чтобы не мешать Одрину беседовать с призраком. Уселась, скрестив ноги.

-- Спасибо. Я очень люблю танцевать. Правда, не всегда есть возможность. Поединок мастеров боя всегда чем-то похож на танец и наоборот, не находите?

Сябик пожал плечами и с уверенностью заявил:

-- Я не люблю войну, а из оружия предпочитаю тесак, которым удобно резать мясо и хлеб, колоть щепки, косить траву и кусты и резать по дереву. Поэтому могу только сказать, что танцы я обожаю...

-- А я, -- Сианн устроился возле нас, -- люблю джигу. Как угодно, а вистл трактирщику не верну. Звук хорош.

Я улыбнулась Себастьяну, а Сианну ответила:

-- И не возвращайте. Ему за коварство с петухом и жадность и вовсе надо голову открутить, -- хозяин, поймав мой взгляд, по стеночке дернул из залы. -- Небось, постояльцев призраком пугал; сколько она тут живет, интересно? Мог же разобраться... Как у вас, кстати, призраков изгоняют? -- размотала повязку на ноге -- все равно узел развязался, да и грязная она была, точно половая тряпка. Изогнувшись, поглядела на струп. Ничего, не разойдется, если до сих пор не разошлось.

-- У нас -- священным мирром, -- Сианн пожал плечами. -- Это, смотря, кого "нас" вы имеете ввиду... Вам ногу помочь перевязать?

-- Не, не надо. Уже не болит. Мирром? -- я заморгала. -- Это маслом, что ли?

И смешалась. Опять леший за язык тянет. Не, не буду больше с Алелором ссориться и неудобные вопросы ему задавать -- тоже.

-- Я бы не прогонял... Приструнил бы чуточку... Не, я теперь точно сюда мотаться буду. Хорошо пляшет... -- замечтался Сябик. -- А ещё, мевретт Сианн, я вас с собой прихвачу тоже. Джига на вистле -- мне понравилось...

-- Не маслом, а мирром, священным, -- махнув рукой Лери, словно ребенка, поправил меня Сианн. -- Со священником и молитвой, как добропорядочному ордалианину положено.

Я думала, элвилин сейчас улыбнется, но он оставался удручающе серьезен.

-- Но ведь ордальоны -- ваши враги!

Вот что Сябик собирается сюда мотаться для плясок с призраком -- меня нисколько не изумляло, но заявление Сианна...

Я прижала пальцы к вискам.

-- Леди, вы путаете Орден ордальонов и ордалианскую веру, и для давних, и для элвилин равно приемлемую, хотя и не всеми ими поощряемую. Вы, вот, человек, а не ордалианка, насколько я понял...

Сябик тоже честно задумался, какой он веры. Вновь принял детскую свою ипостась и с умильным видом поглядел на Сианна, будто ждал от того чашки с патокой и каленых орешков. А вот все остальное, похоже, вовсе его не интересовало.

-- Ордалианкой я быть не могу, потому что... потому что я вообще из другого мира, -- сердито отозвалась я. Втянула воздух: -- И вообще. Моя вера -- мое личное дело, мевретт Алелор.

Сианн поднял руки, как будто сдаваясь:

-- Как угодно, только не сердитесь! Ваше, так ваше. Может, вы все же дитя Люба, потомок колдунов, поддержавших элвилин после предательства давних?..

-- Любова магия чувствуется сразу. Тут ее нет, -- Лери пристально посмотрел на меня.

-- Я не сержусь. Просто запуталась. Но... правда, я не хочу с вами свориться. Это само собой получается. Видимо... видимо, потому что боюсь мужчин, -- выпалила я.

-- Мы страшные? -- элвилин весело улыбнулся. -- Ну, да... А знаете, как меня отцы-инквизиторы боятся? Ну, когда в следующий раз испугаетесь, предупредите, хорошо? Мне бы хотелось сохранить голову на плечах.

-- А я-то, надеюсь, не страшный? -- забеспокоился Сябик. -- Я еще маленький...

Нет, как все же удобно, прикинуться дитяти, чуть что, и шасть за отцовскую спину.

-- Да при чем тут отцы-инквизиторы?! -- крикнула я на Сианна. -- Я не о том совсем! И не собираюсь вас убивать. Просто там, в моем прошлом, что-то есть, как заноза. Я не помню, но боли это не отменяет, понимаете? Я боюсь довериться... А... -- я слезла со стола и ушла за стойку, нацедила себе из первой же бочки спиртного и выпила залпом. Потом присела на корточки изнутри, прислонившись к стойке спиной.

И поразмыслила над робким вопросом Сябика.

Страшный? А откуда я знаю... я о нем почти ничего не знаю, кроме того, что чудесно танцует и что лошадка у него в цветочек -- в тон рубахе. Или, скорее, рубаха в тон единорожке.

Себастьян, легок на помине, спрыгнул на пол, как был, босиком, и подошел ко мне:

-- Вы... в порядке?

Сианн вздохнул, встал, сунул вистл за пояс и, облокотившись о стойку, посмотрел на меня сверху:

-- Понимаю. Простите. Но отцу вы можете довериться. И мне тоже.

Теперь уж Сябик задумался, можно ли ему довериться. Судя по выражению лица, он и сам не знал. Видно, раньше он вообще девушек всерьез не принимал во внимание и не рассматривал...

-- Не трогайте меня, пожалуйста, -- попросила я. -- Без обид.

Да, Одрину я уже доверилась, вся... и единственному сейчас доверяю.

Я глубоко вздохнула.

Я вцепилась в него, точно ребенок, который боится темноты. И он меня не оттолкнул... Почему? Непонятно...

-- Ладно, -- покладисто кивнул Сианн. Присел на пол рядом со мной и, прижав к губам полюбившийся ему вистл, стал наигрывать негромкую плавную мелодию. Сябик пожал плечами и взгромоздился на стойку, болтая ногами в воздухе и, скорее всего, размышляя, до чего же здорово, что из девушек у него есть только Ромашка. Он поднимал брови и двигал губами, усмехался и хмурился.

-- Правда, она-то как раз мне и доверилась... Но прекрасно справляется и сама. А ещё за меня всё время решает, -- бормотал он.

Я невольно стала мурлыкать в тон мелодии, тихо и стеснительно.

"Ту, что пляшет

В костре босиком,

Чужими наветами не смутить.

Не напугаешь ночной грозой

Знающих правду -- что молния тоже струна.

Просто она --

Умеет светить!

В теплом круге ее костра

Вечно будет царить весна"...

Сябик прислушался к мелодии и начал раскачивать в такт левой ногой. Хотя танцевать, даже так медленно, его пока что совсем не тянуло.

Сианн хотел, верно, подбодрить меня, но беда флейт в том, что, когда на них играешь, говорить невозможно... И он ограничился тем, что заиграл чуть громче. Я сбилась и замолчала.

Сябик ободряюще мне улыбнулся, а нога всё так же раскачивалась в лад. Это ясно: один раз заведешься -- потом три дня музыку спокойно не послушаешь.

Сианн услышал, что я больше не пою, и огорчился. Вслух пожалел, что здесь нет лютни -- она осталась в замке. Не тащить же ее было под дождем... Да и выскочил он из Твиллега не в том состоянии, чтобы о лютне вспомнить. А под лютню можно было бы спеть... И даже расшевелить на песню меня -- голос, дескать, хороший, чего стесняешься...

Потом доиграл мелодию и улыбнулся. Никому. Просто так. Самому себе. И мелодии, которая, по его мнению, вполне удалась, а, ведь, скорее всего, сочинялась на ходу...

Я вздохнула. Ну когда же они договорят, наконец, с этим призраком... Можно подумать, Одрин завел для Сарк любовную балладу на полтора часа... Пол холодил босые ноги. Я разогнулась и пересела на угол ближайшего стола. Тоже стала болтать ногами. И даже пару раз зевнула. Вот сейчас растянусь прямо здесь... ну и что, что жестко и неудобно? Зато просторно... и можно плащи подстелить...

-- Сейчас заснете, -- Сябик сам широко зевнул. -- А какой теплый у Ромашки бок... и мягкий... о-о...

-- Да ладно. Вряд ли еще что-то серьезное произойдет. А мне на рассвете уезжать.

Я все же сходила за плащами: свой, синий с серебром, подстелила, а плащ Одрина сложила вместо подушки под голову. Получилось уютно. От плащей пахло озерными лилиями... Вдыхая аромат, я закрыла глаза...

-- Эх, понаехало правительство, -- согнав Лери и протирая стойку, бормотал корчмарь, -- ни сна, ни покою...

-- Ну почему же? Уже сон и почти покой... -- отозвался сонный Сябик, не иначе, думая, доползет ли до Цветочка или здесь заснет. Тихонечко фыркнул, подхватил сапоги и зашлепал босиком в сторону выхода. Видимо, решил-таки ночевать в конюшне: единорожка хорошая, не надо заставлять её ревновать...

Галактион же покосился на беседующего с призраком Мадре и незаметно повертел пальцем у виска.

Засыпая, я видела, как силуэт призрака задрожал и начал таять в воздухе. В самый последний момент девушка еще успела бросить прощальный взгляд на таверну, на дремлющих постояльцев, на стоящего рядом с ней Мадре. По лицу Сарк пробежала мимолетная облегченная улыбка, и привидение исчезло. Одрин вздохнул и тоже огляделся. Подошел к столу, на котором я свернулась калачиком, уселся, осторожно приподнял мою голову и положил себе на колени. Посмотрел на выбирающегося из-за стойки Сианна и улыбнулся ему:

-- А ты что не спишь?

-- Не хочу, -- пожал плечами Алиелор, внимательно изучающий устройство вистла. -- Вы, вон, тоже не спите.

На пороге таверны вновь вырос Сябик, заспанный и сердитый:

-- Ромашка -- вредина... -- пожаловался он. -- На дождь меня выгнала...

Черноволосый мевретт хмыкнул:

-- Неужели? И что это с ней?

-- Не знаю я, -- буркнул серенький. -- Влюбилась, что ли...

-- В кого? А, может... обиделась, что ты оставил ее в конюшне и не взял с собой в таверну?

-- Да не, не обиделась... Она знает... Скорее уж дело в том белом коняге, на котором леди Аррайда приехала...

-- Надо было соглашаться... чтобы в девушку... -- сквозь дрему пробормотала я, повозилась, устраиваясь... Мне стало теплее, и голова лежала на чем-то помягче плаща... но выяснять, в чем дело, не хотелось -- уж очень я была сонная.

Одрин усмехнулся, представив себе единорожку, расстроено пережевывающую сено и бросавшую полные нежности взгляды на белого, и, кажется, подумал, что и сам недалеко от нее ушел. Он ласково погладил мои рыжие волосы и уставился на огонь.

Я снова повозилась, почувствовав теплую тяжесть на голове, и поймала руку Одрина.

-- Ты... призрак...его нет? -- спросила я, не открывая глаз.

-- Его нет, -- тихо сказал мевретт и, наклонившись, поцеловал меня в лоб. -- А ты спи, Триллве, тебе завтра еще ехать все утро...

-- Я пешком пойду, -- пробормотала я. -- А что ты спрашивал?

Рука мевретта дрогнула в моей.

-- Не хочешь -- не говори, -- заторопилась я, почти окончательно просыпаясь. Он и не сказал тогда, судорожно затрясся, сжимая меня в объятиях и клянясь не отдавать никому. Потом, много позже, я по крупицам собрала суть видения, уговорила, упросила поведать мне то, что так и не вспомнила сама.

Разум не желал признать такое, разум предпочел беспамятство.

Одрин прикрыл глаза, словно перед его мысленным взором опять пронеслось только что пережитое...

"-- Что ты хочешь спросить? -- слова прошелестели листьями на осеннем ветру.

Элвилин посмотрел на Сарк и вздрогнул -- большие глаза глядели безжизненно, и только в самой их глубине блестел холодный, до дрожи, огонь.

Мевретт, движимый долгом, собирался, было, уже завести речь о войне, но внезапно, посмотрев через прозрачное плечо, встретился взглядом со мной. И я почему-то показалась ему такой одинокой и испуганной, что он тихо и неожиданно даже для самого себя спросил плясунью:

-- Расскажи мне про нее...

Сарк кивнула и, распахнув свои и без того огромные глаза, медленно приблизила лицо к Мадре и в упор на него уставилась. Он хотел отшатнуться, но внезапно почувствовал, что разум его раскрывается, перед глазами все быстрее мелькают неясные картины, и вдруг пространство вокруг распахнулось, и он увидел огромное синее небо, по которому плыли кучерявые барашки облаков. Посреди этой синевы, пронизанной солнечным светом, будто парила серая замковая башня. Высоко в небе кружились птицы, а вдалеке, за полосой леса и зеркалом спокойной воды золотились на солнце крыши белокаменного города.

На площадке башни кто-то стоял. Через мгновение видение приблизилось, развернулось, и Одрин узнал меня, стоявшую у одного из каменных зубцов. Я скрестила руки на груди и, улыбаясь, смотрела на город. Мевретт хотел было меня окликнуть, но понял, что не может произнести ни слова. Он прислушался и с удивлением понял, что его окружает полная тишина -- ни крика птиц, ни шума ветра, ни голосов людей, показавшихся вдруг на замковой площадке. Впереди всех важно шествовал высокий, черноволосый мужчина в богато расшитом красном плаще. Трое его спутников, облаченные в доспехи, очевидно, были стражниками: Одрин увидел, как солнце на секунду блеснуло на их алебардах.

Я обернулась, видимо, услышав шаги, и пошла навстречу мужчине. На моем лице промелькнула радостная улыбка, которая тут же погасла. Черноволосый смотрел на меня, склонив на бок голову и что-то говорил, небрежно жестикулируя и язвительно улыбаясь. Растерянность на моем лице сменилась болью и гневом, и я сжала рукоять меча. Человек в красном -- а это был именно давний -- кивнул головой стражникам и отступил, уходя за их спины. Воины стали теснить меня к краю площадки, и я, к большому удивлению Одрина, почему-то отпустила меч и гордо подняла голову, надменно говоря что-то черноволосому. Лицо того исказилось от гнева, он выкинул вперед руку и наставил палец, то ли обвиняя, то ли требуя. Стражники подскочили, скрутили мне руки, поставили на колени. Черноволосый подошел и, ухватив меня (Триллве Одрина!) за волосы, откинул назад голову и уставился в лицо. Я закрыла глаза и плюнула на него. Человек размахнувшись, ударил меня по щеке, коротко бросил что-то и, резко развернувшись, пошел прочь.

Я побледнела и опустила голову. Воины рывком подняли меня на ноги и потащили к зубцам. Я даже не пыталась вырваться. И только возле самого края встрепенулась, как пойманная птица, и птицей же полетела вниз.

Одрин пытался закричать, рвануться, спешить на помощь -- безуспешно. Как во сне, он видел мой медленный полет, распахнутые, полные боли и слез глаза, раскрытый в немом крике рот, развевающийся костер волос. Почти у самой земли вокруг тела вдруг зазмеились разноцветные блики, и я пропала, исчезнув в яркой белой вспышке. И откуда-то из памяти Мадре внезапно всплыла гравюра из книги, которую он открывал еще ребенком, и пришло понимание, и явилось слово. Аллроан..."

Мадре вздрогнул и открыл глаза.

Узнав все это, я долго пыталась понять, почему тогда не сопротивлялась, почему не захотела умирать достойно, с оружием в руках, а позволила себя сбросить? Я размышляла не раз и не два и, вероятно, нашла ответ. Меня убило предательство любимого человека, убило изнутри. А мертвой оболочке уже все равно, как с ней обошлись.

Глава 12.

-- Что с тобой? -- я резко села, обнимая Одрина обеими руками, меня трясло вместе с ним. -- Что с тобой?! Очнись!

Одно длинное мгновение он непонимающе смотрел мне в глаза, потом облегченно вздохнул и с отчаянием прижал меня к груди:

-- Девочка моя... милая... я никому не позволю тронуть тебя даже пальцем.

Сианн смотрел на нас со стороны. Видимо, ему было очень страшно за его Флору. И он чувствовал себя виноватым, что сейчас не с ней. И что между элвилин и людьми вот-вот начнется война, которая навсегда сможет их разлучить... А может, думал о чем-то еще. Я ведь правда не умею читать мысли.

Черноволосый мевретт легко вскочил на ноги и подошел к нам:

-- Аррайда, вы еще не передумали ехать в Сатвер?

Я сморщила лоб, пытаясь понять, чего добивается от меня Сианн. Слова Мадре звучали в голове, заслоняя все остальное. Невольные слезы бежали по лицу. Не потому, что мевретт прижал меня слишком сильно. Простота его слов обожгла.

Алиелор вздохнул и повторил снова:

-- Я понимаю, что вам не до меня. Но послушайте... Я еду в Сатвер с вами. Эй, иллит атор. Вы слышите?

-- Нет! -- рявкнула я. -- Никто из элвилин со мной не поедет! Не дальше опушки! Или... мало вам не покажется!

Вместе с криком отпуская отчаянье и страх за жениха и за его сына.

-- Тише, Триллве... -- Сианн положил руку мне на плечо. -- Я ведь не спрашиваю, я сообщаю. Мне нужно в Сатвер.

-- А тебе зачем? -- удивился Одрин, не выпуская меня из объятий.

-- Дела, -- коротко ответил тот.

Старший мевретт качнул головой:

-- Понятно. Ну, откровенно говоря, у меня там тоже дельце...

-- Думаете, стражники на воротах настолько тупы, чтобы не отличить элвилин? -- спросила я сердито. -- Да, Алелор, вам упрямства не занимать, но хоть раз -- прислушайтесь к голосу рассудка. И не оставляйте отца наедине с этой... ведьмой. Исой. Ну, пожалуйста... Что?! -- я сильно толкнула Одрина в грудь. -- Вы спятили?!!!

-- Если я снова увижу Ису, то прольется кровь. Либо, моя, либо ее, -- Сианн, кривя губы, тряхнул волосами. Вид у него был такой, что слова о крови звучали не пошло, а страшно. -- А в Сатвер мне действительно нужно. А вы, отец, тоже собрались ехать? -- черноволосый повернулся к Мадре, приподнимая удивленно брови. -- В вас же за версту видно мевретта.

-- А в тебе не видно! Леший с ним, зато и я не останусь здесь с Исой наедине.

-- Боги мои... вы рехнулись оба!!! Вас сожгут...

-- Или повесят. Ну, за тысячу лет не сожгли, -- отмахнулся Сианн. -- И, потом, зачем жечь мевреттов? Мы даже при худшем раскладе полезней живыми.

-- И как я вас тогда вытащу?! Нет, меня никто не знает, я тихо все разведаю и исчезну... да хоть бы с симураном. Он ведь собирался в Сатвер лететь? Ну что же вы такие упертые, а?

Меня разрывало между желанием разреветься и надавать по голове обоим спятившим мужчинам. Яблоко от яблони, это точно.

-- Отец, Аррайда права. Вам действительно лучше остаться. А я уже привык жить среди давних. Так что...

Одрин насторожился, уловив неясный шум за окном, махнул рукой: тише, мол. Складывалось ощущение, будто в стекло бьет мокрыми листьями ветка. Старший мевретт подошел к окну и вгляделся темноту за ним. Потом резко распахнул раму, и в залу влетела мокрая, взъерошенная пятнистая пичуга с красной ленточкой на лапке, красными бровками и задорным хохолком. Сделала пару кругов под потолком, резко чворкнула и уселась на плечо Мадре.

-- О, это ваша почта?

-- Любовное послание, -- припомнив рассуждения зеленоволосой Темулли, тяжело вздохнула я. -- От кого, интересно?

Вытерла от брызг лицо. Заодно тихо порадовавшись, что хоть в чем-то Алелор на моей стороне. Хотя и ему в Сатвере делать нечего.

Летавка же отряхивалась так яростно, что промочила и рыжеволосого парня, зачарованного плясуньей Сарк. Он мотнул головой. Узрел пустую кружку от пива и свой раскиданный ужин... Вылез из-за стола и мрачно поплелся к выходу.

Одрин взмахом руки подозвал корчмаря:

-- Догони, расспроси. Узнай, как зовут и не нужна ли служба. Накорми, устрой на ночлег, а утром пусть твой мальчишка проводит его в замок. Я обязан расплатиться за загубленный ужин.

Галактион надулся и похромал за сбегающим гостем, а потом под ручку повел беднягу вверх по лестнице. Мадре тем временем бережно снял птицу с плеча и отвязал с ее лапы письмо.

-- Это -- летавка, моя Иллирит. Посмотрим, какие новости она принесла.

Иллирит снова чворкнула и клюнула мевретта в палец. Он уронил послание. Я засмеялась.

Сианн развернул листок и громко прочел: "Девы пляшут на столах. У меня все пучком, жду Элвину".

-- Не понял... "Девы на столах"... Может, его пытали? -- принюхался и чихнул: -- Нет... Его пытали не в этом смысле...

-- Что?! -- вскричал старший мевретт, облизывая палец.

-- Все пучком, -- отозвался Сианн, с сумасшедшим видом пялясь на послание и непрерывно чихая.

-- Дай сюда, -- Одрин отобрал письмо и провел им над плошкой, горящей на столе. Проявилась истинная суть, как я и думала. Написанная молоком либо лимонным соком. Интересно, в Дальнолесье растут лимоны?

-- Триллве, а ты что там стоишь? Тебя это касается в первую очередь.

-- Что касается? -- я подошла и, вздохнув, положила ему руку на плечо. И немедленно звонко чихнула: разило от записки, как от нужника -- приторными духами на всю корчму.

Сианн скривился:

-- Да уж, Элвин, хорош! А я грешным делом подумал, что девы на столах -- это тайнопись...

Непрерывно чихая, мы прочли новости из Сатвера: о том, что ужесточили проверку на воротах; и шапку, хауберк или шлем с любого разрешено стягивать насильно -- будь ты хоть четырежды высокородный рыцарь... Что стражники носят специальные обереги, исключающие очарование и убалтывание. Что по городу запрещено передвигаться ночью без особого разрешения... Что все содержатели корчем должны докладываться о своих постояльцах в прецепторию Ордена, и потому Элвину пришлось прикинуться девушкой и перебраться на проживание к некой Хильде Нейлан, ювелирше. Но он не теряет времени зря и, пребывая в женском обличии, успел сойтись с Лисаем Яннигом, уже рыцарем-ордальоном, при том, что тот пока всего лишь студент с теологии. И Элвин намеревается узнать у сего Лисая много интересного о планах инквизиции и Ордена. А потому ему срочно требуются деньги.

-- Дурак!

-- Элвин? Тот парень, что вы послали в Сатвер на разведку?

Я чихнула опять.

-- Он сам послался. И, вижу, времени там не терял.

-- А что такое, сын?

-- Что такое? -- заорал Сианн, на время теряя элвилинские изысканность и хладнокровие. -- Да вы знаете, кто этот Лисай Янниг? А Элвин знает?! Это любимый ученик инквизитора удела! И не за красивые глаза.

Мадре положил ему руку на плечо:

-- Сын, тише. Надо вытаскивать этого героя.

Посмотрел на окно, по которому продолжали хлестать струи дождя, пригляделся к коротким сполохам молний, прислушался к расходившемуся грому:

-- Как я понимаю, симурана не стоит посылать именно сейчас?

При слове "симуран" Сябик подскочил на половичке перед очагом, понимая, что уже не спит, хотя, назло Ромашке, все же ненадолго задремал.

-- Мевретт Сианн, а что насчет симурана? Он и вправду был?

-- Еще как, -- ответил за сына Одрин. -- Мы сами его видели в оружейной. И я почему-то не думаю, чтобы у этой ленивой зубастой птички возникло желание куда-то тащиться по грозе.

-- У меня его тоже нет, -- хмуро бросил Сианн, приказав трактирщику принести еще меду и, похоже, обидевшись за симурана. -- Полагаю, до утра это подождет. И еще думаю, что без моей поездки в Сатвер точно не обойтись. Во-первых, чтобы леди Аррайда не попрекала, что я отправляю туда симурана-подростка, одного и без охраны... -- чернявый поднял руки, опережая готовый вырваться у меня возмущенный вопль. -- А во-вторых, в сам город я соваться не буду, не самоубийца же я в конце-концов. Поброжу по предместьям, соберу слухи и новости, песни попою, других послушаю. И дам Симургу отмашку, когда в нем возникнет нужда. Ну, то есть -- когда леди Аррайда убедит Элвина возвратиться в Дальнолесье. Весомо, как она это умеет, -- и потер уши.

Сябик засмеялся.

-- Что-то у меня знакомиться с Элвином желание пропало, -- я тяжело вздохнула. -- Впрочем... дайте мне какой-либо знак, по которому мы сможем узнать друг друга. И чтобы ваш Элвин точно послушался.

-- Знак? -- Одрин стянул с пальца массивное серебряное кольцо-печатку с узором из стрел и лилий. -- Держи, его узнает любой элвилин. Только никому, кроме Элвина, ты его особо не показывай, не все остроухие на нашей стороне.

Я надела печатку на указательный палец: оно село, как влитое. Я осмотрела перевязанную руку: если замотать и пальцы, как раз хорошо получится. А рана настоящая, никто не придерется.

Сябик встал с половичка и под сердитыми взглядами обоих мевреттов наплескал себе меду:

-- Мевретт Мадре, я не понял, вы тоже уезжаете?

Одрин обнял меня за плечи и тяжело вздохнул. Умом он, конечно, сознавал, что в Сатвере ему делать нечего, и своим присутствием он только представит опасность для тех, кого любит. Но с другой стороны, ему была невыносима мысль, что я и Сианн отправимся одни в такое нехорошее место.

-- То есть, -- расшифровал выразительное молчание Лери, -- меня с собой не берут?

Алиелор кивнул.

-- Почему?! Так нечестно!

-- Вот такая нечестная штука -- жизнь...

-- Сианн, прекратите, -- рявкнул Одрин. Повернулся ко мне: -- Никакой отсебятины, Триллве. Найдешь Элвина, покажешь кольцо. И передашь приказ вернуться.

-- Только в том случае, если ты поедешь со мной не дальше опушки. Алелору я командовать не стану, он уже большой мальчик.

-- А все равно дурак, -- бросил Мадре вгорячах. -- Все я понимаю! Только вот боюсь. За тебя. За него. И никто этого не отменял.

-- У-у... -- Сябик подтянул ногу и стал поправлять шнуровку на сапоге, -- вот вы уедете, а я один останусь да? Нечестно! -- но через минуту тощенький оживился. -- А может, мне поручат что-то серьезное?

-- Не заедайся с экономкой и не попадайся на глаза Исе эйп Леденваль. Если, разумеется, Виолет ее не завернула с подарками и всем приличествующим почтением. Ну, и пригляди, чтобы Люб с Темулли замок не перевернули и на уши не поставили.

Лери скривился: ясно мол, ничего интересного.

-- Сианн! -- Одрин обернулся к сыну. -- Я понимаю, что твой птенец -- зверюга с характером...

Меня так и подмывало продолжить: "...прямо как ты".

-- Но сделай так, чтобы он находился возле Сатвера. А лучше -- в самом городе. На время забыл о спячке и кабанах и был готов вас вытащить.

Алиелор покраснел. Но в этот раз с отцом спорить не решился. Возможно, даже признал его правоту.

-- А для симурана не будет опасно болтаться возле города? Катапульты еще никто не отменял...

-- Побеспокойтесь лучше о себе, леди, -- мрачно ответил Сианн. -- Если об Элвине им известно, что он наш... разведчик... можно здорово вляпаться.

Черноволосый мевретт выглядел так, будто он сам вляпывался не раз и не два. Богатый опыт...

-- В общем, постарайтесь вести себя, как все. А если попадетесь -- валите все на нас. Целее будете.

-- А можно несколько подробнее вот об этом "как все", -- я уселась на угол стола и приготовилась слушать.

Алиелор поморщился. Потер правое плечо.

-- Ну... уступайте дорогу ордальонам -- у них черные рясы с вышивокй-серпом на плече -- не спутаешь. Когда видите культовое сооружение -- часовню, либо храм, либо статую с весами, -- делайте так, -- Сианн провел двумя пальцами по лбу слева направо. -- А в остальном поступайте, как прочие давние. Если вы не будете точны в мелочах, это в глаза не бросится, ибо даже некоторые священники не сильны в атрибутах веры. Ну, и да поможет вам Судия.

Я благодарно кивнула.

Себастьян, внимательно слушавший вместе со мной, наконец, перевел дыхание:

-- Ну... буду надеяться, что раз уж Триллве едет в Сатвер, с Элвином ничего не случится. Он, конечно, дурак, но я его люблю.

Мевретты зафыркали.

-- Вот и хорошо, -- сказал Одрин. -- Я провожу Триллве и вернусь. Будем ждать их вместе.

Улыбнувшись, я вновь завладела рукой жениха. Плакать хотелось невыносимо, да что там, просто выть, отчаянно, по-бабьи. Я держалась. Только говорить больше не могла.

Одрин словно почувствовал. Накинул плащ, молча подхватил меня на руки и, не говоря ни слова, вышел во двор. Посадил на скамейку под навес и обнял, накинув мне на плечи полу своего плаща.

-- Давай посидим здесь... -- сказал он тихо.

Дождь размеренно барабанил по крыше навеса, шумел в листьях бука.

-- С-спасибо, -- проговорила я, заикаясь, -- что ты меня увел оттуда. Они хорошие, но иногда их слишком много...

Я прижалась к жениху, уткнувшись головой в плечо.

-- Послушай... -- Одрин набрал воздух в легкие, словно перед прыжком в воду, и враз осипшим голосом спросил: -- А ты знаешь, где находится город, построенный из белого камня? Рядом с ним течет широкая спокойная река, а дальше густой лес. По-моему, хвойный... -- и настороженно посмотрел на меня.

-- Город из белого камня?.. -- переспросила я. Мне намного важней было его присутствие, чем какой-то незнакомый город, но что-то было в голосе мевретта, что заставило меня задуматься. -- Город, река... башня... Башня там была?

Голова закружилась, меня потянуло в черноту. Стало трудно дышать. Опять мне привиделось серое море, лед и кровь из раздробленных рук. Видимо, я побледнела. Взгляд Мадре стал испуганным. Должно быть, мысленно кляня себя на все лады, он замотал головой:

-- Ну что ты, Триллве, что ты так испугалась? Не было там никакой башни! -- он начал осторожно массировать мне кисти рук. -- Дыши глубже, девочка...

-- Все... уже прошло... голова закружилась, -- прошептала я. -- Башни не было? Это хорошо...

Я постаралась улыбнуться. Для него.

Темно. Но ведь элвилин видят в темноте...

Одрин с усилием сглотнул застрявший в горле ком и погладил меня по голове:

-- Слушай, я ж еще не научил тебя пользоваться летавками!

-- Ага, и я забыла, -- я постаралась выпрямиться. -- А где эта твоя, от которой я чихала? Ну, от письма, -- я улыбнулась и почесала нос, не в состоянии вспомнить элвилинское имя, явно превосходящее пичугу размерами.

-- Сейчас прилетит, -- улыбнулся Мадре, вытащил из-за пазухи небольшой серебряный манок и подул в него. Хохлатая, сидевшая в это время в таверне, на висящем под потолком колесе, и начищавшая перышки, встрепенулась и вылетела в открытое окно. Послушно уселась на плечо Одрину. Элвилин поднял руку, и птица бочком переместилась ему на палец.

-- Это Иллирит, -- Одрин ласково погладил пальцем шелковую спинку. -- Она удивительная. Она даже в грозу летает.

Я поморгала.

-- А-а мне... можно ее погладить?

-- Гладь, -- согласился Одрин, -- только осторожно, Иллирит -- дама с характером. Давай руку.

Летавка склонила головку на бок, придирчиво оглядела меня и негромко пискнула.

Одрин, сжав мои пальцы, осторожно погладил ими птичку. Та характер пока выказывать не спешила: похоже, уважала хозяина.

-- А как она меня найдет? По запаху? -- я еще раз чихнула. Убить того, у кого такие духи!

Остроухий озабоченно взглянул на меня:

-- По-моему, ты простыла...

И стал стягивать с себя сапоги, ворча под нос о безмозглых мевреттах и легкомысленных женщинах. Присев на корточки у скамейки, натянул на меня сапоги, попутно объясняя:

-- Ты просто привязываешь письмо к лапке и, пристально смотря ей в глаза, представляешь того, кому нужно доставить письмо. Во всяком случае, наш народ пользуется почтой именно так.

Потревоженная птица тем временем взлетела на навес, но ей там, очевидно, не понравилось, и она, вернувшись, устроилась у меня на плече. Я попыталась представить, как же заглянуть летавке в оба глаза одновременно, и решила, что, пожалуй, для отдачи мысленного приказа хватит одного, правого.

А в сапогах было тепло, правда, ноги в них бултыхались, но это уже мелочи...

Я нежно провела рукой по волосам Одрина:

-- Ты не безмозглый, ты хороший. Просто твою птичку какой-то гадостью облили... э... духами, до сих пор разит, и дождь не помог. Да, а вот если ей пристально посмотреть в глаза, ничего не привязав, она полетит, куда надо, или уклюнет?

Я скосилась на летавку, переступающую по моему плечу. Коготки ее ощутимо впивались в кожу через рубашку.

-- Думаю, ей это абсолютно все равно... -- Одрин, блаженно прикрыл глаза, млея под моей рукой. -- А тебя она уже не клюнет, она тебя признала, раз сидит на тебе.

-- Эй, а ты сам не простудишься? -- озабоченно спросила я. -- И кого мне представить для тренировки? Я... только о тебе могу думать.

-- Ну, а ты попробуй представить Алиелора... -- Одрин растерянно сморгнул, поджав ноги, устроился на скамье и обнял меня. -- Слушай, а мы с ним хоть чуть-чуть похожи?

Летавка недовольно встрепенулась, запустив коготки глубже, и я попыталась поскорее представить Сианна, глядя ей в глаз. Не знаю, может, у элвилин зрение иначе устроено, а у меня только в одно око птички за раз получалось заглянуть... второе упорно прятала голова.

Летавка в последний раз переступила и сорвалась с места. Ох, надеюсь, в неизведанные земли она не залетит? Я потерла плечо.

-- Похожи. Упертые одинаково. Только ты мягче. Потому что старше, видимо, и мудрее все-таки. И от людей вредности не набрался, вот...

-- Больно? -- Одрин отогнул ворот рубашки и осторожно прикоснулся губами к моему плечу.

-- Она тебя расцарапала, -- сказал он расстроено.

-- Зато не клюнула, -- я потерлась лбом о его темя. -- А знаешь, как я боялась! Интересно, она найдет Сианна, или я ее невесть куда отправила?

-- Ну, она в любом случае вернется.

Мадре снял с шеи цепочку с серебряным манком и надел на меня:

-- Вот, держи.

-- Он любую летавку приманивает? И как ты обойдешься? -- я погладила теплый манок. -- Спасибо.

И вдруг, совершенно внезапно для себя, крепко обняла жениха за шею и стала шептать невпопад, как же сильно я его люблю.

Одрин запустил руки мне в волосы и стал целовать глаза, щеки, губы.

-- Триллве.. -- прошептал он, задыхаясь. -- Моя Триллве... Аррайда... любимая... Обещай мне, что с тобой ничего не случится...

-- Обещаю!

Кощунством казалось разомкнуть объятия. Я словно тонула под водопадом молний, воды, огня... Умирала и возрождалась одновременно.

-- Одрин!..

Готова поспорить на что угодно, Мадре где-то в глубине души понимал, что скамья под мокрым навесом придорожного трактира -- это не совсем то место, куда он хотел привести свою невесту. Но в висках уже застучало, внутри зарождался костер, и жених, немного виновато глянув, начал высвобождать меня из рубашки.

А на плаще лежать было хорошо... уютно... и скамейка оказалась достаточно широкой... только все уплывала, как лодка. И голова кружилась. Поэтому я обнимала мевретта все сильнее, до хруста в ребрах...

Когда мир разлетелся на тысячу звенящих осколков, Одрин обессилено упал на меня и глухо спросил, уткнувшись в плечо:

-- Это безумие, да?

-- Это любовь... -- хриплым от счастья и нежности голосом отозвалась я.

-- Арри... -- он поднял голову и ошалевшим взглядом посмотрел мне в глаза. -- Я никогда... веришь, никогда никого не любил так, как тебя. Я просто не могу оторваться от тебя, мне плевать на все вокруг, на Твиллег, на войну... -- и он положил голову мне на грудь.

Я стала перебирать и гладить пряди его похожих на ковыль волос. Мне было тепло и надежно, как никогда до него. Было хорошо.

Вот только вредная летавка, появившись из-за крыши и прянув под навес, окатила нас брызгами с крыльев. Одрин вздрогнул от каскада холодных капель, внезапно уколовших спину, и резко сел. Летавка быстренько приземлилась ему на плечо и клюнула. Мадре рассмеялся, схватившись за ухо:

-- Вот видишь, а ты переживала. Она вернулась... Оденься, девочка, здесь холодно...

Я послушалась, слегка досадуя, что он не стал мне помогать. Распорядился -- и самоустранился. А потом мне стало смешно.

-- Сильно она тебя? -- я извернулась, пытаясь разглядеть в темноте его ухо. Ничего не разглядела, конечно. Так, смутные тени Одрина и птички.

-- Не очень, -- он стал не спеша одеваться. -- Кстати... на звук того манка, который я тебе дал, прилетит именно моя летавка. Сатвер не так уж далеко, а она летает по всему лесу.

Внезапно мевретт развернулся ко мне и порывисто обнял:

-- А ты будешь писать мне просто так?

-- Каждый день.

А может, мы зря одевались?..

-- Ты забыла сапоги.

-- Мне с тобой тепло, и без сапог, -- надулась я. -- Они мне велики, неудобно. И не смотри на меня так, а то я себя жарким на сковородке чувствую, -- я посопел и кышкнула на летавку, перелетевшую мне на плечо со вполне прозрачным намерением. Птичка обиженно пискнула и взлетела по навес.

Одрин покачал головой и чмокнул меня в кончик носа:

-- Ну, значит, придется мне опять нести тебя на руках... -- обулся. Глянул на хохлатую:

-- Осторожнее с ней, она капризуля, хуже Сианновского птенца. Знаешь, какая она свирепая в гневе!

-- Не-а, -- я передернула плечами. -- А что, ты видел ее в гневе? Расскажи...

Одрин, хохоча, живописал сцену знакомства Элвина с летавкой:

-- Понимаешь, наш Элвин -- это... редкостная балда... Даже моя Иллирит умудрилась надрать ему уши. Из-за чего-то его жутко невзлюбила, как увидит -- перья дыбом, глаза горят, и все норовит клюнуть побольнее.

Я рассмеялась.

-- Ну, как увижу кого, которого клюет летавка, тут же пойму, с кем имею дело... Перья дыбом, глаза горят, ой! -- я повисла на Одрине, задыхаясь от смеха. Мадре легко подхватил меня на руки и, внеся в таверну, посадил на скамью. Повернулся к Сианну:

-- Ты не спишь? Слушай, к тебе летавка прилетала?

Сианн взглянул на потолок и ответил хмуро:

-- Нет, не прилетала. А что?

Я сжалась под удивленным взглядом Одрина.

-- Ну... куда-то она ведь определенно летала... Триллве, а что конкретно ты представила?

-- Ну, вот его представила, -- я ткнула пальцем в Алиелора, -- насколько вспомнила: длинный, ушастый, в темном, волосы до попы и глаза зеленые, -- я готова была расплакаться.

-- Какие еще до... -- возмутился Сианн и встряхнул отпущенными до плеч волосами. -- Откуда вы взяли такие длинные?

Я резко покраснела:

-- Ну, я тогда больше о другом думала, перепутала случайно...

И вцепилась в скамью, чтобы не сбежать прочь. А ведь очень хотелось.

Сябик ободряюще улыбнулся мне, взмахнув косичками:

-- Да не переживайте вы так! Летавки -- не то что Ромашка, дуры через одну. Вот меня еще ни одна в жизни не поняла, а у вас -- хоть что-то получилось. Так что не всё потеряно...

-- Моя Иллирит -- не дура, молодой человек. И что значит "не все потеряно"? -- возмутился Одрин. -- А если вдруг придется срочно передать послание, а она не сможет? Кстати... -- он подозрительно посмотрел на меня. -- А у кого это волосы до... ну, в общем, длинные такие?

-- Я думала, что у Алелора! Честно думала! Да ну вас! -- я вскочила и кинулась к лестнице, а оттуда в знакомый коридор и в заброшенную комнату, в самый темный угол. Как при этом не пострадала мебель, не приложу ума. Там я уселась, прижавшись спиной к стене, скрестив руки на груди. И пусть никто меня не смеет трогать, никто!

-- Я же говорю -- могло быть хуже! У меня вообще безнадега, а Триллве в первый раз!.. -- это Сябик внизу постарался меня защитить. В его голосе звучало искреннее недоумение -- никак не доходило до юноши, отчего я сбежала... Ромашку он понимал, а летавок и девушек -- нет.

Одрин пошел следом за мной. Его нагнал Сианн. Эхо разносило в коридоре его шаги и настойчивое:

-- Отец, послушайте, а что это вы там говорили о моем старшем брате?

Скрипнув, растворилась дверь в мое убежище. Я затаилась и даже перестала дышать.

-- А у вас есть старший брат, мевретт Алиелор? -- заинтересованно спросил Сябик, прибежав за остальными.

-- Ну да, говорил... -- растерянно ответил Одрин. -- Триллве... можно, мы войдем?

-- Пожалуйста... я за комнату не платила... -- пробормотала я в колени.

-- А как он выглядит, вы помните? -- добивался своего Сианн.

-- Торус? Ну, вы с ним похожи. Он тоже черноволосый, только черты лица погрубее. И, когда я его видел в последний раз, у него были длинные волосы, до... Мгла! -- лилейный треснул кулаком по косяку. -- Ты думаешь?

-- Да, изредка, -- скромно ответил Сианн. Сябик хихикнул.

Резкий треск дерева заставил меня вскинуть голову. На светлом фоне двери рисовались два силуэта -- Сианна и Мадре.

-- Вы что, подрались?

-- Нет, мы не дрались, -- успокоил меня менестрель. -- Просто мы кое-что поняли.

Одрин вошел и уселся рядом со мной на пол:

-- Мы поняли, куда ты отправила птицу. Видимо, летавка была у Торуса. Вообще-то это не очень хорошо... Видишь ли, -- Мадре коротко глянул на застывших в дверях Лери и Сианна, -- дело в том, что мою Иллирит знают все элвилин. В том числе и Торус...

-- Эх, жаль... Жаль, что вы ее отправляли без меня, -- огорчился Сианн. -- Я бы черкнул братишке весточку.

Мадре поморщился:

-- Вот не можешь ты не язвить...

Осторожно приобнял меня за плечи, сдул с лица растрепанные волосы:

-- Ну что случилось, Триллве? Из-за чего ты так расстроилась?

-- Но я же не знала... -- сказала я с тоской.

-- Не переживайте, Триллве. Да я не язвлю, отец, я серьезен, -- Алиелор присел рядом.

-- Интересно... и что бы ты ему написал?

-- Нашел бы что. Говорите, он хотел моей смерти?

-- Какое-то время назад очень хотел. А его мать, Иса эйп Леденваль, весьма его в сем поддерживала.

-- Мгла!

-- Надеюсь, Виолет удалось ее спровадить...

-- И я надеюсь. Для ее же пользы, -- Сианн постучал кулаком по бедру. -- А где теперь мой брат, вы знаете?

-- Летавка знает...

-- Только говорить не умеет...

-- Знаю, -- Одрин внезапно и сильно сжал мое плечо. -- Он легат гроссмейстера ордальонов, Роварда Равелты... Поэтому я так и обозлился, когда мне сказали, что ты тоже работаешь на инквизицию.

Я, невольно вскрикнув от боли, попыталась разжать его пальцы. Синяки будут....

-- Ох, прости, пожалуйста... -- Одрин нежно меня обнял. -- Не сердись. И не расстраивайся. Это просто дурацкое совпадение...

-- Гм... А, может, нас с Торусом еще кто попутал? -- Сианн задумчиво потянул себя за ухо. -- Отсюда и слух... А еще удивительно, как мы с братцем не встретились на кривой дорожке...

-- Ты бы этому радовался, сын.

Я прислушивалась к разговору, стискивая зубы, чтобы не реветь. Рука болела. И было обидно, что вот так все нелепо получается. Только вот все было хорошо, а теперь плохо и грустно. Может, спать пойти? Так ведь не поможет.

Одрин уткнулся носом в мою макушку:

-- Триллве, девочка. Прости меня...

-- За что? Все хорошо, правда, -- соврала я.

-- И почему я тебе не верю? -- Элвилин погладил меня по голове. Посмотрел в окно:

-- Ночь кончается. Я не хочу, чтобы ты уехала с печалью в сердце. Я хочу, чтобы вспоминая меня, ты улыбалась...

И тогда я в который раз за эту безумную ночь расплакалась всерьез, вытирая длинными волосами Одрина мокрые глаза. Он прижал мою голову к груди. Прошептал сдавленным голосом:

-- Не плачь. Я верю, что ты очень быстро вернешься... А если я не получу от тебя в течение дня письмо, то соберу войско, поеду в Сатвер, сравняю его с землей, но тебя вытащу.

-- Нет! Родной мой, солнышко, не надо... Не глупи... -- торопливо выговаривалась я. -- Мало ли, вдруг птицу настигнет случайная стрела, и из-за этого сжигать весь город? И с войском -- можно просто опоздать. Ты лучше верь в меня, и все опасности, все стрелы, все клинки пройдут мимо. Я вернусь. Я люблю тебя...

-- Я верю в тебя, -- повторил он и замолчал. Он стиснул зубы и изо всех сил старался не закричать. Только еще крепче прижал меня к себе. Близко-близко глядя мне в глаза и давая слово помнить этот взгляд всю свою жизнь, сколько бы там ее ни осталось.

Мне тоже... хотелось раствориться в Одрине, стать его частью, никогда не размыкать рук...

-- Нам ведь нужно еще заехать в замок?

Я проглотила слезы.

Мадре поднялся и подал мне руку. Бросил Сианну и Сябику:

-- Мы с Аррайдой возвращаемся. Поедем утром из Твиллега. Сын, если ты останешься здесь -- встретимся у моста, когда взойдет солнце.

Я легко встала, едва коснувшись руки жениха, готовая к дороге.

Глава 13.

Лесу здорово досталось от грозы. Под конскими копытами хрустели обломанные сучья, плюхала вода и чавкала грязь. Кони скользили, спотыкались и, обходя бурелом, едва не застревали между стволами.

Пока нас не было, замок успел вырастить предмостное укрепление -- круглую башню с узкими бойницами, у которой пока не хватало части зубцов.

Одрин присвистнул:

-- Та-ак...

-- И часто у вас это бывает? -- я пониже стянула капюшон плаща, дернувшись от попавших на лицо капель, хотя и так давно уже промокла. Подогнала коня к серому Одрина, чтобы не пропускать за дождем слова.

-- Это Иса...

-- Башни за ночь строит?

-- Замку не нравится. Беда в том, что она нашей крови. Через Лес все равно бы прошла. Ну, Велиту я еще выскажу...

-- И Торус...

-- Что Торус? -- мевретт резко повернулся ко мне, одернул всхрапнувшего серого. -- Полагаешь, Иса тоже служит ордальонам? Как и сын?

Медленно поехал к воротам. И лишь когда кони ступил на мост, отозвался, наклоняясь ко мне:

-- Мне это даже не приходило в голову. Я... подошлю к ней Идринн. Пусть вызнает. Все же мы сильно отличаемся от людей.

-- Не ищете везде предательство?

Элвилин промолчал.

Мы проехали в низкую арку, впереди мелькнул свет факелов. Мадре придержал коня и, окинув взглядом караульных, подозрительно спросил:

-- Что?

-- Колдунья, -- мрачно буркнул один, сплевывая кровь. Жених обеспокоено повернулся ко мне:

-- Держись рядом.

-- Да. Только, -- я присмотрелась к ободранной физиономии стражника, отлично видной в свете факела, -- ему, похоже, не колдовством, а кольцами приложили.

Стражник обреченно поморщился, багровея.

-- У Исы богатый арсенал... -- вздохнул мевретт. И ухмыльнулся: -- Прорвемся! Только в глаза ей не смотри, хорошо?

Я кивнула и дала белому шенкеля.

Середина внутреннего двора с пинией и фонтаном представляла из себя воистину батальное полотно. Растрепанная Анфуанетта Иса эйп Леденваль возвышалась на крыше черной кареты. Вокруг в панике бегало около дюжины замковых слуг и пара ее собственных лакеев. Кони ржали, собаки выли -- но весь этот гвалт перекрывал яростный визг Колдуньи с Гнилого Болота. Иногда визг сопровождался пинками в лоб рискнувшему подойти близко.

Одрин остановил серого, легко спрыгнул на землю и, подойдя к белой кобыле, протянул руки:

-- Прыгай, Триллве. Пока я не оглох.

Я перекинула ногу через седло и по лошадиному боку соскользнула в объятья мевретту. Он легко поймал меня, даже не покачнувшись. И, не выпуская, понес через двор. Это на Ису подействовало. Ведьма резко замолкла, выпучила круглые зенки, сверкающие зеленью; пару раз совсем по-рыбьи вздохнула ртом, и вдруг запела нежным сопрано:

-- Одрин, милый! Вы вернулись!..

Не слезая с крыши кареты, Ведьма стала поправлять растрепанную прическу, и в сыром воздухе поплыл сладковатый запах -- почти такой же гнусный, как от Иллирит, прилетевшей из Сатвера. Нет, еще гнуснее.

Мадре отвечать не собирался. Лишь крепче прижал меня к себе и, не оборачиваясь, прошествовал по лестнице на галерею. Я через плечо мевретта показала растрепанной Ведьме язык. И еще успела увидеть, как во двор врывается на своем вороном Сианн, а сзади трюхает на Цветочке серенький Сябик. Спешившись, мальчишка засмотрелся на Ису, и ревнивая единорожка не преминула наступить ему на ногу. А Сианн восторженно вскричал:

-- Ого! И кто загнал вас на карету, госпожа?! Вы увидели мышь?

К сожалению, продолжения мне досмотреть не удалось.

Одрин на руках внес меня в кабинет. Покосился на осколки: незакрытое окно изрядно потрепало ветром, высадив стекло. Лужа на полу тоже значительно выросла. Мадре, похоже, в который раз за вечер пообещал себе заняться наведением порядка, но, встретив мой взгляд, тут же забыл обещание...

-- Ну как? Не такая уж страшная ведьма? -- спросила я, чтобы не закричать в голос то, что на самом деле хотелось сказать.

-- Она не страшная. Она противная. И опасная... -- пробурчал Одрин, поморщившись от очередной серии визгов, доносившихся со двора. -- Слушай, долго она еще будет визжать?

-- А не знаю. У нее впереди вечность.

Одрин громко фыркнул и прошел в спальню, закрытое окно которой хоть частично заглушало истошные вопли госпожи эйп Леденваль. Усадив меня на шкуру перед очагом, захлопнул дверь:

-- Устала, девочка?

-- С тобой? Невозможно, -- искренне ответила я и зевнула, прикрыв рот ладонью. Угольки в камине радостно подмигнули из-под пепла. Я сунула им пару щепок и счастливо уставилась на заплясавшее пламя.

Одрин, подойдя к столу, вытянул руку над пустой столешницей. Над столом качнулось марево, в воздухе запахло ароматом свежей выпечки, и эта самая выпечка вкупе с кувшином молока неожиданно появилась из ниоткуда. Кувшин тихо дренькнул и покачнулся. Элвилин подхватил его, а потом, оглядев дело рук своих, растерянно произнес:

-- Да что ты будешь делать... Я опять забыл кружки...

-- А здесь их нет? -- я сунула в огонь пару дровишек потолще и обернулась к Одрину. Встала, посмотрела на стол и, сморгнув, на всякий случай протерла глаза.

-- А-а... этого не было... -- я обвиняюще ткнула пальцем в кувшин, который мевретт сжимал ладонями. -- А это можно есть? А... ты что, как Звингард, умеешь? -- глаза у меня сделались по блюдечку. Ну, или хотя бы по розетке. А ведь я видела, как Мадре колдовал, достав мне из воздуха одеяло. Забыла просто.

-- Умею, Триллве, -- улыбнулся Одрин. -- Не так, как Звингард, но умею. Кстати, если захочешь, то, когда вернешься, мы попросим дедку проверить тебя на магические способности. Вдруг окажется, что ты сможешь овладеть какими-нибудь заклинаниями? Я бы тебя учил... -- мевретт мечтательно вздохнул. -- А кружки, кажется, должны быть где-то здесь...

Он поставил на стол кувшин и вышел в кабинет.

Я ошеломленно уставилась элвилин в спину.

Ох, я им тут наколдую. Всех лягушек во рву в фиолетовый цвет перекрашу.

Я хмыкнула и отхлебнула прямо из кувшина. Потянулась, цопнула булочку и впилась в нее, следуя принципу, если не спать, так есть... Вот она, справедливость.

Одрин вернулся, неся в руках два высоких серебряных бокала. Улыбнулся, глядя на мое умиротворенное лицо, и поставил бокалы на стол:

-- Ну, они, конечно, для вина, но больше ничего нет, -- и немного виновато пожал плечами. Я улыбнулась. Собственно, ну какая разница... мне не нужна вычурность королевских приемов, мне дорог она сам... Я разлила молоко по бокалам, один подала мевретту, второй взяла сама.

-- За нас...

Одрин счастливо рассмеялся. Ему еще никогда в жизни не приходилось поднимать тост молоком. А я вытерла пальцем белые усы над губами и спросила:

-- А почему ты слуг тогда гонял, когда сам мог все наколдовать?

Жених протянул руку и погладил меня по щеке:

-- Ну, волшебство -- оно как песня: иногда льется бурным потоком, а иногда иссякает, и тогда ждешь и трясешься, не зная, вернется ли оно еще. И... я боялся опростоволоситься перед тобой.

Лилейный опустил глаза, пряча прыгающие в них веселые искорки:

-- Слушай, тебе когда-нибудь говорили, что ты -- чудо? Ты звезда, а свет твой такой теплый, как у солнца.

Слезинка вдруг капнула в молоко.

-- Может быть... я не помню...

Я прикрыла глаза.

-- Одрин... мне даже подарить тебе нечего...

Он поставил свой бокал на стол и взял меня за руку:

-- Никогда так не говори, слышишь? -- заглянул мне в глаза. -- Ты сама -- мой самый большой подарок в жизни. И эта ночь -- лучшее из всего, что со мной случалось.

Свой бокал я поймала уже у пола, с ужасом подумав, что испортить еще и ковер в спальне -- для меня уже чересчур. Залпом проглотила солоноватое молоко. И приникла к жениху. Он прижал меня к груди, и серые глаза потемнели от огня, который стал в эту ночь уже таким привычным. Зарылся лицом мне в волосы. Пробормотал, что совсем скоро наступит утро, и он останется один на один с пустотой. Отгоняя печальные мысли, прильнул к моим губам и начал медленно и осторожно целовать...

С улицы внезапно донесся пронзительный визг Исы, повторяющей снова и снова его имя. Мадре затрясло от нахлынувшего вдруг безумного гнева. Он отстранил меня и, резко развернувшись, подскочил к окну. Распахнул его так, что жалобно зазвенели стекла и, высунувшись по пояс, заорал:

-- Да заткните вы ее кто-нибудь! Вечно все самому приходится!

Вскинул руки, и на кончиках пальцев выросло белесое облачко. Оторвалось и ринулось в темень двора. Через секунду яростные вопли Исы оборвались на полуслове. Мадре, побледнев, оперся о подоконник.

Я подхватила его, локтем захлопнув створку, дотащила до кровати, но та была чересчур высока, а Одрин при всей субтильности не настолько легок, чтобы я его туда закинула. Потому я просто привалила мевретта к кровати и перевела дыхание. Руки и ноги у меня тряслись.

-- Ты... ее немой года на три сделал, да?

-- На неделю... -- прохрипел он. Бледность с его лица постепенно отступала и мевретт, притянув меня к себе, смущенно шепнул на ухо:

-- Мгла! Триллве, прости, я вышел из себя... И... магия... забирает столько сил... -- он уткнулся мне в макушку.

-- Отдохни. Стоять можешь? -- я неуверенно посмотрела на жениха: вроде, пока не падает. Кинулась к столу, налила молока, схватила булочку, принесла: -- На, глотай. Ну, давай же...

Одрин залпом опрокинул в себя молоко:

-- Спасибо, Триллве... На ногах держусь, -- лилейный вдруг смутился.

-- Еще налить? -- я удивленно посмотрела на него.

-- Нет, спасибо... -- элвилин притянул меня к себе и расстроено пробормотал: -- Ну... такой магический всплеск... боюсь, что я не смогу...ну, ты понимаешь...

-- Молока не сможешь выпить? -- допрашивал я. -- Ну, не надо. Давай, я тебя до шкуры перед камином доведу, а то ты на эту кровать не взберешься...

-- Триллве! -- Одрин поймал мою голову и с отчаянием посмотрел в глаза. -- Я смогу залезть на эту кровать. Я не смогу любить тебя, понимаешь?

Я покраснела. Запустила пальцы в его сухие, шуршащие волосы:

-- Ведь любовь -- не только это, Одрин. Меня до этого никто не любил так, как ты. Не хотел узнать обо мне, не жалел... не защищал... только прикидывался.

Я зажмурилась и закусила губы. Ткнулась головой ему в ключицу.

Одрин облегченно улыбнулся и погладил меня по спине. Потом предложил:

-- А давай все-таки возьмем штурмом этот замок, -- мевретт кивнул на кровать. -- Уже скоро рассветет, а мы так и не ложились... Тебе нужно хоть немного поспать перед дорогой.

Я искоса взглянула на него:

-- А ты меня не уронишь?

И локтями уперлась в постель, пребывающую где-то на уровне моего подбородка.

-- Не бойся. Я буду держать тебя крепко-крепко.

Смеясь, он подхватил меня на руки и поставил на скамеечку.

...Подтягиваемся... Ставим колено на постель... Я плюхнулась в нее носом, раскинув руки... Было просторно и мягко. Только покрывало царапалось золотым шитьем. Я подвинулась, освобождая место:

-- А теперь ты...

Долго звать жениха не пришлось. Ловко вскарабкавшись на перины, он уселся рядом со мной и изумленно похлопал по кровати:

-- Ого! Ничего себе -- бастион!

Глянул сверху на пол:

-- Падать отсюда не очень приятно... Так что тебе придется держать меня тоже.

Он плюхнулся на живот со мной рядом. Я обхватила лилейного за шею:

-- Буду держать...

-- Держи... -- он, перекатившись на спину, увлек меня за собой. Внимательно посмотрел в лицо и изумленно прошептал:

-- Ты сейчас похожа на одну гравюру из старинной книги. Вот так, когда свет падает сбоку и немного снизу...

Я уткнулась Одрину в грудь лицом, бормоча:

-- Так ужасно выгляжу?

-- Да ты что?! Замечательно выглядишь. Это очень красивая гравюра. Помню, я частенько смотрел на нее, когда был ребенком. Вот только позабыл, в какой из книг.

И чмокнул меня в макушку:

-- Ты у меня красавица...

Я тихонько засмеялась:

-- Придумаешь тоже... А теперь тебе всю библиотеку придется перебрать, правда, только нижние полки... или ты в детстве и на верхние забирался, чтобы на нянек прыгать?

Дотянувшись, погладила его по щеке.

-- А чем мне еще заниматься-то. Не все же над приказами сидеть или шкодливых деток отлавливать... Тебя рядом не будет, а так у меня будет хоть что-то навроде твоего портрета.

Мевретт поймал гладящую его руку и стал осторожно целовать ладонь.

-- А еще прием союзников, донесения разведки, патрулирование... -- взялась перечислять я. -- Или ты решил совсем не спать?

И стала гладить его лицо второй рукой.

Тут глаза мевретта внезапно удивленно раскрылись, и он обалдело сказал:

-- Слушай, я, кажется, немного ошибся... с вопросом о последствиях магии...

Я, смеясь, упала на спину, потянув Одрина за собой, глубоко счастливо вздохнула; чувствуя на себе его тяжесть и понимая, что он не просто немного, он прямо-таки фатально ошибся... Лилейный приник к моим губам и тоже вздохнул. Потом еще и еще раз.... Дыхание его участилось, сердце застучало в грудь, и обалдело улыбающийся от счастья элвилин, меньше всего сейчас похожий на сурового мевретта, рванул рубашку у меня на груди.

Я пропала.

Одрин осторожно пробежался губами по моему телу. В полутемной комнате его силуэт казался чем-то волшебным, нездешним и от этого еще более желанным.

-- Триллве... -- хрипло прошептал мевретт и, приподнявшись, приник к моим губам.

Я ответила на поцелуй. Я доверяла Одрину до конца, даже больше, чем самой себе, он предчувствовал каждое мое движение, каждое желание, он даже в страсти оставался бережным и нежным... и сквозь все, что происходило, просвечивала любовь... не похоть, не пошлость, а святое и неизъяснимое.

И достигнув вершины, Одрин вдруг испуганно ухватился за меня, словно ребенок, и отчаянно выдохнул:

-- Триллве! Не уезжай!

Потом уткнулся лицом мне в шею и молча начал гладить рыжие пряди.

А я -- голосом, охрипшим от крика -- прошептала то, что уже не могла не сказать:

-- Не могу без тебя. Останусь. Прости...

Он поднял голову, широко раскрывая глаза:

-- Что?... Что ты сказала?

Я облизнула пересохшие губы, и все так же хрипло, но четко повторила:

-- Останусь.

Одрин резко сел и прижал меня к груди:

-- Девочка моя.... Арри... Триллве..... -- задыхаясь от счастья, он осыпал короткими колючими поцелуями мое лицо. И, внезапно заметив, что мир вокруг сделался каким-то непривычно расплывчатым, с удивлением понял, что плачет.

Я до крови прикусила губы, обнимая жениха и уже привычно вытирая его волосами глаза.

-- Одрин... хороший мой... не надо... пожалуйста... я здесь... -- растерянно шептала я. -- Я всегда буду с тобой. Ну пожалуйста, не плачь...

Он удивленно мазнул рукой по собственной щеке и посмотрел на ладонь. Поднял глаза:

-- А я думал, что давно разучился плакать... -- хрипло прошептал элвилин и, прижав меня к себе, начал медленно гладить:

-- Ты не представляешь, что ты сейчас для меня делаешь, Триллве... Я просто боялся подумать, как это -- обернуться и не увидеть твоих глаз...

Он выпустил меня только для того, чтобы окончательно сбросить на пол сбившееся покрывало, разворошить одеяла и, откинувшись на подушки, протянул руки:

-- Иди ко мне, Аррайда.

Бережно пристроил мою голову на своем плече, укрыл меня и шепнул:

-- А теперь спи, Триллве, -- и снова начал перебирать пальцами мои волосы, невесомо касаясь лба и висков, -- спи, моя любимая, а я буду рядом и никуда от тебя не отойду...

Я действительно стала засыпать. Мне было спокойно и безопасно, как в детстве. Я нашла еще силы погладить руку Одрина:

-- Люблю. И ты... поспи...

И уже уплывая в сон, услышала:

-- И я люблю...

***

Сианн постучался и прошел в кабинет.

-- Иллит атор. К вам можно? Отец?

Громко заругался, должно быть, угодив в лужу.

Я высунула взлохмаченную голову из-под одеяла и, не открывая глаз, попыталась пригладить волосы.

-- А? Кто?

-- Я, -- бодро ответил Алиелор, распахивая вторую дверь и застывая в проеме между спальней и кабинетом. -- Прошу простить.

Одрин шевельнулся и прижал меня к себе:

-- Что такое, Триллве, ты куда?

Я, все так же, не открывая глаз, повернулась к жениху, потершись об него головой:

-- Алелор...

Надеюсь, это прозвучало без досады.

-- Ясно, -- Одрин осторожно высвободился и, судя по звукам, сполз на пол и начал натягивать на себя одежду.

-- Сын?

Я зевнула и опустила голову на подушки...

-- Я готов! -- сообщил Сианн с насмешкой в мелодичном голосе. Вот проснусь -- и он у меня дождется.

Приоткрыв лениво правый глаз, я созерцала безупречный элвилинский облик Сианна: белая рубашка, черная куртка; короткий, тоже черный, плащ, изящно отогнутый палашом; высокие походные сапоги и шелковая шапочка, прикрывающая уши. Перчатками из черной кожи с серебряной вышивкой мевретт-менестрель небрежно похлопывал себя по колену. Хоть ты картину с него пиши!

Отец стоял напротив него -- столь же изящный, но беловолосый, полуодетый, растрепанный и любимый.

-- Триллве... -- позвал он. -- Ты сама ему скажешь?

Сианн ухмыльнулся:

-- Ну, что вы женитесь, я уже знаю... А что еще?

Тут в кабинет ворвался потный взлохмаченный Себастьян, как никогда, походящий сейчас на ежа. И с порога обиженно зачастил:

-- Алер, ну и где тебя носило? Я ищу-ищу-у... -- и повис у него на локте. Элвилин слегка опешили. Я тоже высунулась из-под одеяла, но, заметив свою растерзанную рубашку, немедленно занырнула обратно.

Сианн с нежной улыбкой повернулся к Сябику:

-- Носило-то? Ну... по лесу... Но я уже здесь, живой и даже здоровый.

Лохматый продолжал дуться.

-- Одрин... -- все так же, под одеялом, я начала выпутываться из останков рубашки. -- А мне больше надеть нечего.

Лилейный смущенно и весело обернулся ко мне, протянул руки:

-- А ты в одеяло завернись и давай, прыгай. Мужчины выдержат.

Сианн с Сябиком, краснея, потупились и закивали.

-- А я тебе что-нибудь добуду попозже.

-- Как Звингард, из воздуха? А почему прямо счас нельзя?

Жених тяжело вздохнул:

-- Прямо счас не получится.

Я не стала больше лезть с вопросами, закрутилась в одеяло и скользнула Одрину на руки, поцеловав его в щеку.

-- Доброе утро. И вам, Сианн, Сябик.

Тот ответил кивком и продолжал распекать черноволосого:

-- Ушел, не предупредил, ничего не сказал... А я волнуйся, места себе не находи...

-- Святые угодники... не причитай, как старая тетушка, Сябик, -- вздохнул младший мевретт. -- Я готов ехать. Миледи Триллве, вы?

Одрин положил руку мне на плечо:

-- Сын... Триллве не поедет в Сатвер.

Сианн лишь удивленно поднял брови.

-- Здравый смысл торжествует, -- кивнул он. -- Эх, поеду один... Вытяну этого дурачка Элвина...

Он, должно быть, вспомнил дев на столах, и громко фыркнул.

-- Да, -- я сощурилась и вздохнула. -- Это не здравый смысл! Просто... Мы вас проводим...

-- Не один, а со мной, -- тряхнул растрепанной копной Сябик.

-- С тобой? Хорошо, -- обрадовался Сианн. -- Просто очень хорошо. И с симураном.

-- А птица его не испугается?

Паж с длинным именем покрутил головой:

-- Алер, это он так издевается, да?

Черноволосый мевретт пожал плечами:

-- Ну, он мой отец... Приходится терпеть. До опушки.

-- Строго до опушки, -- пряча смешинки в глазах, отозвался Мадре. -- А там уж вы сами. Подождите нас, мы быстро.

Сябик с подозрением поглядел на возлюбленного Алерчика. Должно быть, удивляясь, что тот сдался без боя, решив взять мальчишку с собой.

-- Прям сейчас едем, что ли?

-- Ну, да, сейчас. Видишь, я уже одет... -- Сианн вздохнул и поправил клинок на поясе. Подтолкнул Сябика в спину: -- Выходи давай, леди Триллве надо одеться.

Мне сделалось стыдно, что мальчишке придется пробираться в город вместо меня и испытывать на своей шкуре все положенные мне опасности, но глаза Одрина сияли таким счастьем, что я даже не заикнулась об этом. Все равно уже все решено. "Взвешено, сосчитано, поделено".

Я вспомнила, что на кухне осталась сушиться моя одежда, чистая и целая. Кираса и сапоги в библиотеке...

-- Одрин, если я вот так по замку прогуляюсь, никто от ужаса не умрет?

Жених расхохотался.

-- Не думаю. Но сам схожу, Триллве... Представляешь, если в коридоре ты налетишь на Идринн?.. Да, кстати, Сианн, ты уже поговорил с девушкой насчет расторжения помолвки?

-- Нет еще... -- буркнул сын с порога. -- Не будить же мне ее на рассвете ради такой ерунды. Кроме того, Идринн вовсе не дура. Сдается, она поняла все сама... Поговорю, когда вернусь... Не знаю пока, что... Там решим.

Сябик опять просунул в спальню кудлатую голову:

-- А я уже готов. А зачем мы в Сатвер?

-- За надом. Элвина будем вытаскивать.

-- А-а...

Голова исчезла. Следом вышли Сианн и Мадре. Я широко зевнула и забралась с ногами в кресло, ожидая. Одрин в пару заходов притащил мои одежду и оружие:

-- Тебе помочь?

-- Помоги, -- я захихикала. Раздевал меня мевретт охотно, а вот чтобы наоборот... пользоваться надо... Тем более, ремешки на кирасе жесткие, а о пряжки я и в прошлый раз ссадила пальцы.

Готова я оказалась быстро, на удивление. Улыбнулась Одрину и, опираясь на его руку, вышла в кабинет.

-- У, какая вы страшная... то бишь, я хотел сказать, грозная, -- сморозил Сябик. -- То есть, доспех на вас выглядит на редкость устрашающе.

Поковырял мыском сырой ковер:

-- Ну, то есть... не каждый день видишь девушек, которым такое впору.

Лицо Алиелора ошеломленно вытянулось. Он посмотрел на Сябика, после на меня:

-- Сейчас опять обидитесь, да? Нет? Ну, славно. Идемте?

Я презрительно фыркнула. Закинула клеймору в петлю за спиной, повесила сумку на плечо и поправила басселард у пояса:

-- И вам уцелеть, Алелор.

-- Леди, как всегда, оптимистична.

И мы, наконец, вышли.

Карета леди Исы эйп Леденваль во дворе больше не стояла. То ли Колдунья-с-Болота наконец убралась подобру-поздорову, то ли лечила горячительными напитками на кухне свою немоту. Хотя такую особу трудно представить на кухне.

Задумавшись о привычках Исы, я зазевалась у фонтана. А после кинулась к конюшне нагонять мужчин, успевших раствориться в местном населении.

Ни Сябика, ни Сианна в конюшне не наблюдалось. В ротонде, набитой сеном, одиноко стояла Ромашка. Покачивалась на стройных ножках и гневно всхрапывала во сне. Верно, поминала злую экономку Виолет, не позволявшую приводить единорожку в покои.

Белый красавец -- тот, на котором я ездила в "Плясунью Сарк" -- встретил меня тихим ржанием, я протянула ему сухарь на ладони. Конь схрупал его с удовольствием, теплым дыханием согрел кожу. Без капризов разрешил себя оседлать. Я проверила подпругу, подтянула стремена, свою сумку сунула в седельную, и вывела белого из денника. Одрин выводил навстречу оседланного серого и подошел ко мне. Кони, потянувшись мордами, обнюхались. Мевретт ласково погладил меня по щеке и осторожно смахнул соломинку с головы:

-- Ты хоть немного выспалась, Триллве?

-- Не-а, -- я небрежно отмахнулась. -- Это совсем неважно...

И, бросив повод, со счастливым писком повисла у него на шее. Кони задумчиво посмотрели на нас и, ухватив по охапке сухой травы, принялись с аппетитом жевать. Ромашка фыркнула.

-- Вот вернемся -- и доспим... -- Одрин, смеясь, приподнял меня над собой. -- Если будет желание снова штурмовать этот бастион.

-- А можно прямо здесь... -- я с удовольствием оглянулась на залежи сена, возвышающиеся почти до потолка. -- Интересно, там мыши есть? Тогда здесь найдется твоя кошка, затянем ее в оранжерею искать валерьянку... ой, что я несу!..

Я растрепала волосы Мадре и облизнулась.

Тут наконец приполз всё ещё сонный Сябик с палашом на косой перевязи и сумкой через плечо. Лошади немедленно подняли шум, словно чуя волка. Ржание, храп и стук наполнили конюшню. Зато Ромашка зафыркала сонно и радостно.

-- Ой, не любят кони меня, -- заморгал белесыми ресницами Сябик, погладив единорога по шее. -- Жуть как не любят.

-- Может, у тебя в предках оборотень был? Или некромант...

Мальчишка обиженно заморгал. Глубоко вздохнул:

-- Сами вы... оборотень...

Я издевательски поклонилась серенькому через плечо мевретта.

Сябик надулся и прислонился к стене:

-- Если я засну, то вы же меня разбудите?

Одрин поставил меня на землю:

-- Боитесь отъезд Алиелора пропустить? Он вас вряд ли позабудет на этот раз. А на сене спать удобнее.

Я широко зевнула:

-- Ага...

-- Что "ага"? -- не сразу понял Сябик. И вдруг глаза его сверкнули расплавленным серебром: -- Пусть только попробует!!

Спать ему немедленно расхотелось.

-- Давно мечтал вас спросить, юноша, -- деликатно кашлянул мой жених. -- А откуда, собственно, такая привязанность к Сианну? Ведь вы не элвилин, не любово дитя... Может быть, вы переодетая девушка?

Сябик захихикал.

-- Я колдун... местами... А так... Ну, вообще, он мне жизнь спас... Только вспоминать об этом не любит...

И чуточку порозовел.

Впрочем, в полутьме конюшни мне могло и померещиться.

-- Жизнь спас? -- удивленно поднял брови Одрин. -- А можно с этого места поподробнее? Где это было?

-- В Мерриане. У меня могли возникнуть некоторые проблемы с ордальонами насчёт... ладно. В общем, он помог мне уберечься от этой не шибко желательной встречи, -- заключил ребенок, страшно гордясь, как же здорово выкрутился...

Лилейный покивал.

-- Понятно... -- хотя в подробностях, больше всего мевретта интересующих, ему как раз-то ничего понятно не было; и, скорее всего, мальчишка нагло врал. -- И вы теперь при нем состоите в роли оруженосца...

Продолжение: "А он при вас -- в роли няньки", -- с языка, однако, не сорвалось. Все же две с половиной тысячи лет аристократического воспитания что-то такое значат. Одрин лишь вздохнул, сочувствуя Алиелору, к чьим заботам в Сатвере прибавлялась еще и эта.

-- Ага, оруженосца, -- обрадовался смене темы Сябик.

-- А симуран -- в виде комнатной зверушки. Когда к этому приложится графиня-невеста, выйдет просто отлично.

-- Невеста? А, да... невеста... -- Сябик покосился на меня, жмякнул острым плечом и продолжил подпирать стенку. Даже если о невесте Сианна он сегодня услыхал впервые, то лицо сохранил...

Мадре ухмыльнулся.

Я же опять зевнула и, поскольку Алелор не являлся, отложила клеймору и плюхнулась спиною в сено, примяв под шеей колкие травинки, вдохнула сладкий травяной запах. Раскинула руки. Закрыла глаза.

Одрин, отстав от Сябика, плюхнулся рядом, обнял, возмущенно отодвинув рукой щекочущий нос нахальный колосок:

-- Ну вот, ты так и не выспалась...

-- Выспалась -- не выспалась... -- я переплелась с мевреттом пальцами, остро ощущая исходящее от него тепло.

-- Спящие красавицы, -- пробегая мимо, бодро возгласил Сианн. -- Меня провожать не будут?

Из денника на знакомый голос отозвался ржанием конь. Приговаривая что-то ласковое, Алиелор взялся его седлать и через какое-то время прошел обратно, ведя своего Гвиллема в поводу.

-- Я тебя не провожаю... Я тебя сопровождаю... -- очнулся от дремы Сябик. -- А мы вдвоем на одном поедем? -- с надеждой вопросил он.

Алиелор ответил фырканьем.

Потом они долго ходили мимо нас туда и сюда, подбирая лошадь для Сябика и сбрую для лошади, и за это время мы успели выяснить много интересного. Рот мальчишки не закрывался ни на минуту:

-- А что мне без тебя тут делать? Ну уж нет, я от тебя теперь вообще отставать не собираюсь. В конце концов, должен же быть у си... кхм, меня смысл жизни!

-- Э-э... это я, что ли? -- Сианн присвистнул.

-- Ну, до какого-то определённого момента -- ага, таскаться за тобой...

Сианн не нашел, что ответить. Мы тоже промолчали. Единорожка сопела так умиротворяюще, что я начала задремывать, и вдруг поняла, что Сианна с Сябиком не слышно.

-- Мгла! Алиелор что, уже уехал? -- Одрин резко поставил меня на ноги. Поддержал, чтобы не упала.

-- Леший! Сбежали, да?! -- я уже закидывала клеймору в петлю за спиной и неслась к выходу.

-- Гляди-ка, проснулись! -- объявил Сябик нахально и звонко. -- А я замаялся уже от коней ваших бегать!

Алиелор оборвал пажа:

-- Помолчи. Ну, едем?

Черноволосый легко вскочил в седло. Мы последовали его примеру, и четверка выехала со двора. Конь под Сябиком всхрапывал и дергал задом, но через какое-то время смирился и пошел так же ровно, как остальные.

Дорога, 25 месяца зарева

Глава 14.

Я клевала носом, упираясь руками в жесткую гриву белого, изо всех сил стараясь не заснуть на ходу. Одрин, готовый в любой момент меня подхватить, держался рядом. Дождь почти прекратился, зато по обе стороны дороги стоял густой туман. Спереди и сзади он чуть редел, разрываясь в клочья.

-- Вернемся, хорошая моя?

Я в очередной раз вскинулась и помотала головой. Элвилин мечтательно улыбнулся:

-- Я уже тысячу лет не выезжал в Дальнолесье просто так. Чтобы просто ехать в свое удовольствие и слушать просыпающийся лес. Триллве, тебе здесь нравится?

Боюсь, "тысяча лет" в данном случае не была преувеличением. Я постаралась проснуться.

-- Нравится, здесь красиво... и грибы...

-- Какие грибы?

-- Те... которых за туманом не видно. Но они пахнут...

-- А-а, -- мевретт успокоено закивал. -- А может, ты проголодалась?

Сианн поднялся на стременах.

-- А не пора ли вам поворачивать?

И я отозвалась упрямо:

-- Нет, не пора.

-- Мы еще немного проедем... -- повернулся к сыну Мадре. -- До той тропы, что ведет к дольмену на опушке, помнишь? Ты в Сатвере, кстати, не задерживайся. Вытащи Элвина -- и домой.

-- Да понял я уже, понял, -- досадующий Сианн дал шенкеля Гвиллему. Лери на своем пегом устремился за ним, держась в седле не слишком красиво, но прочно. Они заговорили, перестав обращать на нас внимание. Дорога тянулась, туман поднимался над борами, завиваясь прядями и окрашиваясь в золото. На острых травах сияла роса. После дождя дышалось легко, и на душе было радостно. Я почти совсем проснулась.

-- Птицы поют, послушай, -- сказал Одрин. Мы придержали коней. Алиелор с Сябиком скрылись за поворотом дороги.

-- Еще пара верст -- и свернем, -- мевретт кивнул налево, где золотились тоненькие березки. -- Догоняй, солнышко!

Я улыбнулась.

Верховые пошли галопом, и Лес неожиданно кончился. То есть, не сам лес -- все так же золотели березки по обочинам, и осинки на всхолмиях потряхивали алой листвой... Исчезло присутствие волшебства -- словно с лица стерло осеннюю паутину, которую натягивают меж деревьями крестовики, и теперь лес был просто лес, и деревья -- просто деревья, и бабочки-огневки не взлетали из зарослей папоротника по обочинам. Туман разошелся, зато я почувствовала запах дыма. Деревня, что ли?

Белый застриг ушами, попытался встать на дыбы. Я одернула его, огладила шею:

-- Одрин! Что-то случилось! Конь беспокоится...

Элвилин натянул поводья, а к нам уже галопом скакал Сианн. Один.

-- Конный разъезд, арбалетчики, -- торопливо выдохнул он, поправляя шапочку на голове. -- Пригласили нас ехать с ними.

Его прекрасное лицо скривилось, как от кислого яблока.

-- Я наврал им с три короба, что ты мой брат, Сябик Морион -- паж, а Триллве -- телохранитель. Уезжайте.

Тонкие ноздри Мадре дрогнули, втягивая запах дыма. Мевретт надвинул на голову капюшон.

-- Нет. Тут Вересков Цвет рядом, деревенька, -- пояснил для меня. -- Не нравится мне это, разберемся.

Я сдвинула пояс с басселардом, чтобы был под рукой. А с развилки уже подъезжали унылый Сябик и пятерка давних в шлемах и кожаной проклепанной броне. Кони под ними всхрапывали и дрожали.

-- Не иначе, паж твой -- оборотень, -- бросил старший.

-- Да не выдумывай, Хаген, -- фыркнул тот, что помоложе, держа, однако, арбалет наготове, на луке седла. -- Что ж вы, господа хорошие, в элвилинский лес заехали? Скверно тут.

-- С пути сбились, -- Сианн подъехал к нему. -- А вобще из Мерриана в Сатвер едем.

-- Да уж, гроза была такая -- упаси Судия, -- удовлетворенный осмотром, нисколько нас не опасаясь, арбалетчик знаком пригласил следовать за собой.

-- Рябиновая ночь. Колдуны короедские навели, точно вам говорю! Или любье семя!

-- Не болтай, чего не знаешь, -- старший сделал охранный знак -- такой, как мне показывал Сианн -- провел сложенными указательным и средним пальцем вдоль лба слева направо. Другие лучники повторили знак за ним, мы с Сианном тоже. Одрин с Сябиком чуть замешкались.

-- Вот же, -- не преминул указать на серенького арбалетчик. -- Не оборотень никакой.

Старший забухтел, оставаясь при своем мнении, но вслух ничего не высказал. Мы проехали еще с полверсты в сторону Сатвера и на развилке свернули налево. Даже отсюда отчетливо слышался стук копыт и шум, который невольно производит большой отряд: звон уздечек, треск амуниции, шорох накидок или плащей; свист хлыста, короткая брань. И еще -- детский плач и короткий, захлебнувшийся крик.

Даже сейчас мы еще могли повернуть, сшибить пятерку разведчиков, уйти в лес. Но я смотрела на заострившиеся скулы и сощуренные глаза элвилин, и знала, что они не свернут. Тихонько пискнул Сябик, поерзав в седле.

Колонна вытянулась вдоль просеки железной змеей -- умбоны щитов, заклепки на толстой коже доспехов, железные воротники; кольчужное плетение; поножи и наручи; набедренники, торчащие из-под черных накидок с алым серпом на плече и лиловых ряс с вышитыми белыми весами... топ-хелмы с жесткими ребрами, крестообразными прорезями у глаз и дырами для дыхания... разной длины и с разной формы наконечниками копья; двуручники с волнистыми лезвиями, длинные прямые мечи; короткие корды; серпы -- такие же, как рисунок на коттах, только отсвечивающие голубовато-серой сталью; вытянутые клевцы для пробивания доспехов; булавы и чеканы... Словно гремящее чешуей божье воинство не элвилинскую деревеньку ходило брать, а изготовилось к настоящей войне. Пленных в хвосте колонны нам не было видно, лишь время от времени доносился оттуда вскрик, вой или брань. Зато прямо навстречу двигались два рыцаря в черных накидках с серпом, прикрывающих тяжелые доспехи; с копьями по два ярда длиной, прямыми мечами у бедер и рукоятями засапожных ножей, торчащих из голенищ окованных железом сапог. У того рыцаря, что потолще и порыжее, сапоги были изгвазданы навозом и травой. Второй -- белокурый, загорелый, с зелеными щелками глаз и узким носом -- все время гордо откидывал назад голову. Шлем его на ремешке болтался у седла. Позади рыцарей ехали обвешанные амуницией оруженосцы в плотного плетения кольчугах; зыркали во все стороны, вертя головами -- иначе ничего и не разглядишь в шлеме; придерживали в крючках у седел ритуальные длинные копья. Я лишь хмыкнула про себя -- ну надо же. Проку в лесу от таких. Поглядела поверх голов -- отметила еще троих без шлемов и в черных накидках с гербом: тоже рыцарей. И, похоже, полное копье при каждом из них -- если судить по размеру колонны. Стало быть, полусотня на нас четверых.

-- Рыцарь Дамиан, -- белокурый в очередной раз дернул головой. Рукой в латной перчатке указал на рыжеватого: -- Рыцарь Олекса.

Коренастый ухмыльнулся.

Сианн представил нас -- себя и отца вымышленными именами, приписав еще и баронство; меня и Сябика -- настоящими.

-- Вам повезло, что встретились с нами, а не с элвилин, -- проговорил Дамиан, чеканя слова. -- Мы обеспечим вам безопасный проезд до Сатвера. Наши дела здесь закончены, на время.

Рыцарь Олекса хохотнул. Хлопнул по холке всхрапнувшего декстриера.

-- Рысь чует, что ли? Али короедскую вонь сзади нанесло?

Дамиан поглядел на него сверху вниз, как на собачье дерьмо.

-- Надо было и этих сжечь с их халупами и мужиками, -- не унимался Олекса. -- Разве от воющих девок да дитев будет настоящая казнь?

-- И прочих добить, -- вмешался монах в лиловом балахоне. -- Ибо жили мирно с бесовским семенем, язычниками и неверными, и их не прогнали, и в Орден не донесли.

Он провел пальцами вдоль лба.

-- Людей не вижу смысла трогать, отец Дит, -- ледяным тоном отозвался рыцарь Дамиан. -- Ибо даже священники дают попущение, в ордалианскую веру элвилин обращая, что есть ересь и гнусь. В последнем ордонансе первосвященного...

-- Что стало с деревней? -- в глазах мевретт Мадре сверкнула ярость.

Я удивилась, что рыцари до сих пор не разглядели его кошачьи зрачки. Хотя... сейчас ведь не полдень... и, может, элвилин могут как-то ими управлять? Или просто обычно уши заметнее?

Брат Олекса звякнул наплечниками:

-- Что сталось... короедские халупы пожгли, самих -- кого в колодце потопили, кого повесили. Баб с детишками с собой ведем для показательной казни в Сатвере...

-- Нет.

-- Что "нет"?

-- Вы ответите за моих людей.

Мадре не орал и не сплетал заклинание, как сплетают узор. Просто воздух просеки вдруг заледенел. С граба над нами упал скрученный сухой листок. Декстриер Олексы застриг воздух передними ногами, а кряжистый рыцарь тяжело брякнулся оземь и больше не встал. Я же, в два движения вбив басселард в подбородок рыцаря Дамиана и выдернув из ножен его меч, коленями послала белого вдоль колонны. Сианн на Гвиллеме рванулся следом, выхватывая палаш. Одрин с Лери скакали за нами.

Все заняло секунды.

Мы миновали всадников -- оруженосцев в кольчужных рубахах, кнехтов в чешуе, вооруженных копьями и буздыганами; сбившихся в единую плотную массу; миновали рыцарей, надрывающих горло, крича команды, которые никто не мог выполнить; священников в лиловых рясах, скрывающих доспехи, и так же безнадежно взывающих к Судии. Стоптали мохнатых здоровенных, псов, скулящих точно щенки; проскочили вдоль телег с награбленным скарбом: тканями, бочонками с осенним медом, связанными курами, овцами и поросятами; кадками с зерном и звериными тушами; привязанными к телегам коровами; вопящими возчиками и тяжеловозами, неожиданно для себя встающими на дыбы; с хрустом, воем, ором и лязгом... И достигли сбитых в стадо, связанных пленных. Смели конями редкую цепочку арбалетчиков, частью положили, частью разогнали стражников, что сбивали пленных в кучу копьями и прижимали павезами. Одрин заклинанием сжег веревки. Пленники с криком рванули в разные стороны, мазнув по зрению ветром; заскользили среди веток крушины и бузины, рябинника, окаймлявших просеку, ныряя в чащу. Мы бы тоже ушли на скаку -- кони, взяв разгон, словно стелились по дороге над камнями, выбоинами и корнями. А змея ордальонского войска была чересчур тяжела, чтобы развернуться и что-то противопоставить нашему бегу. Даже пара арбалетных болтов, вжикнув, лишь срезала ветки у нас над головами.

Если бы не конный арьергард. Еще одно копье -- полный десяток: рыцарь, оруженосец, кнехты с серпами и арбалетчики. Наши кони, не приученные для боя, осеклись, испуганно попятились. А сзади уже набегала охрана пленных, оставшаяся без работы и потому обозленная. Набегала, легко неся ростовые павезы и выхватывая мечи.

Самых ретивых мой жених встретил короткой злой молнией. Не только ведьм он умел затыкать и молоко воровать на замковой кухне.

Быть может, мы бы и прорвались.

Но булава скользнула вдоль белокурого затылка Одрина, окрашивая его кровью. Я мимолетно посетовала, что он без шлема, хотя... прицельный удар смял бы череп вместе со шлемом и подшлемником.

Сианн, отбросив палаш, подхватил отца.

Рыцарь, что командовал замыкающими, наконец, перестал вертеть головой, выглядывая на деревьях элвилинскую засаду, и выкрикнул приказ. Нас явно сочли лучшей добычей для ритуального сожжения в Сатвере и стали окружать и теснить, не кидаясь за беглецами.

Гвиллем Алиелора взвился на дыбы, молотя передними копытами, в щепки разбив пару щитов, но кто-то сунул копьем ему в брюхо, и младшего мевретта за ногу поволокли с седла.

С визгом: "Алер!" -- Сябик слетел с пегушки, отбивая себе колено. Жалко взвыл, но вой тут же перешел в раздраженное шипение. Кто мог шарахнуться -- шарахнулись. Потому что из глаз серенького мальчишки вдруг ударили снопы серебра, и мир потек вокруг него, изменяясь. Опалил горячим ветром, и вот вместо мальчишки взрывает когтями дорогу, шипит так, что закладывает уши, вертится вокруг себя, дергая раздвоенным хвостом, чудовищная птица Симург.

Он не болтал в этот раз. Дернув шеей, клювом отправил в дальний полет кнехта с павезой, прибавив рогами затылка. Бичом-хвостом переломал ноги коню и сбросил ордальона-всадника. Хрустнули кости, и вершник, и конь закричали, но птице было плевать на милосердие. Симуран вспарывал дерн и яростно шипел. Болты скользили по железным перьям, метался раздвоенный хвост, щелкали зубы, а крылья, расходясь, сшибали тех, кто совался слишком близко. Жаль вот, что не плевался огнем.

На конях удержались немногие. Да и тех уносило наметом прочь.

Лязг, скрежет, вой стояли над просекой.

Я с трудом развернула белого. Стоптала им арбалетчика. Второй, уходя из-под меча, долбанулся о ствол головой.

А я никого не собиралась жалеть.

Моя ночь закончилась.

Я получила, что хотела. Была одинокой и нелюбимой. Полюбила. Поверила в то, что могут любить меня.

А неотвеченные вопросы?

Ударом меча я снесла еще одну голову.

Вопросы всегда останутся.

В чем смысл жизни, кто-нибудь... когда-нибудь... ответил?

Я разрубила плечо тому, кто так ловко орудовал булавой, убив Одрина; грудью коня сбила еще двоих, и тут кто-то достал белого мечом по сухожилию.

Я успела спрыгнуть. Бросила рыцарский меч и выдернула клеймору. Мне терять больше нечего... А плакать?

Я-душа горько рыдала.

Я-тело стало ветряной мельницей с железным крылом. Воин с клейморой -- для разбивания строя, и в полутора с чем-то ярдов от него не остается живых. Ни чужих, ни своих.

Я еще успела увидеть, как мальчишка-симуран, подхватив и забросив на спину Одрина и Сианна, пытаясь расправить крылья, на когтистых лапах скачет вдоль проселка -- смешно, как воробей. Только такой огромный, что враги разбегаются перед ним. Я икнула от смеха. А Симург кое-как расправил крылья, опираясь на поднявшийся ветер и взмывая над деревьями.

Рев гнева и разочарования пронесся над дорогой. И ордальоны обернулись на меня.

Два мечника...

Кнехт с боевым молотом...

Копейщик...

Я устала их считать.

Я срубала руки и наконечники копий, прямым колющим пробивала доспехи; на отмахе садила в головы; отбивала летящие в меня болты.

Сверху, сбоку, снизу железной полосой была я-меч.

Боль в голени показалась чем-то смешным и неважным. Мокрое полилось в сапог. Я заскользила по траве. Нога подогнулась. Мир внезапно закрутился и погас.

Я-Триллве... упавшая звезда.

Конец первой части.

Глава 15.

Сатвер

Ранним утром, когда последние дождевые тучи унеслись в сторону Мерриана и длинные тени зданий потянулись по булыжной мостовой, дверь таверны, носящей героическое название "Зуб дракона", отворилась, и на городскую площадь вывалилась четверка припозднившихся молодых людей. Миниатюрная скромная брюнетка держала под руку свою эффектную подругу -- яркую высокую блондинку, облаченную в красное платье с вызывающим декольте, прикрытым скромной белой вставкой, как требовал последний церковный ордонанс. Блондинка глупо хихикала, обмахивая ладонью раскрасневшиеся щеки, и отчаянно строила глазки двум юношам, державшимся несколько в стороне и слегка насмешливо наблюдающим за девушками. Один из молодых людей был закутан в дорожный плащ темно-зеленого цвета и сжимал в руке лютню с кокетливым бантом. Внезапный порыв ветра, сорвавший с головы капюшон, явил миру короткие темные волосы, а в круглом ухе тускло блеснуло серебряное колечко. Второй юноша, со вьющимися темно-русыми волосами, облаченный в серую рясу -- такие носили студенты-теологи Сатверского университета, -- что-то тихо втолковывал товарищу. Менестрель слушал его в пол уха, задумчиво созерцая ажурную черепицу крыш окружавших площадь зданий.

Брюнетка покосилась на молодых людей, пихнула локтем в бок высокую подружку и громко сказала:

-- Ой... А как же ты в таком узком платье полезешь на крышу? У него же швы разойдутся...

-- Правда? -- испугалась блондинка и любовно погладила себя по бокам, любуясь алым шелком. Портить эдакую красоту ей явно расхотелось, и рослая расстроено пробурчала: -- Эх! У меня никогда в жизни такого наряда не было...

Брюнетка закивала и захихикала.

Юноши, переглянувшись, подошли, и темноволосый обратился к блондинке, смерив ту пристальным взглядом и кивнув на инструмент в своей руке:

-- Элвина, душенька, а на лютне вы играете?

-- Нет... -- та печально всколыхнула ресницами, обернувшись. -- Но зато, я хорошо танцую на... Ой, леший, Хильда, ну больно же!

Брюнетка, мгновение назад от души наступившая на ногу Элвине, слегка покраснела и страдальчески возвела очи горе, разглядывая позолоченные снизу облака, резво несущиеся на восток по все еще темному небу.

Будущий теолог тем временем без особого восторга разглядывал башню с часами, что высилась над прецепторией Ордена Божьего суда, выходившей мрачным фасадом на площадь. Часы на башне как раз начали бить -- пять мелодичных звонов гулко разнеслись над головой и улетели эхом в сонные переулки.

-- С полуночи до шести на улицах без особого на то разрешения находиться... немного напряженно... Запрет Ордена, знаете ли, -- студент покачал золотистой головой.

-- Ох, Лисай, какой же вы скучный, -- блондинка капризно надула губки, но внезапно вскинула голову и прислушалась.

Со стороны улицы, ведущей к городским воротам, послышались дробный топот лошадиных копыт, бряцанье оружия, неясные голоса и приглушенная ругань, перекрытая резким властным голосом, отдававшим приказы. Через пару мгновений на площадь выехал отряд всадников, направляясь прямиком к кованым воротам здания Ордена. Два его предводителя были в черных гербовых накидках с багровым серпом на плече.

-- В туман! -- выругался тот, кого назвали Лисаем. -- Давайте проводим дам, потом вас, господин Седрик, -- и, взяв черноволосого за локоть, настойчиво потянул в сторону темного переулка. Девушки переглянулись, испуганно кивнули, ухватились за руки и спешно отправились следом -- подальше от неприятностей. Перед тем, как скрыться за углом, блондинка, снедаемая любопытством, обернулась через плечо и увидела, что последний из конных удерживает в седле впереди себя седока в окровавленной мужской одежде, голова которого беспомощно свесилась на грудь. Изящные руки, упавшие вдоль туловища, явно принадлежали женщине; а в лучах восходящего солнца загорелись, будто охваченные огнем, рыжие волосы.

Элвина, внезапно почувствовала себя совсем неуютно, зябко подернула плечами и прибавила шаг.

* * *

Темно... веки тяжелые -- такие, что и не поднять... кажется, вода где-то капает. А еще... -- меня замутило -- в нос ударил запах плесени и гнили. Впрочем, мерзкая вонь помогла прийти в себя, и я открыла глаза. Все еще темно... и так хочется пить... Облизала сухие губы и попыталась сосредоточиться. Понять, где я и что со мной... В памяти постепенно всплывали картины -- поездка по чудесному туманному лесу, топот, крики, перекошенные лица, звон клинков, Одрин... Я зашлась немым криком. Теперь мне не для чего жить. Разве что -- для мести. Я стиснула зубы. Провела руками вокруг, почувствовала колкое прикосновение гнилой соломы. Под соломой были занозистые бревнышки. Слева -- влажная каменная стена. Пальцами я собрала с нее воду, смочила губы. Ощупала себя: у меня отобрали все, кроме рубахи и штанов. Тело ныло от холода и синяков, полученных в драке. И нога... если не шевелиться, терпимо. Повязка сухая, это хорошо...

Где-то за стеной послышались гулкие шаги и неясные голоса. Через секунду дверь камеры с грохотом и лязгом медленно пришла в движение, и я зажмурилась от света, больно резанувшего по глазам.

-- Итак... рассказывайте, брат Дит, -- донесся до меня незнакомый приятный баритон. -- Кто эта женщина? И, желательно, подробно, так как общая картина мне примерно ясна.

-- Шпионка короедская... хотя уши у ней круглые.

Я лежала и молча слушала, стараясь сквозь ресницы рассмотреть собеседников. Глаза болели, и я видела только общий абрис одетых в сутаны фигур -- один монах постарше, высокий и худощавый, другой -- толстяк и, судя по голосу, помоложе. Ну и ерунду городит этот грузный Дит. Я ни за кем не шпионила, честно прибила двоих... нет, троих... о-о... Оружия жаль... Унесет благородные клинки сволочь какая-нибудь... Я чуть слышно всхлипнула.

-- А не Любово отродье? -- худощавый приблизился ко мне. Один из сопровождающих стражников вставил факел в кольцо на стене, и в свете пляшущего пламени, я встретила пристальный взгляд умных голубых глаз. -- Вон, волосы рыжие, -- в полголоса констатировал монах.

-- Все может быть, отец Олав, -- склонил голову брат Дит. -- Она была с Пришлыми... Мы бы взяли всех, но с ними был симуран, огромный, как собор святого Филге в Солейле. Не меньше ста ярдов в длину, -- он помолчал и прикинул. -- Может, и больше -- я не мерил.

Я с изумлением уставилась на говорившего: маленькие хитрые глазки, румяные девичьи щеки, выбритая макушка над кольцом черных волос, кругленький животик и короткие толстые пальцы. Мало того, что выглядит отталкивающе, так еще и брехло... Ордальон столкнулся со мной взглядом и опустил веки. А я припомнила -- это тот, в лиловой рясе, что я видела за плечом белобрысого рыцаря Дамиана. Ряса теперь другая. Небось, были поводы сменить, ядовито подумала я... симуран? А, ну да... серенький мальчишка, похожий на ежа, друг Сианна, оказался оборотнем Симургом. Так он же маленький! И на часовенку не потянет...

-- Симуран? Они призвали это исчадие мглы? -- поджарая фигура отца Олава напряглась, священник подался вперед, заложив руки за спину, и впервые обратился ко мне:

-- А что вы можете о нем рассказать? Увы, не могу назвать вас дочерью, ибо, как я понимаю, вы не сторонница ордалиантского учения...

Я смерила мужчин с ног до головы хмурым взглядом и отрезала:

-- Пить дайте, иначе не буду говорить, -- голос мой прозвучал глухо и незнакомо.

-- А мы же можем и заставить, -- меланхолично заметил брат Дит, задумчиво перебирая скрещенными на животе пальцами.

-- Я знаю, -- я шевельнула плечом и уставилась на стену, влажно блестевшую в свете факела. -- Не поможет.

-- Все вы так говорите, -- толстяк хохотнул. -- А потом рассказываете все: что было и чего не было.

-- Пить, -- хрипло повторила я.

-- Брат мой, -- укоризненно покачал седой головой отец Олав. -- Ну что вы, ей Богу!.. Эй, принеси воды, -- старший ордальон кивнул одному из стражников.

-- А что я? -- буркнул Дит и поморщился: -- Терпеть не могу рыжих.

-- Терпение -- это великая добродетель... -- нравоучительно заметил отец Олав, принимая у стражника принесенный кувшин и передавая его мне в руки. -- Надеюсь, сударыня, что сие сделает вас более разговорчивой?

Вода была ледяной, и глиняные бока кувшина холодили руки. Опять без кружки, -- подумалось мне, -- это было бы забавно, если бы не... Я сделала судорожный глоток, и зубы заломило. А потом я просто досуха вытерла рукой глаза.

-- Спасибо. Симурана я не видела. Но если рассуждать логически, симуран размером с собор на лесную дорогу просто не влезет. Так что этот врет, -- я кивнула на толстяка и усмехнулась, созерцая его вытянувшуюся физиономию: -- Вы не в моем вкусе тоже.

-- Значит, не видели... -- цепкий взгляд Олава паучком пробежался по моему лицу. -- То есть, вы хотите сказать, что почтенный брат Дит -- лжец?

-- Зато я видел, своими глазами, -- зашипел тот и как-то боком подался в мою сторону. -- Ах ты, шпионская морд... лицо, то есть, у тебя доверия не внушает, -- поправился он, остановленный властной рукой Олава.

-- Твое слово против моего, уродина, -- фыркнула я. -- Если был симуран, почему тебя не слопал? Чтобы не отравиться? Я не шпионила, а честно дралась, -- открыто посмотрела я в глаза Олаву, -- с теми, кто обижал женщин и детей.

-- Чело у тебя не благопристойное, повторяю, -- насмешливо протянул Дит. -- А в оковах ты, а не я.

-- Завтра поменяемся, -- я хищно улыбнулась толстяку.

-- Сударыня, не злите брата Дита. Он скор на руку... -- предостерег отец Олав.

-- Это верно, -- мрачно подтвердил Дит и задумчиво поскреб розовую щеку.

-- Посмотрим, кто скорее, -- отозвалась я сухо и устало.

-- Успокойтесь оба, -- коротко бросил Олав и развернулся к напарнику. -- Так что там произошло с этим... богопротивным существом?

-- А ничего... -- пожал плечами ордальон, глядя куда-то сквозь меня. -- Он хвостом всех порубал и был таков. А под его прикрытием они и утекли.... э-э... скрылись, простите. В евонных лапах.

Сердце пропустило такт... нет, не может быть... я сама видела Одрина мертвым. Не хочу жить без него, не смогу, так хоть эту брехливую тварь утащу с собой. Я живо представила, как скручиваю Диту шею, и слабо улыбнулась.

-- Простите меня, отец Олав...

-- Судия простит тебя, если ты покаешься, -- вкрадчиво ответил священник.

Я окинула взглядом его поджарую фигуру, угадывающуюся под складками черной сутаны, сухие кисти рук, скрещенных на груди, печатку из холодного железа на пальце. В этот момент он чуть развернулся к Диту, очевидно, собираясь что-то сказать, и в глаза мне бросилась белая нашивка на правом плече -- круг с угрожающе наклоненным серпом в центре. Очевидно, что человек, стоявший передо мной, был не просто монахом. Жаль, что я не разбираюсь в здешней символике...

-- Наставьте, в чем мне каяться, пожалуйста, -- сказала я смиренно и потупила глаза, чтобы не выдавать их опасный блеск. Олав резко повернулся в мою сторону.

-- Как ты попала к язычникам и идолопоклонникам? -- его мягкий голос никак не сочетался с холодным и цепким взглядом.

-- Я не помню, -- всхлипнула я. -- И идола их... я разбила... -- я припомнила статую лучника, уроненную мевреттом, и едва не захохотала в голос... и не зарыдала. Должно быть, лицо у меня было достаточно скорбным, чтобы отец Олав ничего не заподозрил. Да еще и рана на ноге заболела от резкого движения.

-- Не помните? -- отец Олав задумчиво потер подбородок и поджал тонкие губы. -- А что же вы помните?

-- Как кричали те, кого гнал ваш отряд... как кости хрустят под копытами... и под мечом... и кровь на моем клинке... а еще ливень... всю ночь... я пробовала убежать из замка, по плющу, -- я посмотрела на ладони, на одной из которых все еще была грязная донельзя повязка, -- только не получилось... убежать.

-- Ты ранена? Лекарь уже был? -- ласково спросил ордальон. Впрочем, меня не обмануло его участие -- его взгляд явственно говорил о том, что Олав мне не верит, и просто решил поменять тему разговора. Ждет, что я расслаблюсь и в этом состоянии расскажу все, что знаю?

-- Ранена, -- кивнула я в ответ. -- Лекаря не помню... но, видимо, приходил, раз нога перевязана. Спасибо, -- я снова наклонила голову, пряча лицо в тень.

-- Тебя не лихорадит? Думаю, позже тебя переведут в другое помещение, раз ты оказалась не предательницей, а жертвой...

Думает он, как же... Я уже не сомневалась, что все приказы в этой тюрьме отдает именно мой дознаватель.

-- Нет, кажется, -- я потрогала лоб. Он был холодным и липким. -- Не думаю, что я жертва... просто... так получилось... еще девчонка эта... руку пробила из-за нее... А то бы сбежала... точно... Но ковры я им там попортила! А можно еще воды? -- я облизнула пересохшие губы.

-- Да, конечно, -- отец Олав наклонился и, подняв с пола отставленный кувшин, сунул его мне в руки. -- Пейте, не стесняйтесь...

Я припала к воде, как умирающий от жажды в пустыне... Через какое-то время поняла, что больше не могу сделать ни глотка, даже стало подташнивать. Поставила кувшин на пол рядом с нарами и снова легла. Бормотание отца Олава, ворчание Дита, скрип амуниции стражников, топчущихся за дверью, перестали отвлекать, уплыли куда-то, и я погрузилась в туман между сном и беспамятством.

Твиллег

Лес просыпался, наполняясь шелестом и шорохом по звериным тропам, суматошным щебетом птиц в кронах вековых деревьев. Туман медленно уползал в овраги и низины, а последние капли утренней росы, сверкавшие бриллиантами в паутинках, постепенно умирали под яркими лучами восходящего солнца, пронзившими лес, точно огненные стрелы.

Замок Твиллег оживал голосами, и стражники у ворот, зевая и поеживаясь от утренней свежести, мыслями уже были в сухих казармах, где ожидал их ранний завтрак. Командир гарнизона Рох - высокий, черноокий и темноволосый элвилин с бесстрастным, словно вырезанным из камня лицом, вышел из ворот и остановился, пристально оглядывая дорогу, терявшуюся среди мачтовых сосен и зарослей боярышника. Пожалуй, он и сам бы не смог объяснить, что вырвало его из теплой караульной и заставило выйти на мост. Предчувствие? Тревога? За долгие годы службы он безоговорочно научился доверять своему острому, почти звериному чутью. Рох тряхнул головой и, сузив в щелочку кошачьи зрачки, посмотрел на восходящее солнце, золотыми бликами игравшее в просветах древесных крон. И тут же на плечо ему, громко вереща, шлепнулась летавка. С восточной заставы предупреждали, что в сторону Твиллега несется симуран "с двумя человеками на борту". Шутники!

Рох выругал их на языке Люба и написал в ответ, чтобы действовали по обстановке. Сам же приказал поднять с постели начальника караула, удвоить посты, отменить увольнения и разослать разведку.

Сказались долгие дни военной муштры -- приказы выполнялись быстро и четко.

Четыре десятка разведчиков готовы были разъехаться по заставам Дальнолесья, а еще один вместе со Звингардом и зеленоволосой Темкой дожидался прилета огромной птицы во внутреннем дворе. Внезапно над деревьями метнулась крылатая тень, на короткое мгновение ослепив бойцов на стенах всполохом серебра, и симуран, чуть припадая на одно крыло, тяжело опустился на мост. Лапы его глухо стукнули о бревна, туловище слегка завалилось, и птице пришлось опереться на костяной нарост сгиба крыла, чтобы не полететь кубарем в ров.

Симуран болезненно заклекотал, зашипел, вырулил хвостом и с трудом выпрямился. А потом медленно повернул шею и, схватив клювом, буквально вывалил на мост седоков одного за другим. Первый, впрочем, тут же вскочил, пошатываясь, хватаясь за крыло симурана, и побрел к краю моста. Рох с изумлением узнал в нем мевретта Алиелора Сианна и, проскользнув под зубастым клювом, успел подхватить за шкирку, чтобы тот не навернулся.

Ко второму упавшему несся, подбирая полы блестящей мантии, Звингард.

Бледно-зеленый от морской болезни Сианн встал на подкашивающиеся ноги:

-- Рох! -- охрипший голос прорезал напряженную тишину. -- Мы нарвались на ордальонов, в лесу, возле Верескового цвета. Мевретт Мадре тяжело ранен...

-- Вижу уже, -- послышался ядовитый голосище Звингарда. -- В замок его... Осторожнее...

-- Деревня разграблена, многие убиты, в лесу прячутся беженцы, -- продолжал Сианн, стараясь выпрямиться. -- Симург! -- черноволосый повернулся к птице, и взгляд его на мгновение потеплел: -- Лети в лес, отдыхай.

Симуран кивнул носатой головой на изящной, почти лебединой шее, развернулся и неожиданно легко разбежавшись, в пару взмахов серебристых крыльев поднялся в воздух и исчез над деревьями.

-- Он нас спас. А Триллве... Мгла! Триллве! Коня мне!.. -- Сианн опять пошатнулся и оперся на плечо Роха.

А тот поспешно уточнял приказы.

И вот уже мост гудит под дробью подков: ворота Твиллега выплевывают отряды поиска и разведки, за предмостным укреплением уносящиеся в разные стороны. Для Сианна выводят каурую элвилинскую кобылу, косящую бешеным глазом и нервно фыркающую. И десяток следопытов ждет, пока мевретт вскочит в седло, чтобы вести их к месту недавнего боя.

Тем временем во внутреннем дворе возле лестницы на галерею царило некое замешательство, виной чему оказалась появившаяся в дверях Анфуанетта Иса эйп Леденваль, молча, но яростно жестикулирующая и угрожающе колышущая синими шелковыми юбками на кринолине. Она перегородила дорогу дюжему златоволосому стражнику, держащему на руках обмякшее тело мевретта Мадре, и как ни старался подоспевший дедка Звингард отодвинуть Ведьму-с-Болота, усилия его ни к чему не привели. Во всяком случае, пока Иса сама не решила, что все вокруг прониклись-таки ее заботой и участием, выраженным в закатывании глаз, сокрушенном покачивании головой и страдальческом выражении лица. Она развернулась и, ухватив за рукав обремененного ношей златокудрого молодца, потянула его вверх по лестнице. В коридоре дама властно махнула рукой в сторону мевреттских покоев и понеслась в авангарде, яростно шурша шелком и распространяя вокруг сладкий запах ванили. Глаза ее при этом возбужденно горели, щеки раскраснелись, а вылезшая из прически прядь черных волос ритмично колыхалась возле носа. Двумя рукам эйп Леденваль толкнула дверь покоев Одрина и влетела внутрь, продолжая настолько бурно жестикулировать, что подоспевшие за ней слуги совершенно растерялись и застыли вдоль стен, не понимая, чего вообще от них требует Колдунья. А заодно стараясь поберечь от ее маникюра глаза.

Стражник, несший мевретта, настолько разволновался, что покачнулся и чуть не приложил Мадре головой о напольные часы. Тут Звингард окончательно рассвирепел, отобрал у недотепы бесчувственное тело и разорался, требуя посторонних очистить помещение и срочно прислать к нему лентяйку Тимолли, хотя зеленоволосая и так болталась у лекаря за спиной.

Слуги бочком выскочили за дверь; лекарь же, сопровождаемый категорически не желающей считать себя посторонней Исой, внес Одрина в спальню. Окинув взглядом неприбранную высоченную кровать, Звингард посчитал, что кидание раненных мевреттов в высоту все же представляет для последних некую опасность, и положил Мадре на шкуру у очага. Иса, углядев валяющуюся на полу порванную женскую рубашку, раздраженно сощурилась, зрачки ее зеленых глаз превратились в щелочки, и она зашипела, став в одно мгновение похожей на голодную рысь. Звингард, сосредоточенно копающийся в лекарской сумке, шипение проигнорировал. Тогда Колдунья, взяв себя в руки, плотоядно улыбнулась и, сев в кресло, с интересом стала наблюдать за действиями любьего отпрыска.

Дверь в спальню натужно скрипнула, встрепанная зелноволосая головка повертелась, изучая обстановку. Наконец-то Темулли удалось рассмотреть как следует рану мевретта. Она ойкнула и закрыла ладошкой рот. Звингард раздраженно пробурчал через плечо:

-- Вот уж не думал, что ты вида крови испугаешься... Она тут пинтами лилась...

-- А я и не боюсь, -- девочка фыркнула и деловито склонилась над Одрином. -- Так, что тут к нас... ссадины, синяки -- начала перечислять она, старательно избегая смотреть на разбитую голову Мадре.

Иса тем временем встала и, постучав Звингарда по плечу, выразительно ткнула пальцем себе в губы. Несколько раз открыла рот и, выкинув руки над головой, сделала страшные глаза.

-- При чем тут магия? -- удивился Звингард. -- У вас, скорее всего, обычная простуда. Не надо было всю ночь с крыши кареты орать. Танулли, дай даме что-нибудь от горла.

Колдунья снова зашипела и пнула лекаря в лодыжку.

-- Не грубите мне, миледи, -- строго сказал Звингард.

Темулли послушно вытащила из кармана пастилку от кашля и протянула ее Колдунье. Иса ударила зеленоволосую по руке, так что пастилка спикировала куда-то в угол, скривилась, разрыдалась и выскочила за дверь.

Сатвер

Темнота. Настолько полная, что кажется бархатной и, точно повязка, закрывает зрение. Глухой стук камней справа, как будто катится небольшой оползень. Откуда-то доносится плеск воды, скрип уключин. Потом рокот грома вдалеке и запах. Нежный, легкий запах озерных лилий и остролиста, потревоженных неосторожной рукой. Тихий голос:

-- Триллве...

И я, хромая, бегу на голос, раненая нога подгибается, я падаю и качусь через голову, царапаю руки и лицо о мелкие камешки, вскакиваю и бегу снова... на запах лилий, на голос.

-- Одрин! -- крик рвется из меня и летит ему навстречу. -- Я здесь!!

-- Триллве... -- шепот приблизился. -- Ты где? Мы... мы умерли?

И легкое прикосновение к моей щеке -- как ветерок от крыла бабочки.

Я глотаю слезы, отчего-то зажмуриваюсь -- мне кажется, что так я скорее его отыщу. И правда, рука находит шелк рукава и выше сухие, точно ковыль, шуршащие волосы... слипшиеся... от крови?

-- Нет, -- упрямо говорю я, -- мы живые.

-- Я ничего не вижу... Я ничего не помню... Только холодно почему-то... -- тихо доносится в ответ, и невесомая рука гладит меня по голове. -- Где мы, девочка?

-- Не знаю... Там, где мы можем быть вместе. В тумане.

Я обхватываю его руками, прижимаюсь, стараясь согреть. Встаю на цыпочки и целую его глаза.

-- Мы нарвались на отряд, кнехты из Сатвера, ордальоны... это... нестрашно... им здорово досталось от нас.

В ответ легкий изумленный вздох:

-- Ты сказала: "Там, где мы можем быть вместе..." Почему ты так сказала?

Я понимаю, что Одрин медленно опускается на колени, чувствую холодные руки, сомкнувшиеся у меня на талии. Он головой прижимается к моему животу, а я ощущаю тепло его прерывистого дыхания.

-- Я сейчас в тюрьме... видимо, в Сатвере. А ты... -- я закинула голову, чтобы удержать в глазах подступившие слезы... -- А ты мне снишься... Хотя это... вовсе не похоже на сон...

Я нежно провела руками по его волосам.

-- Ты ранен...

Одрин вздрагивает и отстраняется, я слышу сдавленный шепот:

-- В тюрьме? Триллве... нет! Я... я приду к тебе, вот только... только выберусь отсюда.

Я помогаю ему подняться, нахожу руку и крепко сжимаю своей, не обращая внимания на проснувшуюся боль в ладони.

-- Я тебя тут не оставлю. Идем... вместе мы найдем дорогу.

-- Идем, -- он послушно берет меня за руку, и мы движемся куда-то навстречу плеску воды.

-- Триллве... -- снова доносится тихий голос. -- Береги себя... и его.

-- Его? -- переспрашиваю я.

-- Ты носишь дитя, девочка. Я только что услышал жизнь в тебе. Ты долго ничего не почувствуешь, он еще слишком мал, но прошу тебя, береги эту жизнь...

Ноги захлюпали по воде, и где-то в тумане и тьме, со стороны реки показался неясный огонек факела.

-- Одрин, я... -- я переглотнула. -- Я люблю тебя. Иди. Туда, где свет. Видишь?

И постаралась улыбнуться.

-- Все будет хорошо. Я... мы дождемся тебя, обещаю.

Я, потянувшись, коснулась губами его щеки, легонько подтолкнула:

-- Иди, не медли. Все будет хорошо.

И, закрыв глаза, слушала, как плеском отзываются почти невесомые шаги, исчезая вдали.

Из благодатного тумана меня вырвало внезапно -- ощущением холодной сырой стены у локтя, запахом гнилой соломы и скрежетом отворяемой двери. Разомкнув веки, я увидела брата Дита, лицо которого в пляшущем свете факела выглядело жутковато -- черные запавшие глазницы, резкие тени вокруг носа и рта. Он задвинулся в камеру, одной рукой подталкивая перед собой долговязого мальчика -- служку в серой сутане. Подросток худенькими руками держал перед собой железный поднос, на котором стояла грубо выструганная деревянная кружка и глиняная миска, наполненная чем-то весьма неаппетитным с виду -- то ли жидкой кашей, то ли вязким супом.

-- Ну? -- выплюнул ордальон, скривившись. Похоже, это "ну" должно было означать заботу о моем самочувствии.

-- Баранки гну, -- я вытерла о штаны неожиданно липкие руки, потом пригляделась и увидела полосы незасохшей крови. При том, что раны на ноге и ладони не кровили и я чувствовала себя отдохнувшей. Откуда это?! Если... если то, что мне только что приснилось, вовсе не было сном...

Я стиснула зубы. Перевела взгляд на испуганного мальчика с подносом. Ох, мягко этот Олав стелет, жестко будет спать. Мысль промелькнула и пропала. Самым важным был для меня Одрин... Если... если он жив.

В дверном проеме показалась чья-то высокая фигура. На мгновение задержавшись на пороге, в камеру с кошачьей грацией скользнул... Алелор? Откинул полу длинного плаща знакомым жестом, и зеленые глаза, сверкнув в свете факела, холодно уставились на меня.

Я окаменела. Сианн... его тоже схватили? Но он не связан и не скован... плащ другой, не тот, в котором он выезжал из Твиллега... впрочем, тот мог испачкаться... Нет, бред полный, это мне снится...

Элвилин слегка повернул голову к ордальону и бросил сквозь зубы:

-- Дит, вы свободны.

Голос был мне незнаком -- резкий, с оттенком металла, он не имел ничего общего с мелодичной речью менестреля. Я разглядела пышную копну длинных смоляных волос, спадавших на спину вошедшему и, нахмурившись, резко села на нарах. Кажется... кажется, это старший сын Одрина, как его, Торус... Бублик... Только в его присутствии мне расхотелось смеяться. Ренегат, прислужник инквизиции... или, даже один из вождей. Вон как Дит рванул из камеры. Ну ладно, послушаем, что мне скажет бастард.

Элвилин приблизился и, небрежно прислонившись плечом к стене, начал с интересом изучать свои ногти, доверительно и вкрадчиво ко мне обращаясь:

-- В нынешнее неспокойное время Орден Божьего суда весьма суров к Давним расам и их приспешникам.... Что ж, -- он вздохнул, смерив меня равнодушным взглядом, -- можете начинать оправдываться, я вас внимательно слушаю.

-- Я не собираюсь оправдываться, -- сказала я негромко. -- Это вам, если вам угодно, придется доказывать мою вину.

Торус мягко рассмеялся:

-- Очевидное не нуждается в доказательствах, котик. Вас взяли, когда вы вместе с тремя нелюдями напали на ордальонов, помешав их богоугодной миссии. Многих убили. Многих покалечили, -- вкрадчивость и мягкость вдруг слетели с ренегата, подобно легкой шелухе и он, бешено сверкнув глазами, бросил сквозь зубы: -- Кто еще был с вами? Имена!

-- Убивать женщин и детей -- богоугодно? Что ж, тогда я буду против таких угодников, пока могу держать меч. Со мной никого не было. Я сама по себе и сама за себя.

-- Знаете, я очень удивлен, -- сказал Торус доверительно, в одно мгновение снова став доброжелательным и спокойным, -- но час назад до меня дошли слухи, что я на огромном вороном коне, в сопровождении элвилин и симурана напал на отряд наемников Ордена.

-- А разве там не вы были? -- растянула я губы. -- Но вы чересчур властны, чтобы я посмела говорить, что вы были при мне.

-- Вот и не смейте, -- кивнул бастард, поджав губы. -- Итак, расскажете сами? Что за троица с вами была?

-- Но вы там были! -- я упрямо вскинула голову, стрельнув взглядом в притихшего мальчишку-служку, о котором, похоже, все забыли. Вот и хорошо. Пусть запоминает...

-- Да, разумеется. Летал верхом на сиреневом симуране, -- невозмутимо кивнул Торус.

Мальчик чуть слышно хмыкнул.

-- Я никакого симурана не видела, -- я сжала кулаки и усмехнулась, глядя в прищуренные кошачьи глаза дознавателя. -- А вот вас помню точно... на вороном коне с сияющим клинком... здорово вы святых рыцарей потоптали... и покромсали тоже... Думаю, даже больше меня.

-- В самом деле? -- Торус усмехнулся. -- А волосы у меня, видимо, выросли за час до пояса. Я понял вашу мысль.

-- А я к волосам не присматривалась. И вообще, вы не в моем вкусе, -- я снова легла, уставившись на низкий сырой потолок. Второй раз за сегодня это говорю. Да пошли вы!

Одрин, жив ли ты? Слышишь ли меня? Мне так хотелось снова погрузиться в спасительный туман, хоть краешком глаза увидеть в нем знакомый силуэт, услышать тихий голос моего мевретта. Но вместо этого мне в виски раскаленным прутом вонзался резкий голос его сына:

-- Весьма этому рад... Ладно, довольно. Я хочу знать, сколько сил у элвилин и как хорошо укреплен замок Твиллег.

-- А почему вы у меня спрашиваете? Вы же сами элвилин... и мужчина? -- я вложила в голос как можно больше сомнения. -- Должны лучше меня в таком разбираться.

Он резко оторвался от стены и подошел вплотную, нависая надо мной и сузив злые зеленые глаза.

-- Да, я в самом деле Пришлый по рождению. Мое имя -- Торус Мадре.

Я вздрогнула. Прикрыла веки и прикусила губу, чтобы физической болью заглушить душевную.

-- Н-не скажу, что мне приятно... познакомиться...

-- А фамилия, вижу, вам знакома? -- Торус недобро усмехнулся краешком рта.

-- Мамочка? -- я собрала губы бантиком. -- Звучит смешно...

-- Еще скажите "Спальня мамочки"...

-- Это предложение? -- я от отчаяния больно впилась ногтями в ладонь, боясь разрыдаться вот здесь, на глазах этого предателя и негодяя.

-- Это предположение. Но я удивлен, что он спутался с круглоухой.

-- Не судите, да не судимы будете, Торус...

-- Судить -- в определенном смысле -- мое прямое дело. Теперь, -- темп нашей перепалки все ускорялся, и теперь мы уже почти кричали друг на друга.

-- Тогда судите. Но это будет суд домашнего лебедя над диким!

-- И кто из нас домашний, а кто дикий? -- по лицу элвилин пробежала судорога. -- И что вы вообще об этом знаете?

Мы с минуту в полном молчании сверлили друг друга глазами, потом я глубоко вздохнула и постаралась взять себя в руки.

-- Лебеди -- это красиво, -- произнесла я тихо. -- Когда они вечером плывут по воде, оранжевые от солнца... Изгибают шеи, взмахивают крыльями... а потом взлетают и теряются в закате...

Служка посмотрел на меня вытаращенными глазами.

-- Вот только одна рыжая красавица улететь не может, -- лирично подхватил Торус, -- Потому что не видит заката. В ее камере нет окон. А вместо заката ее ожидают другие вещи, куда менее приятные, чем оранжевые лебеди, изгибающие шеи.

Мальчик, очевидно, устав стоять истуканом, переступил с ноги на ногу, и дрожащие от напряжения руки чуть не выронили поднос. Во всяком случае, последний накренился, и кружка с тарелкой, угрожающе грохоча, поползли к краю.

Торус резко повернулся.

-- А ты что тут стоишь? -- гаркнул он на подростка. Мальчику в последний момент удалось-таки спасти тюремный завтрак, и бедняга, подняв глуповатые круглые глаза на дознавателя, невинно улыбнулся: -- Так еду принес, сказали из рук в руки вручить, вот стою, жду, пока вы с мавреттой договорите.

-- С кем?! -- длинные пальцы элвилин дрогнули, будто их обладатель хотел в мгновение ока свернуть служке шею.

Я хмыкнула в кулак. Паренек оговорился, а Торуса точно под дых ударили.

-- Ну, с мавреттой... Это ж вроде как обращение такое у Пришлых? Аль чего-то напутал? -- мальчик растерянными голубыми пуговицами вперился в бледного от гнева элвилин.

Я не сдержавшись, хохотала. Какая пощечина Торусову самолюбию.

-- Какой оживленный разговор.. -- послышался от двери негромкий голос, и в камеру вошел отец Олав. Оглядел взбешенное лицо элвилин и вскинул кустистые седые брови. -- О чём речь?

Торус криво усмехнулся:

-- О лебедях, отче.

-- Отец Олав, я... вспомнила. Этот, -- я указала на ренегата, -- был в бою вместе со мной... он один из тех... мав... мевреттов...

Инквизитор приблизился ко мне, по-птичьи наклонил к плечу голову и заинтересованно спросил:

-- Так. А поподробнее?

-- А подробнее я всю ночь и утро провел в канцелярии Ордена, -- сказал ему в спину Торус, презрительно смерив ордальона взглядом.

-- Когда я попала в замок, он пробовал меня убить, -- быстро заговорила я . -- А потом сказал, что отвезет в город... сделает шпионкой. И если я не соглашусь помогать, то мне все равно не поверят. У него конь вороной был, с красными глазами. И они меня повезли, он, пацан какой-то, вроде паж, и еще один... -- сердце сжалось. Одрин... -- Оружие отдали. А потом крики и плач, детский. Ну, я и кинулась... Не помню больше. А тут вон пришел, и допрашивает... тварь ушастая...

-- Так... -- задумчиво проговорил Олав и глянул на Торуса: -- Господин эйп Леденваль, видимо, речь идет о вашем брате-близнеце?

Я скорбно опустила лицо, изображая добродетельную невинность, пораженную в сердце лживыми словами. Потом с грустью повернулась к Олаву:

-- Близнецы? Не знаю...

-- Мы не близнецы, -- презрительно бросил Торус. -- Я старше, и у нас разные матери.

Лупоглазый служка наконец-то набрался смелости, бочком осторожно подобрался к моим нарам и поставил на них поднос. Потом искоса глянул на раздраженного элвилин и, попятившись спиной к двери, поспешно провел усыпанной цыпками лапкой по своему лбу. Двумя перстами. Слева направо. И нырнул в коридор.

Элвилин молча сверлил меня горящими ненавистью глазами. Криво усмехнулся и перекинул со спины на грудь копну смоляных волос. До меня внезапно донесся тонкий сладкий цветочный запах. Инквизитор, очевидно, тоже его почувствовал и, резко обернувшись к Торусу, тихо заговорил что-то о данном обещании не пользоваться магией и противомагической защите помещения. Тот резко отбросил волосы за спину и в бешенстве уставился на Эйнара:

-- Слушайте, отче... Возможно, здесь, в Сатвере, вы чувствуете себя на вершине власти, но я не привык выполнять указания комтуров.

-- Прошу заметить, -- мягко парировал Олав, -- я просто следую всеобщим правилам Ордена, одним из пунктов которых запрещается использовать без уважительных на то причин магию. Хотя, возможно, вы относитесь к этому иначе, -- он криво усмехнулся. -- Мне сложно судить, господин легат, ведь я не элвилин, и это не мои родственники вступают в бой с рыцарями-ордальонами.

-- Отец Олав, -- Торус приобнял форанга за плечи и, склонив голову к его уху, доверительно произнес. -- Неужели вы считаете, что посвящены в мои семейные тайны единолично?

Я вгляделась в зеленые глаза элвилин, и мне стало не по себе; почему-то подумалось, что он сейчас сдвинет руку выше и просто свернет инквизитору шею.

-- Уверяю вас, что капитул в курсе того, кем являются мои отец и брат, -- продолжал меж тем Торус. -- Как и в курсе того, что я при надобности без зазрения совести пренебрегу родственными чувствами. Кстати, Равелте известна и ваша лояльность к Пришлым народам, иначе, почему бы Орден прислал сюда меня?

-- Равелта! -- комтур дернул плечом и сбросил руку Торуса. -- Вот уж у кого нет ни лояльности, ни настоящей веры в Судию. Мне всегда было интересно, -- он презрительно оглядел элвилин с ног до головы. -- Что больше всего вдохновляет таких ордальонов, как вы и Равелта? Власть? Возможности, которое дает высокое положение?

-- Не зарывайтесь, отец Олав, -- недобро усмехнулся Торус. -- Ваше высокое положение еще не дает вам права судить Гроссмейстера.

Олав, очевидно, пожалев о своей несдержанности, прикусил язык, а я неожиданно для себя выпрямилась и, глядя в упор на элвилин, глухо произнесла:

-- Этот недостаток вам никогда не простят...

-- Что? -- бастард резко повернулся в мою сторону.

-- Ваше происхождение, -- усмехнулась я, и устало прикрыла глаза ладонью. -- И когда нужда в вас отпадет -- о нем вспомнят... И сожгут вас. Я знаю...

В камере воцарилась зловещая тишина, а потом Торус отрывисто бросил:

-- А почему у вас трава на пальцах?

Я оторвала руку от лица... Леший! Кольца... совсем забыла... Изысканное обручальное и массивный перстень-печатка: стрелы, оплетенные лилиями... Мир передо мной помутнел...

-- Трава? -- удивился отец Олав.

-- Ну да, трава, -- подтвердил Торус и хмыкнул. -- Или нет?

Вот только дай мне шанс, сволочь и эта "трава" познакомится с твоими зубами, -- подумала я и взмахнула ресницами, послав невинный взгляд отцу Олаву. Может, пора воспользоваться разногласиями между моими дознавателями и попробовать вызвать сочувствие у комтура?

-- Это не трава, отче, -- я вполне правдоподобно всхлипнула и утерла нос рукавом грязной рубашки. -- Я понимаю, что воровать грешно и готова покаяться... Ну да, я взяла у них пару элвилинских колец, но взамен оставила им горсть серебра. Видимо, зря, да?... Но я же не знала, что они заколдованы!

-- Кольца Пришлых? -- изумленно поднял брови отец Олав. -- Магия греховна... снимите их, мой вам совет.

Ага, разбежался...

-- Может быть, вы освятите их, отец Олав? А то... у меня на черный день ничего не останется...

Я вытерла слезы.

-- А может, вы уточните, что это за кольца? -- вкрадчиво спросил Торус. -- Или мне показать отцу Олаву самому?

-- Сволочь, -- прошипела я Торусу.

-- Дрянь, -- ответил Торус так же тихо. Сейчас он был совсем не похож на Сианна.

Я гордо вскинула подбородок и усмехнулась.

-- Отец Олав, -- повернулся к инквизитору элвилин. -- У нее на руке два кольца, которые вы видите как травинки. Одно из них обручальное, а второе -- личная печатка мевретта Мадре.

Боль прошла по груди, костистой лапой зацепила сердце, растопыренной пятерней ударила в горло, спустившись, выкрутила раненую ногу... Свет факела дрогнул и уплыл... Где-то далеко-далеко загремело: похоже, вдребезги разлетелась тарелка, слетев вместе с подносом на каменный пол.

Я очнулась от потока холодной воды, лившегося мне на голову. Вздрогнула, судорожно дернулась и чуть не захлебнулась, закрываясь от ледяных струй и пытаясь ухватить открытым ртом хоть глоток воздуха. Потом, застонав, на ощупь отжала насквозь промокшие волосы. Колоть сердце не прекратило, но это вполне можно было терпеть. Разлепив мокрые ресницы, увидела темный плащ Торуса и изящные руки с длинными пальцами, сжимавшие кувшин. О, боги... совсем как у отца...

-- Спасибо, Торус, -- тяжело сглотнув, просипела я. -- Вы очень любезны... Вашу бы силу да на добрые дела...

-- То есть, вы хотите сказать, что украли перстень у мевретта? -- язвительно протянул отец Олав.

-- Особенно если учесть, что это невозможно, -- негромко добавил элвилин.

-- А вы что, пробовали? -- огрызнулась я. -- Грабить отца -- это так неприлично...

-- Нет, я просто знаю, что эти кольца нельзя не украсть, не купить. Их можно только подарить.

-- Ты предатель, Торус, -- мысленно произнесла я, опустив глаза в пол и до боли сжав кулаки, -- гнусная, продажная тварь... Ты не заживешься... умрешь сразу после меня... а может, и раньше...

А вслух спокойно добавила:

-- Я не вижу повода, по какому мав... мевретт стал бы дарить круглоухой перстень-печатку, -- отодвинула мокрую прядь, демонстрируя ухо. -- Может быть, вы мне назовете такую причину?

-- Назову, -- ответил Торус. -- Вы его жена, либо невеста.

-- Невестам не дарят государственные символы, юноша. С таким отцом могли бы знать.

-- Какой я вам юноша? -- элвилин вскинул подбородок. -- Я на сотни лет старше вас.

-- А все равно дурак, -- прошептала я.

Олав услышал и негромко хмыкнул.

Дверь заскрежетала и в камеру просунулась озабоченная физиономия брата Дита. Ордальон, очевидно, очень спешил, потому, как круглые щечки его поднимались и опадали в такт тяжелому дыханию. Еще бы -- поспешать с таким пузом. Я ухмыльнулась.

-- Господин ле... легат, -- пропыхтел Дит, отдуваясь. -- Там к вам посыльный из Солейла. От самого, -- он подобострастно закатил глазки.

Торус мрачно глянул на меня и, развернувшись, молча вышел, откровенно игнорируя стоявшего на пути брата Дита. Ордальону пришлось в срочном порядке отскочить в сторону, дабы не быть отброшенным раздраженной дланью элвилин. Дит немного виновато посмотрел на Олава и выскочил следом за Торусом.

-- Господин эйп Леденваль... -- послышалось из коридора подобострастное. Торус пробурчал в ответ что-то невнятное и голоса удалились.

Комтур поморщился, словно откусил лимон, осуждающе покачал седовласой головой и поднял глаза на меня.

-- Ну, так что там с этими кольцами? Вообще-то, господин легат прав и нам, видимо следует подозревать вас, -- Олав прищурился. -- В том, что вы действительно состоите в определенных отношениях с обладателем этих... хм, травинок.

В позвоночник словно воткнули ледяной прут... Я вспомнила свой сон, обещание, данное Одрину, и, громко, по-настоящему, разрыдавшись, вытирая глаза и щеки ладонями, попросила:

-- Отче... только... только не судите меня... мне... мне стыдно говорить такое... м-мужчине...

-- Я... слушаю тебя, -- инквизитор приблизился ко мне, наклонился, заложив руки за спину и, больше всего, напоминая сейчас гончую, взявшую след, начал буравить меня взглядом.

-- Он... он изнасиловал меня... я сопротивлялась, и тогда... он опутал меня магией... а после надел кольца, чтобы я уже не могла спастись, чтобы делала все, что им от меня нужно...

Что-то надломилось во мне, рыдания, сменились тихими всхлипами, сердце повисло на волоске. Я чувствовала себя так, точно предала мертвого мевретта. Лучше бы... лучше бы я умерла...

-- Магии элвилин сложно противиться... -- Олав, выпрямляясь, кинул тяжелый взгляд на дверь, за которой скрылся легат, -- по моему мнению, хуже нее только некромантия.

Он усмехнулся, а, потом, спохватившись, продолжил:

-- Брака между вами не было, так?

Я отчаянно надеялась, что он принял мой рассказ за чистую монету, хотя, очевидно, верил ему не до конца.

-- Нет, -- ответила я чуть слышно. Мед и горечавка, рябина и вереск... больше этого не будет никогда...

-- Ну, допустим, я поверю тебе... -- ордальон с сомнением оглядел меня. -- Если ты покаешься и согласишься сотрудничать... Хочешь еще что-то сказать?

-- Да... -- ком застрял в горле, я не то, что говорить, дышать толком не могла. Ногу опять пронзило болью. Я невольно застонала. И прохрипела: -- Ненавижу... его...

Что это относится к Торусу, а не к Одрину, никто не догадается.

А потом я всхлипывала все тише, на душе стало пусто и как-то странно светло. Словно перейдена какая-то граница. И за спиной неуверенно вздрагивают, готовясь к полету, крылья.

Мир покачивается, как лодка на волнах, уносит меня с собой. Голоса меркнут... меня больше нет.

Глава 16.

Твиллег

Где-то далеко впереди сквозь густые хлопья тумана проглядывал мигающий огонек -- то ли свет от факела, то ли дальний костер. Одрин обернулся к Аррайде, хотел сказать ей, что никуда от нее не уйдет, но внезапно понял, что остался один. Дорога под ногами была странной -- гладкой и неспокойной, и ему подумалось, что так можно ощущать себя, ступая по воде. Огонек постепенно разгорался все ярче, становился все больше, туман рассеялся, мевретт почувствовал тепло на лице и осознал, что смотрит в упор на витую каминную решетку. Он некоторое время созерцал ее, щурясь от огня, и пытаясь понять, где он и что произошло. Потом услышал сбоку движение и медленно повернул голову, в которой сразу же полыхнуло резкой болью. Наткнулся взглядом на испуганные круглые глаза Темулли и попытался улыбнуться.

-- Очнулись... -- радостно выдохнула девочка. -- Как вы?

Она говорила тихо и от нее -- о, чудо -- не звенело в ушах.

-- Что я? -- прохрипел Одрин и в первый момент не узнал свой голос. -- Что случилось?

На шум в комнату неслышно вошла Иса, очевидно, дежурившая под дверью, и остановилась возле кресла, опершись о спинку рукой в голубой кружевной перчатке. Она одними губами улыбнулась мевретту, и Одрин испугался. Ему внезапно подумалось, что живет он с Ведьмой в замке уже две тысячи лет, а Триллве ему просто приснилась.

Стоящий у стола Звингард искоса глянул на Ису, но только крякнул, нахмурив кустистые брови и начал молча вытирать руки широким белым полотенцем.

-- Мевретт, вы ранены, -- дрожащим голоском сказала Темулли и поспешно добавила, яростно закивав зеленоволосой головкой. -- А вообще, все хорошо, только не расстраивайтесь, ага?

Одрин почему-то не расстроился, зато, похоже, опечалиться решила Колдунья и, достав из кармана вышитый платочек, стала изящно вытирать абсолютно сухие щеки. В воздухе повис запах ванили -- от платка разило так, что Мадре сморщился, а потом осторожно спросил лекаря:

-- А что... случилось?

В голове все еще плавали клочья тумана, и память совершенно не желала возвращаться.

-- Тиулли, помоги мне собрать сумку, а потом вылей таз, -- распорядился Звингард, скомкал полотенце и, отбросив его в кресло, повернулся к Одрину: -- Мевретт Сианн сказал, что на вас напали рыцари Ордена, но вы отбились. Вам крепко досталось, но я уверен, что мои зелья быстро подымут вас на ноги.

Иса возмущенно фыркнула, обдала огненноволосого лекаря ледяным взглядом и, смахнув мокрое полотенце на пол, уселась в кресло, старательно расправив складки платья.

Одрин вздрогнул, наморщил лоб:

-- А там... вместе с нами... кто-нибудь еще был?

-- Да, конечно, -- закивала Темулли. -- Аррайда. Ну... она... в общем, ранена...

Лекарь шагнул к девочке и, взяв ее за руку, рывком поставил на ноги:

-- Я тебе что сказал насчет... -- он не договорил, потому что в это момент Мадре резко сел и, ухватив Звингарда за полу зеленой мантии, попытался подняться. Любий отпрыск угрожающе покачнулся, оперся о присевшую от неожиданности Темулли, и новых травм явно было бы не миновать, если бы не подоспевшая на помощь Иса. Она неожиданно крепко ухватила Одрина за плечи и мягко, но настойчиво уложила его обратно на шкуру у очага.

Темулли исподлобья глянула на Колдунью, слегка кивнула и хотела было уже пойти выполнять указания сердито пыхтевшего Звингарда, как вдруг мевретт протянул руку и неожиданно сильно сжал лодыжку девочки:

-- Тему... только не ври мне. Где она?

-- Раненая она, -- прошептала зеленоволосая, растерянно глянув на дедку Звингарда и слегка покраснев. -- Без памяти...

-- Где? -- рявкнул Мадре, приподняв голову, и его глаза, лихорадочно блестящие на бледном лице, пристально уставились Темулли в лицо.

-- А ну, лечь! -- Звингард не выдержал и, тряся рыжими патлами, угрожающе навис над Одрином. -- Как дите малое! Не будешь слушаться, не разрешу с Триллве видится. Ты хоть и мевретт, а в ранах твоих я хозяин.

-- Какого лешего! -- заорал в ответ Одрин и от гнева побледнел еще больше. -- Не делай из меня идиота! Если она здесь, то я хочу ее видеть сейчас... если она в Сатвере -- так и скажите! -- он осекся, глядя, как лекарь старательно отводит глаза, опустил веки, откинулся назад и тихо сказал: -- Уйдите все...

Иса закусила изящный пальчик белоснежными зубками, а другой рукой начала промокать влажный лоб мевретта надушенным платком. Одрин вздрогнул и, не открывая глаз, попытался отмахнуться от Колдуньи, впрочем, безуспешно. Когда Иса того желала, она могла быть весьма настойчивой.

Мадре стиснул зубы. Было жутко противно осознавать себя таким беспомощным, и он глухо бросил Звингарду:

-- Где Сианн?

-- Тихо, тихо, мевретт, -- ласково ответил Звингард. -- Сианн уехал за беженцами. Скоро вернется.

А Мадре внезапно вспомнил свой сон до малейших подробностей и тихо застонал.

-- Триллве в Сатвере. В тюрьме. И она беременна, -- Одрин раскрыл глаза и в отчаянии посмотрел на лекаря: -- Звингард, что мне делать...

Иса раскрыла рот, хватая воздух, словно рыба, оторванная от родной стихии. Потом вскочила на ноги, резко развернувшись и чуть не сбив с ног оказавшуюся некстати на ее пути Темулли, вылетела в коридор, изо всех сил шарахнув дверью.

-- Сперва -- поправиться, -- разумно заметил Звингард. -- Ну и... послать летавку резиденту в Сатвере. Я займусь.

-- Да ты что, спятил? Неужели ты думаешь, что я буду тут отлеживаться, пока мои жена и ребенок находятся в опасности? -- возмутился Мадре и ухватил лекаря за край тяжелой зеленой мантии. -- Слушай, у тебя есть что-нибудь такое, что может быстро поставить на ноги?

-- Во-первых, успокойся, -- Звингард потянул за мантию, пытаясь освободиться. -- Во-вторых -- у тебя открытая рана на голове и сотрясение, а это так быстро не лечится. И, в-третьих, -- да отпусти ты уже меня! -- скоро вернется Алиелор, вот пусть он и поможет вытащить Триллве.

Одрин, уяснив, что рыжего лекаря переспорить не удастся, с предельно смиренным видом сложил руки на груди и спросил:

-- Ну, тогда, может быть, вы дадите мне отоспаться?

-- Угу... -- неопределенно буркнул дедка, с подозрением вглядываясь в бесстрастное лицо мевретта, -- как только Сианн объявится, я его тут же пришлю.

Тем временем Темулли, подпрыгнув, стянула с кровати плед, бережно укрыла Мадре и, ласково поцеловав его в щеку, уселась рядом.

-- Вам очень плохо? -- скорбно произнесла она.

-- Да, -- нахмурился Одрин и ядовито добавил. -- И видишь ли, Тему, больше всего на свете мне сейчас хочется остаться одному... -- он отвернулся к очагу и закрыл глаза.

Девочка вздохнула и надула губки. Потом встала и, обиженно пожав плечами, пошла прочь, оправляя на ходу измятое платьице. Звингард, забрав со стола лекарскую сумку, перекинул ее через широкое плечо и, подойдя к шкуре у очага, прислушался к дыханию мевретта. Прищурившись, критически оглядел повязку на его голове и, удовлетворенно кивнув, вышел следом за девочкой.

Одрин осторожно приоткрыл глаз и, удостоверившись, что остался один, медленно сел и, подтянувшись к стене, попытался подняться на ноги. С третьей попытки ему это удалось, и он встал, покачиваясь и держась одной рукой за каминную полку. Тут дверь спальни тихо заскрипела, и на пороге снова показалась Иса, изумлено уставилась на Мадре.

-- Меня когда-нибудь оставят в покое? -- раздраженно бросил мевретт, прикрыв глаза и борясь с приступом тошноты, так некстати подступившей к горлу. Лицо Колдуньи залила краска и она, затрясшись от гнева, хрипло бросила:

-- Я так и знала, что стоит оставить тебя одного, и ты сразу же постараешься удрать к этой своей шлюхе! Глупец! Чем она тебя приворожила?

-- Привораживаешь здесь только ты, Иса, -- устало сказал мевретт и ухмыльнулся. -- Надо же, твоя злоба смогла преодолеть даже заклятие онемения.

Иса смерила Мадре тяжелым взглядом и неожиданно ласково сказала:

-- Зачем ты так со мной, Одрин? Я люблю тебя и стараюсь тебе помочь.

Мевретт досадливо поморщился:

-- Опять ты за свое... Мы обсуждали это не один раз, и мне казалось, ты усвоила, что наши близкие отношения давно стали историей. Тысячи эдак полторы лет назад.

-- Я однолюбка, Одрин, -- Колдунья упрямо вскинула голову и, прищурившись, оглядела мевретта с ног до головы. -- Ты же еле стоишь... Пойдем, я помогу тебе лечь... А еще, -- она достала из кармана небольшой флакончик темного стекла. -- Я принесла тебе эликсир, придающий силы. И не смотри на меня ТАК, -- Ведьма фыркнула, словно кошка. -- Неужели ты думаешь, что я собираюсь отравить тебя?

С этими словами Иса подошла к столу, наполнила кубок из стоящего тут же кувшина, вылила в него содержимое флакона и протянула питье Одрину:

-- Ну же, дорогой, не сомневайся... -- она пристально посмотрела в глаза Мадре, и мевретт, будто во сне протянул ставшую неожиданно тяжелой руку. Словно со стороны он наблюдал, как подносит эликсир к губам, но внезапно почувствовал сильный удар по запястью, услышал звук дребезжащего по мрамору кубка и полный ярости вопль Исы. Одрин покачнулся и, подняв глаза, встретил горящий недобрым пламенем взгляд Сианна.

-- Какого лешего здесь происходит? -- спросил Алиелор сквозь зубы, и Мадре, облегченно прислонился к стене, утирая ставший в одно мгновение липким лоб.

-- Ты... Как хорошо, что ты здесь... Сын, Аррайда в Сатвере, в тюрьме. Она меня вывела сюда из тумана, а сама осталась... -- пробормотал мевретт.

Колдунья, отошедшая к окну, ледяным взглядом сверлила Сианна.

Менестрель перехватил ее взгляд:

-- Вам лучше уйти, леди. Пока с вами не произошла какая-нибудь неприятность, -- тоном, не терпящим возражений, сказал он холодно и подошел к отцу. -- Я вытащу Триллве. Даю слово.

Иса задохнулась от возмущения и, продолжая вглядываться в лицо второго меретта, сладким голосом пропела:

-- Еще раз здравствуй, Алиелор... Что же ты так суров к своей тетушке Исе?

Теперь, когда Сианн снял капюшон и предстал перед Колдуньей в свете утреннего солнца, ей удалось хорошо его разглядеть: -- Мгла, да он хорош... возмужал, даже какое-то величие появилось... и как же он похож на Торуса -- одно лицо... -- подумала Иса и нервно усмехнулась.

-- А ведь мы с тобой когда-то премило забавлялись в саду, плетя веночки из плюща. Ты потом дарил их своей мамочке... Она была -- сама нежность... -- леди эйп Леденваль снова вытащила из лифа разящий ванилью платок и картинно вытерла сухие глаза.

Мадре перехватил руку сына, непроизвольно сжавшуюся в кулак, и тихо сказал:

-- Алиелор, не обращай внимания на нее. Это -- потом. Сначала -- Аррайда.

Сианн вырвал руку и, шагнув к окну, ухватил Ису за локоть и притянул к себе, сверля ненавидящим взглядом.

-- Дрянь, -- процедил он сквозь зубы. -- Ты ее уже довольно оскорбляла! Учти, если узнаю, что ты причастна к ее смерти, я казню тебя публично, медленно и со вкусом.

-- Мальчик мой! -- Иса возмущенно посмотрела на него, и в самой глубине ее глаз мелькнуло глумливое выражение. -- Как ты можешь? Я так ждала нашей встречи, а ты... -- она снова промокнула платочком уголок глаза. -- Когда я выйду замуж за твоего отца, тебе придется долго просить у меня прощения.

-- Я могу начать уже сейчас? -- неожиданно спокойно произнес Сианн. -- Ну, надеюсь, вы меня простите перед казнью. Подумайте о своей душе... тетушка... если она у вас есть... пока вы еще живы.

Иса фыркнула, смерила несостоявшегося пасынка ледяным взором и, вырвав у него локоть, направилась к выходу. На пороге обернулась и бросила:

-- Я бы на твоем месте почаще оглядывалась, Алиелор... Я так за тебя беспокоюсь! -- и она выплыла за дверь, изящным жестом поправив высокую прическу.

-- Отец, простите за задержку... -- все еще бледный от гнева Сианн повернулся к Одрину и серьезно кивнул. -- Я все сделаю, чтобы вытащить вашу невесту.

Потом он коротко поклонился, быстрым жестом накинул на голову черный капюшон и, стремительно развернувшись, вышел из спальни.

С их уходом наконец-то наступила благодатная тишина, и Мадре, откинув голову, уперся затылком в стену, ощущая ее приятную прохладу. Переждав очередной приступ головокружения, он осторожно двинулся к выходу, перебирая дрожащими руками по панелям. Путь до двери оказался неожиданно долгим и мучительным, но Одрин не сдавался. Мевретт почему-то точно знал, что ему нужно во что бы то ни стало добраться до библиотеки и разыскать там Книгу. Именно Книгу -- с большой буквы, а в ней...

Библиотечная дверь пронзительно скрипнула, и элвилин болезненно поморщился. Потом, словно во сне, пошел мимо книжных ларцов, словно заранее зная, куда идти. Обливаясь потом, добрел-таки до одного из дальних шкафов и немного постоял, уткнувшись лбом в холодное стекло дверцы. Одной рукой открыл эту самую дверцу и пошарил на полке. Практически сразу нашел то, что искал, и осторожно извлек на свет старинный, оплетенный потемневшей от времени кожей фолиант. Том был тяжелый, и мевретту пришлось опереться спиной о шкаф и съехать на пол, чтобы удержать в руках раскрытую книгу.

Одрин уверенно пролистал страницы и, хотя уже знал, что увидит там, все же непроизвольно вздрогнул. Весь объем листа занимала старинная гравюра, на которой была изображена женщина в странной светлой одежде, обтягивающей тело, точно вторая кожа, и массивных сапогах.

У женщины были короткие рыжие волосы и до боли знакомое лицо.

Сатвер

Я... взлетела... полет был стремительным и коротким... потом вдохнула пронизанную солнечными лучами пыль, зажмурилась и снова упала лицом вперед -- как на тюремных нарах, вытянув руки, чтобы удержаться... мягкое... И полувздох, полустон.

-- Простите... я не нарочно...

В ответ мне донесся громкий глухой стук, точно на пол свалилось что-то увесистое -- так мог бы упасть тяжелый фолиант; а в носу у меня засвербело от колючей пыли. Кто-то чихнул, и я услышала тихий и до боли знакомый голос:

-- Я брежу...

Даже сквозь сомкнутые веки я видела солнечный свет, ощущала его тепло на лице и, полной грудью вдыхая аромат остролиста и озерных лилий, прошептала сквозь душившие меня слезы: -- Одрин... Ну прости меня...

А потом мне сжали плечи и затрясли, точно тряпичную куклу.

-- Триллве! Девочка моя! За что? Откуда ты? -- а я, клацнув зубами, просто схватила его за руки, ощущая под пальцами скользкий шелк и, не открывая глаз, взахлеб стала говорить, боясь, что сон окончится быстрее, чем я успею все ему рассказать.

-- В Сатвере... в тюрьме... допрашивали... старый, отец Олав, и... Торус, я сперва подумала, что Сианн, он заметил кольца... сказал, что такое не покупают и не крадут. И тогда я сказала Олаву, что ты меня изнасиловал! Чтобы объяснить...

Слезы неудержимо побежали из-под сомкнутых век.

-- Я не... должна была так говорить, запуталась просто... Я не боюсь их... боюсь, что ты мне не простишь.

А потом я почувствовала горячие, чуть подрагивающие ладони на своих скулах, и жених ласково позвал:

-- Триллве, любимая... посмотри на меня.

Я исступленно замотала головой.

-- Нет... не могу... я проснусь и пойму, что тебя нет... Пожалуйста, прости меня... -- и пробовала сглотнуть ком в горле, лицо морщилось... но слез больше не было...

-- Я есть, Арри, и мы с тобой в Твиллеге, -- дыхание на щеке и легкий поцелуй на веках. -- Помнишь библиотеку? Я не знаю, как, не знаю, откуда, не знаю, почему, но мы сейчас вместе. А на помощь к тебе едут Сианн и его Сябик. И разведчикам в городе отдан приказ тебя найти. Я пытался поехать сам, но я не могу... -- в голосе Мадре зазвучало отчаяние.

-- Ты... живой... Одрин... ты есть, -- я улыбнулась одновременно недоверчиво и нежно. -- Какой хороший сон мне снится... Я так устала от их вопросов, от ненависти... вот только мальчишка, служка, смешной... На меня кувшин воды вылили... Говори, пожалуйста, я хочу тебя слышать, -- я слепо потянулась руками к его дыханию, к потрескавшимся губам, к влажной горячей щеке... -- У тебя жар... почему ты не лежишь?

Его руки дрогнули и, спустя мгновение, я уже чувствовала быстрый стук сердца элвилин рядом со своим, ощущала, словно наяву, его теплое тело -- Одрин обнял меня так крепко, что на секунду стало нечем дышать.

-- Я живой, Триллве, я здесь, в замке, -- его голос глухо отдавался в груди, к которой я прижалась щекой. Мевретт говорил торопливо, задыхаясь и слегка проглатывая концы фраз, словно боясь, что тоже не успеет договорить. -- Я не могу сейчас подняться, но я заставлю этого коновала Звингарда поставить меня на ноги. И сегодня же поеду вслед за Сианном, я не могу без тебя, слышишь, девочка? Только ты там, пожалуйста, держись. Ври им все, что хочешь, только не позволяй сделать с собой что-нибудь...

Его дыхание было теплым и щекотным -- я так реально ощущала его на своем затылке. Он живой, он в Твиллеге и одновременно каким-то чудом обнимает меня, крепко прижав к себе... Невозможный, желанный... Будь что будет! Я распахнула глаза в солнечную пыль, зайчики брызнули от стекла книжного шкафа... а лицо Одрина я так и не успела разглядеть... меня рвануло назад, словно кто-то дернул за ниточку, и все исчезло. Хрипло вскрикнув, я проснулась в полутьме и вони тюремной камеры. Во мне все еще жило ощущение полета...

-- Проклятая ведьма, хочешь сбежать? -- прошипел у меня над ухом чей-то голос. Я повернула голову и встретилась с ненавидящим взглядом Торуса. Когда он успел вернуться?

-- На себя посмотри, ушастый... -- хриплым от слез голосом посоветовала я, приподнимаясь на локте. Отец Олав, стоя у двери, о чем-то беседовал с невысоким юношей с волосами песочного цвета, облаченным в серую сутану, и не обращал на нас никакого внимания. Я уселась, вытянув раненую ногу, потянулась и стала растирать руки, не спуская глаз с элвилин-ренегата. После встречи с Одрином, пусть даже и во сне, мне стало легче, и вернулась воля бороться.

Внезапно в паре ярдов от пола воздух задрожал, что-то негромко загудело, и мне слегка заложило уши. Слепя глаза, полыхнуло белым, и я с изумлением увидела зависшую в воздухе, раскинувшую руки хрупкую фигурку. Впрочем, висела оная недолго и с жалобным писком рухнула на черный, влажно блеснувший в ярком свете камень. Я изумленно потерла глаза, ослепленная неожиданной вспышкой, а когда открыла их, то сияния уже не было. Зато осталось выпавшее из него чудо, оказавшееся на поверку молоденькой рыжеволосой девицей. Чудо село, потрясло растрепанной головой, вскрикнуло и, сморщившись, стало растирать колено.

Я удивленно поморгала: ну, не привыкла еще, когда внезапно прямо из воздуха падает человек. Хотя вчера сама вывалилась вот так же. Кажется... Третьей мыслью было: жаль, что не на Торуса, вот бы ему шею сломало!

-- Ой... эй... -- тихонько выдохнула девушка и рванулась куда-то вверх -- это помянутый мной недобрым словом элвилин резко поставил ее на ноги, ухватив за шкирку темно-зеленой кожаной курточки. Курточка жалобно затрещала, а ее хозяйка выразительно ругнулась.

-- Кого я вижу! Сандра-Талька Цмин эйп Лаариваль собственной персоной. Дочь Велита, мевретта и военного командира элвилин, -- нехорошо усмехнулся Торус и, развернув девушку к себе, резко поднял ее голову за подбородок, вглядываясь в лицо: -- Легендарный менестрель. Нам несказанно повезло...

-- Лапы убери, ушастый! -- приказным тоном рявкнула я. Что-то было в имени Сандра-Талька знакомое... как следует постаравшись, я даже вспомнила, где его слышала. Ну да, та самая Талька, сестра рыжего Люба -- которая мерила хауберк без подшлемника. Люб, вспоминая этот случай, чуть из штанов от смеха не выпрыгнул.

Элвилин проигнорировал мое замечание, зато отец Олав оторвался-таки от своего содержательного разговора с молодым человеком и, подойдя к месту появления юной гостьи, присел на корточки. Медленно провел рукой по полу, ощупывая каменные плиты.

-- Ого, все еще теплые, -- слегка удивленно констатировал комтур, поднимаясь, а потом насмешливо взглянул на рыженькую:

-- Ну, кто бы мог подумать, какое знакомое лицо! И с каких пор вы стали заниматься магией дольменов?

Девушка скосила глаза в сторону Олава, потому как голова ее все еще была зажата в железных тисках руки Торуса, и промычала:

-- Ну, я же сказала, что вернусь...

-- Нет, Янниг, ну это такое чудесное совпадение, не находишь? -- ордальон развернулся к своему молодому собеседнику и нахмурил седые брови: -- А вот то, что портал открылся прямо сюда -- это плохо. Надо пресечь попытки обратного переноса...

-- Сандра-Талька... -- юноша в серой рясе неожиданно широко улыбнулся, тряхнув копной волнистых ореховых волос. -- Неожиданная встреча, признаться. Но мне она определённо нравится.

-- А мне не очень, признаться, -- передразнила Талька и мрачно зыркнула на Торуса. -- Не хочу показаться невежливой, но, может быть, ты меня уже отпустишь? Мне стоять больно... -- она сморщилась. Элвилин усмехнулся и резко убрал руки. Девушка от неожиданности покачнулась, однако равновесие удержала и фыркнула: -- Спасибо...

Похоже, все трое с ней были отлично знакомы, и она этому знакомству не радовалась. Уж не оттого ли у нее нога не в порядке? Радением сих благородных господ, да чтоб их приподняло да шлепнуло...

Я покрутилась на своей соломенной постели, собираясь молчать и внимательно слушать. К добру ли, нет ли, но это внезапное появление может оказаться поворотом в моей судьбе.

-- Так... -- протянул задумчиво отец Олав. -- Что будем делать? Поговорим с двумя рыжеволосыми дамами?

Девушка меж тем выдохнула и сползла по стенке, усевшись на полу. Я приготовилась ловить рыжую, которую величали то Талькой, то Сандрой, так что у меня голова пошла кругом. Проехалась по нарам и протянула руку:

-- Давай сюда, на камнях холодно.

А Торуса удостоила ледяного взгляда.

Талька неожиданно крепко сжала мою ладонь и перебралась на нары. При этом она немного удивленно прищурилась на пальцы с надетыми на них кольцами, однако ничего не сказала и только поерзала, очевидно, выбирая менее болезненное положение для поврежденной ноги.

-- Может, теперь, -- ехидно сказал Торус, -- мы выясним, откуда в камере появляются заключенные? И куда исчезают? -- он выразительно посмотрел на меня.

Я ответила Торусу дерзким взглядом:

-- Не понимаю, о чем вы...

-- Не верю, -- сказал Торус.

-- Ну и дурак, -- буркнула Талька.

Элвилин с размаху залепил девчонке пощечину, так что голова ее беспомощно качнулась, и я еле успела рыжую подхватить, иначе она определенно приложилась бы виском о каменную стену.

-- Ублюдок... -- прошипела я, глядя, как девушка изо всех сил пытается сдержать навернувшиеся слезы.

-- Не будем устраивать драк во время спокойного разговора, -- отец Олав перехватил руку Торуса, который, похоже, собирался теперь ударить меня, и мягко добавил: -- Никогда не поздно применить силу, господин легат, а сейчас мирная беседа может оказаться более продуктивной. Господин Янниг, -- ордальон повернулся к юноше. -- Можно, я попрошу вас помочь господину эйп Леденвалю разрешить вопрос с этим некстати открывшимся порталом? Похоже, что здесь, в Сатвере, нам срочно нужен специалист в магии дольменов.

Лисай Янниг кивнул, а бледный от бешенства Торус развернулся, взметнув полами плаща, и молча вышел из камеры. Юный дознаватель ухмыльнулся каким-то своим мыслям и отправился следом.

-- Флаг ему в руки, барабан на шею, ветер в... задницу, -- произнесла я вслед бастарду выразительно и без капли приличного женщине стеснения. А чего с меня, кнехта, взять? Обломитесь.

Потом я перевела полный доверия взгляд на внимательно разглядывающего нас отца Олава и скорбно вздохнула:

-- Вы должны простить мне мое отношение к элвилин, у меня есть поводы, и вы, отец, это знаете...

Потом я покосилась на Тальку и прикусила язык: а уши-то у нее заостренные, и как же я позабыла... леший, вот же вляпалась!

-- И еще я ненавижу, когда бьют женщин, -- добавила я тихо.

Олав кивнул, не сводя глаз с элвилиночки, и мягко спросил:

-- Так как же вы сюда попали, Сандра, позвольте поинтересоваться?

-- Ну, мне стало так неловко, что я от вас сбежала, что вот, решила вернуться, -- девушка была сама серьезность, и только зеленые глазищи, отразив неяркий свет факела, лукаво сверкнули из-под пушистых ресниц. -- А можно попить? -- быстро добавила она. -- А то я сейчас умру.

Олав наклонился и, подняв с пола кувшин, не спеша перевернул его. Остатки воды растеклись по грязному полу, а ордальон нахмурился:

-- Ох. Какая жалость. Уверяю вас, я не нарочно... Но, если вы будете сговорчивы, то я тотчас прикажу принести вам новый.

В камере на несколько минут воцарилась гнетущая тишина, камнем давящая на плечи, бегущая мурашками по позвоночнику. Олав сверлил взглядом упрямо молчащую Сандру. Та, нахмурившись, пристально созерцала кусок щербатой стены за плечом дознавателя. Потом вдруг заоглядывалась, заозиралась и неожиданно с досадой ударила себя кулаком по колену. Тут же болезненно сморщилась и простонала:

-- Вот мгла-а! Я ее потеряла!

-- Кого? -- я удивленно посмотрела вокруг, неизвестно что надеясь найти.

-- Лютню... -- всхлипнула девушка. -- И что мне теперь делать...

-- Тем лучше, -- удовлетворенно кивнул головой Олав. -- Значит, отныне вы избавите нас от слушания дурацких песенок.

-- А я могу и а капелла... -- непримиримо тряхнула головой Талька, и комтур тяжело вздохнул. Я вспомнила Сианна и подумала, что здешние менестрели, очевидно, являются тайным оружием элвилин, предназначенным для понижения морали врага.

Дверь камеры снова заскрежетала, в нее просунулась ореховая голова Лисая, и юноша негромко окликнул комтура:

-- Отец Олав, мы, кажется, решили насчет специалиста. Но писать придется в Мерриан, и нужна ваша личная печать на послании.

Инквизитор кивнул и пошел к двери. На пороге он обернулся и мягко сказал:

-- А вам, дамы, я бы посоветовал вести себя тихо и помнить о том, что наша встреча не последняя.

Железная дверь тяжело грохнула, послышался скрежет задвигаемого снаружи засова и, отзвенев гулким эхом шагов по коридору, в моей темнице наконец-то наступила долгожданная тишина. Я искоса поглядела на сидевшую рядом элвилиночку. Да, что-то общее с Любом у сестры определенно есть. Глазищи вот, и растопыренные волосы, которые она постоянно приглаживает.

-- Слушай, а ты давно с этими типами знакома? -- спросила я шепотом, стараясь не нарушать безмятежный покой и справедливо полагая, что девушка меня расслышит.

-- С Олавом Эйнаром лет пять... -- Талька привалилась к стене и закрыла глаза ладонью, -- а с Леденвалем все пятьсот...

Я удивленно посмотрела на нее, пытаясь навскидку определить возраст. Впрочем, безрезультатно. Вздохнула:

-- Дивное у тебя терпение. А я знаю его всего два часа, и уже не выношу...

Рыжая хихикнула, показав ряд белых зубок:

-- В туман его три раза через коромысло, на углу главной улицы...

Я смиренно сложила ладони у груди и возвела очи горе:

-- Вряд ли он настолько нравится женщинам... бедняга...

-- Зато женщины нравятся ему, -- подхватила Талька, картинно вздохнув.

-- Вместе отобьемся, -- подмигнула я.

-- Ага... может быть... -- печально произнесла девушка, оторвав руку от глаз и печально глядя на пол: -- Вот только лютню жалко... И что мне теперь делать...

Талька с досады двинула ладонью по нарам и замахала отбитой кистью в воздухе.

-- Руки побереги, а то и лютня не понадобится. Драться предоставь мне. Ну и... найдется кто-нибудь, чтобы новую подарить... -- я обвела взглядом легкую фигурку, узкое лицо с яркими глазищами, отсвечивающими в полутьме, и рыжие волосы... прямо как мои... Нет, пожалуй, рыжее. -- Ты красавица...

-- Ага, хромая я особенно хороша. -- Талька подозрительно посмотрела на меня, видимо решая, не смеюсь ли я над ней, а потом неожиданно зарделась.

-- А у Торуса брат есть... -- загадочно сообщила она и подергала себя за пылающие кончики ушей, -- как две капли меда на него похож.

Я кивнула и подивилась -- это что, еще одна жертва Сианнова обаяния? Однако, Алер определенно пользуется популярностью среди женского населения... хм... Я негромко фыркнула, и девчонка, покосившись на меня, немного обиженно заявила:

-- Я всю ночь не спала, давай отдохнем?

-- Знаешь... я тоже...

Воспоминание о безумной, бесконечной, счастливой ночи взметнулось, словно ветер... отметая эту камеру с ее вонью и темнотой... остались только Одрин и я... в целом мире... Я сидела, закрыв глаза и нелепо улыбаясь...

-- Ну так что, ляжем спать? -- завозилась Талька, очевидно, стараясь поделикатнее отвоевать место на нарах.

Я вздохнула. Воспоминание растаяло. Вернулась боль. Я хмуро устроилась с краю, на боку, морщась от резанувшей нос вони гнилой соломы. Одежда и волосы давно высохли, но меня знобило.

-- Эй... -- донеслось до меня озабоченное. -- Вам холодно?... Мгла, плащ я тоже потеряла.

-- Х-холодно? Нет... -- я закрыла глаза, шепча, как молитву: -- Одрин, приснись мне снова, пожалуйста...

-- Тебе совсем плохо? -- легкая рука легла мне на плечо. -- А... а что за Одрин?

-- Нет, мне хорошо... Тише... Как ты думаешь, за нами следят?

Элвилиночка осторожно поднялась, похромала к двери и приложила ухо к заслонке:

-- Вроде тихо, а что?

Я, помогая себе зубами, отодрала лоскут от рубашки -- все равно она в клочья, лишней прорехи никто и не заметит. Сунула палец в повязку, стиснув зубы, сцарапала струп. Руны, начерченные кровью, растекались, но, думаю, меня сумеют понять. А, хуже не будет! Я вытащила из-за пазухи манок и тихонько свистнула. Пестрая красавица-летавка появилась в воздухе посреди камеры и, недовольно запищав, уселась мне на плечо.

Привязав лоскут к лапке, я задумалась, к кому же ее отправлять... Одрин мертв... я, точно наяву, увидела его светлые волосы, узкое лицо с серыми глазами, в темноте отливающими серебром и... птичка исчезла. А я тихо заплакала, привалившись к сырой стене.

-- О... а... -- Талька жалобно всхлипнула и, подойдя ко мне, молча приобняла одной рукой. Ее грязная рубашка неожиданно ярко и свежо пахла хвоей.

-- Они... его убили... -- громко всхлипывая, я уткнулась девушке в плечо. -- Куда она тогда... полетела?..

-- Летавки не ошибаются, -- девушка ободряюще погладила мое плечо. -- Тебя как зовут?

-- Триллве, -- неожиданно для себя ответила я.

-- О, как красиво... -- элвилиночка устроилась рядом и посмотрела в потолок, словно ожидала увидеть там звезды. -- А я -- Сандра-Талька Цмин эйп Лаариваль, старший подмастерье-менестрель, -- с гордостью отрекомендовалась она, взъерошив рыжую макушку. -- Можно просто: Талька-Веретено.

-- Приятно познакомиться. Действительно, приятно, -- улыбнулась я. Прозвище "Веретено" ей было в самый раз, и запомнить проще, чем все эти "Сандра-Талька и так далее".

-- И мне приятно, м-м... А откуда у вас это, -- Талька потянулась и дотронулась до печатки на моем пальце. -- Это же... мевретта, да?

-- Это... ты их видишь?! А... ну да... ты ведь элвилин... Да, это его. Торус меня сдал, так что можно не скрывать, -- я вытерла кровь, ползущую с прокушенной губы. -- Его нет, Талька. Совсем... Его утром... на дороге убили... Только во сне... остался...

-- Мевретт Мадре? -- осторожно спросила рыжая и, нагнувшись, начала осторожно закатывать штанину весьма потрепанных коричневых брюк. -- Но куда тогда полетела летавка?

-- К нему... Не знаю... Ему размозжили голову, я видела, -- жестко сказала я, чтобы не тешить себя напрасной надеждой. Вытерла слезы. -- И... давай лучше подумаем, как нам отсюда выбраться.

Талька помолчала, в задумчивости кусая губы, потом нахмурилась:

-- Да уж... ты видела рожу легата? Если выбираться, то как можно скорее. Пока его немного сдерживает Олав, но боюсь, что это ненадолго. Знаешь, какой Торус злыдень -- она криво ухмыльнулась и начала рассматривать свое распухшее, лилово-синего цвета колено. -- Уж можешь поверить моему горькому опыту...

-- Догадываюсь, -- посочувствовала я. Это относилось и к злодейству Торуса, и к тому, что Тальку хватали ордальоны. -- А как выбираться? Не думаю, чтобы мы за день успели сделать подкоп. И подкупить тюремщиков тоже нечем.

-- Вряд ли я смогу бежать, -- печально сообщила Талька. Она, точно маленький ребенок, сложила губы в трубочку и с разных сторон старательно подула себе на ногу. Потом выпрямилась, рукой откинула упавшие на глаза рыжие волосы и вскинула на меня зеленые глазищи: -- А ты знаешь что? Ближе к ночи позови охранника и скажи ему, что готова все рассказать про элвилин. В это время дознавателей в тюрьме нет. И тебя поведут в прецепторию, пока ты не передумала говорить. А по пути сбежишь.

-- Знаешь что, -- протянула я, -- я тебя тут не оставлю. Торус тогда на тебе оторвется и запытает насмерть. Он и так отцу простить не сможет, что тот не с его матерью, а со мной... был... -- я пальцем легко погладила обручальное кольцо. -- Нет, мы придумаем другое. Или вместе тут останемся.

Я откинулась к холодной стене, закинув руки за голову, и закрыла глаза.

-- Вот уж удумала, еще чего! -- фыркнула девушка, локтем легонько пихнув меня в бок. -- Не дури. Как я сбегу с таким коленом? В прошлый раз мне просто повезло.

-- Я тоже на одной ноге не сильно сумею упрыгать. И своих бросать не приучена. Все. В этот раз повезет двоим, -- непримиримо отрезала я и задумалась. -- Между прочим... ты сюда странным образом попала, через этот, как его... дольмен, да? А обратно так не получится?

-- Не-а... Это портал у мастера сломался... -- не слишком уверенно объяснила она, -- сиречь дольмен. А то бы я была уже в Дальнолесье, вместе с отцом... -- рыжая тяжело вздохнула. -- Интересно, он-то где...

-- Не знаю... -- Талькин отец действительно мог быть где угодно: в военном лагере, или в Твиллеге, или уже вести нам на выручку доблестные элвилинские полки. Ой, нет, только не это! И я вернулась к куда менее опасной проблеме:

-- А... этот портал... его как делают? Он у твоего мастера откуда?

Девушка задумчиво нахмурилась и слегка удивленно глянула на меня:

-- Вот странно... он мне никогда об этом не рассказывал. Ну... -- она наклонилась вперед и подперла голову руками, -- его не делают, наверное... а если делали, то жутко давно. Или находили. Такое место, где пространство ломается... ну, вроде бы... Точно у магов надо спрашивать... -- Талька пожала плечами и окинула взглядом камеру. -- Но тут-то портала нет!

-- Хорошо, не делают. Но почему он открылся именно здесь? -- продолжала настойчиво выспрашивать я. -- И еще... вот тут окон нет, дымохода тоже... и продухов... Откуда летавка взялась посреди камеры? Может, все-таки что-то такое есть? Только я не чувствую? Но я не элвилин и не маг... А ты... ну попробуй, поищи!

Девушка нехотя встала и, прихрамывая, медленно пошла вдоль стен, размышляя на ходу:

-- Летавки перелетают куда угодно -- на то они и летавки... А почему открылся здесь, не знаю, -- рыжая задумчиво потянула себя за ухо. -- Может быть... потому что категорически не имел права распахнуться в защищенном от магии остроге? -- выдала Талька на одном дыхании и захихикала.

-- Вообще-то, дольмены открываются только в определенное место, -- тянула она. -- Ты их когда-нибудь видела? Такие каменные круги со ступенями и стоячими валунами. То есть, ты входишь на один круг, и бац -- выходишь на другой. Или выпадаешь, как повезет. А еще и такие есть, с которыми не угадаешь, куда выкинет. Выплюнул тебя -- а второго дольмена и нет; а значит, обратно ты вернуться не сумеешь. Ужас, да? Вообще-то я в этом понимаю мало, магия порталов такая сложная, что и волшебник не всякий открыть его справится, только самый-самый.

Завершив лекцию о дольменах и обход камеры, Талька присела рядом, вздохнула:

-- Ничего я не почувствовала... И потом, даже, если бы и была возможность вернуться назад, мне туда нельзя... Меня выкинуло из Вениссы, из тамошней Школы изящных искусств мастера Орландо. И сейчас там полно ордальонов, -- она нахмурилась и сжала кулаки.

-- Жалко... -- я разочарованно вздохнула. Хотя, и не особо верила в удачу. Дольмен посреди тюремной камеры -- это как-то уж слишком. -- Тогда поспим, что ли? Все равно ничего толкового в голову не приходит...

Я прилегла с краешку на нары, повернулась на бок, сунула под щеку ладонь. Странный день... то засыпаю, то просыпаюсь. Может, духота виновна, может, рана... да и не спала всю ночь.

-- Ага, поспим... -- донеслось до меня сквозь сон. -- Мгла! Ты куда?!

И чего кричит? Странно... Сама же поспать согласилась.

Глава 17.

Твиллег

В лазарете стояла сонная, звенящая полуденная тишина. Солнечные зайчики переливались в распахнутых от жары окнах, играли на выстроившихся рядком склянках Звингарда, мягко щекотали лицо спящей поверх заправленной белоснежным льном постели зеленоволосой девочки. Темулли поморщи-лась во сне, всхлипнула, завозилась, закрываясь локотком. Жалобно пробормотала: "Мама..." и, вздрогнув, проснулась. Резко села, помотав головой, и, сонно моргая, огляделась. Большая комната была пуста, очевидно, лекарь отбыл на помощь беженцам, которых, как недавно просветил подругу Люб, определили в пустующую деревеньку в нескольких милях от замка. Поселение это в свое время было оставлено форангами под напором буйно разраставшегося элвилинского Леса, и будущему старосте его, похоже, предстояла куча работы по возрождению деревни и укреплению морального духа ее новых жителей.

Темулли на мгновение стало неловко -- вот ведь как, она, сама того не желая, заснула, а Звингард пожалел, не стал будить ее и тащить с собой. А может, просто не успел? Или... -- девочка внезапно охнула, стукнула себя ладошкой по лбу и летавкой порскнула с кровати. Схватила валявшуюся на скамье холщовую сумочку на длинном ремне, смела в нее со стола несколько приготовленных ле-карем бутылочек и с топотом выскочила в коридор.

Путь до покоев мевретта Мадре она преодолела почти со скоростью все той же летавки и, вле-тев в спальню, недоуменно замерла на пороге. В помещении никого не было, огонь в камине давно по-гас, а в воздухе стоял странный, сладковатый запах -- будто кто-то неумелый готовил сахарную карамель, явно переборщив с ванилью, а потом еще умудрился все это прижечь.

Те-мулли углядела растекшуюся по мраморному полу янтарную лужицу, двумя пальцами подняла валявшийся рядом пустой флакончик и сморщилась. Вблизи запах оказался еще резче и противнее. Она отшвырнула липкую бутылочку, вытерла руки о штанины и, еще раз оглядевшись, внезапно оробела. Подпрыгнув несколько раз, убедилась, что высоченная мевреттская кровать пуста. На всякий случай заглянула под нее, осторожно приподнимая рукой небрежно свисающие шитые золотом покрывала, чихнула, испуганно всматриваясь в тень, и облегченно вздохнула. Никаких ужасов под кроватью не оказалось, и девочка, пройдя через кабинет, выглянула в коридор.

Где-то совсем рядом заскрипела приоткрытая сквозняком дверь, и Тему на цыпочках пошла на звук. Войдя в библиотеку, остановилась и, тихо ойкнув, зажала ладошкой рот. В дальнем конце зала, на полу возле распахнутого настежь книжного шкафа лежал, свернувшись калачиком, мевретт Мадре. Рядом с ним сидел огромный дымчатый кот. Он громко мурлыкал, перебирая передними лапами по локтю Одрина, и выразительно глядел на девочку золотистыми глазищами на умной морде. Темулли, как завороженная, пошла к шкафам, по дороге споткнулась о валявшийся на полу здоровенный фолиант, переплетенный темной кожей, а когда снова подняла глаза -- котище исчез, словно просто растворился в воздухе. Зеленоволосая тихо присела возле неподвижного мевретта и подрагивающей рукой коснулась замотанного бинтами затылка.

-- Наверное, вам нужно сменить повязку, -- Темка положила на пол сумку с лекарствами, отчаянно надеясь, что Мадре отзовется. Одрин вздрогнул, подняв голову и, встретившись взглядом с испуганными девчоночьими глазами, медленно сел, ухватившись одной рукой за скрипнувшую дверцу шкафа.

-- Ты... что здесь делаешь?

-- Вас уложить? -- спросила Тему, и такая недетская тоска вдруг промелькнула в глубине ее серых глаз, что мевретту стало не по себе. Он вдруг как-то сразу понял, что девочка чувствует себя очень одинокой, а все эти глупые выходки с воровством лука и распитием меда скрывают пустоту, которую она носит внутри.

-- Нет, не нужно... -- Мадре облокотился спиной о стену и откинул назад голову, закрыв глаза. -- Там слишком пусто... И еще... это чудовище может заявиться... -- он болезненно поморщился, вспоминая пронзительный голос Исы. -- А что Сианн, уехал? Не видала?

-- Уехал... кажется... Вместе с другом...

Зеленоволосая подвинулась поближе и робко прижалась к Мадре.

-- Что с тобой? -- мевретт, удивленно скосившись, обнял девочку рукой.

-- Ничего... просто... Я спала, а мама... она мне приснилась... -- сбивчиво пробормотала Темулли и крепко зажмурилась, словно ожидая, что Одрин снова начнет ее отчитывать.

-- Погоди, -- мевретт обеспокоено оглядел сжавшуюся в комочек Тему и тихо спросил: -- Ты что, действительно меня боишься?

-- Угу, -- кивнула девочка, все так же крепко зажмурившись. -- И за вас тоже боюсь.

-- За меня? -- Мадре удивленно поднял брови. -- Так, давай по порядку. Для начала... расскажи, чего именно ты боишься... может, не все так страшно, как кажется?

Он замолчал, задыхаясь, точно не говорил, а бежал.

Девочка нахмурилась:

-- Нет! Мне не кажется! Все точно очень страшно и противно.

Если бы не сидела, она бы топнула ногой.

-- Темулли, я мевретт, помнишь? Если все так серьезно, тем более рассказывай. Я ведь помочь тебе хочу, -- Мадре с удивлением отметил про себя, что голова его прояснилась; боль, хотя и не ушла, но ощутимо притихла, да и головокружение почти совсем пропало. Он почему-то вспомнил упругие лапы кота, его тихое урчание, и машинально протянул свободную руку, чтобы коснуться мягкой шерсти. Кота рядом не оказалось, и мевретт, мимоходом удивившись, снова обратился к девочке:

-- Ну, так как?

В библиотеку осторожно просунулась вихрастая голова Люба, поморгала и сморщила конопатый нос. Потом рыженький просочился в дверь целиком и нерешительно замер, топчась на одном месте, шумно пыхтя и глядя жалобными глазами в сторону подружки. Не дождавшись от нее ответа, мальчик вздохнул и чинно опустился на розовый диванчик у входа.

Тему недовольно зыркнула в сторону Люба и демонстративно уткнулась носом в грудь Мадре:

-- Нет, нет, -- трагическим шепотом произнесла она. -- Просто... мне немного одиноко. Не обращайте внимания. Мне никто не поможет...

Одрин слегка нахмурился -- слова девочки показались ему смутно знакомыми, -- а потом насилу удержался, чтобы не фыркнуть. Темулли дословно цитировала мадам Розамунду -- героиню "Яшмовой орхидеи Мерриана", не так давно принявшей героическую смерть в камине библиотеки. Созданном, похоже, как раз для таких случаев.

Мадре вздохнул, посетовал, что поздновато сжег эту гадость, и погладил девочку по голове:

-- Тему, я думаю, что Люб проникся, так что давай уже по существу.

Зеленая голова согласно колыхнулась на мевреттской груди, и до Мадре донеслось глухое: "Мама"...

-- Понимаю, ты скучаешь по маме, -- Одрин перевел взгляд на фолиант, валявшийся неподалеку и раскрытый на той самой странице со старинной гравюрой. Элвилин переглотнул и подумал, что тоже очень скучает.

-- Угу... -- всхлипнула девочка уже без капли рисовки. -- Мне очень плохо без нее. Теперь меня все только используют...

-- Тему, не говори ты так! -- это уже не выдержал верный Люб и, сорвавшись с места, стрелой пролетел по библиотеке. Споткнулся о злосчастную Книгу, брякнулся на пол и, проехав последний ярд по мраморному полу на четвереньках, затормозил рядом с подружкой.

-- Это правда! -- Темка подняла на друга зареванное лицо. -- Правда, и все.

-- Ну и кто же посмел использовать тебя, свободную вольнолюбивую элвилин? -- подначил девочку Одрин. -- Я всегда думал, что ты отважная и никому не позволишь так обращаться с собой...

Зеленоволосая повернула к нему возмущенное личико, отпрянула и уселась, обхватив руками колени. Скривилась:

-- Я... там мама.

Мевретт, попытавшись удержать ее, потерял равновесие, резко оперся на руку и, сжав зубы, невнятно процедил:

-- Где "там"? Что с твоей мамой? Я думал, она умерла...

-- Вам плохо? -- встрепенулась Темулли, поспешно вытирая слезы рукавом.

-- Нет, ничего, сейчас пройдет, -- Одрин поморщился и вымученно улыбнулся: -- Давай, рассказывай, где твоя мама? В тюрьме?

-- Не скажу, -- упрямо буркнула Тему и стала сосредоточенно ковырять масляное пятно на манжете. -- У вас и без меня забот полно... Триллве, война...

-- Темулли... - Люб с несчастным видом сглотнул и осторожно потянул девочку за рукав: -- Я... Расскажи. Я сделаю для тебя всё.

-- Нет. Не могу, -- мужественно уперлась Тему.

Мадре осторожно пожал плечами и смиренно кивнул:

-- Ну, не хочешь -- не говори... Люб, будь добр, подтяни сюда во-он ту Книгу.

Мальчик, пыхтя, передал Одрину лежавший на полу фолиант и принялся с некоей долей осуждения наблюдать, как мевретт невозмутимо погружается в чтение. К слову, глубоко погрузиться Мадре не удалось, потому как незнакомые руны категорически не желали складываться в слова.

-- Почему же не можешь? Ну, Темка... -- рыжий продолжал жалобно взывать к подруге: -- Ты что, не веришь мне?

-- Верю. Просто ты ничего один не сможешь. А если кому-то расскажешь, то они все равно не смогут, а... -- Темулли обиженно посмотрела на Одрина, -- а меня повесят.

-- Хм... -- задумчиво протянул мевретт, не спеша листая страницы. -- И кто же это, интересно, будет тебя вешать, а, Тему? Лично в мои планы на ближайшую неделю казни юных дев не входили... Знаешь что? -- он отложил в сторону Книгу и повернулся к девочке. -- Давай я тебе сейчас расскажу, как все было на самом деле, а ты, если что, меня поправишь.

Зеленоволосая недоверчиво фыркнула:

-- Ну, вам-то откуда знать?

-- А я догадался. Знаешь, какой я мудрый? Целых две с половиной тысячи лет живу на свете. Твою маму схватили, так? И попросили тебя и папу идти в Дальнолесье. А тебя лично заставили делать что-то такое, о чем ты боишься рассказать, верно?

Девочка осторожно кивнула, а Одрин продолжил, положив руку ей на плечо:

-- Но ты не бойся. Я ведь твой друг, а друзьям можно довериться. Вон, и Люб -- тоже твой друг. А целых два друга -- это великая сила, знаешь ли... Такая сила и реки повернуть может.

Тут мевретт вспомнил о затоплении Нор-Гейта и слегка смешался.

Темулли же некоторое время смотрела на Мадре большими глазами, а потом разрыдалась, ткнувшись лбом ему в колени.

-- Не плачь, Тему, -- Одрин вздохнул и порывисто притянул девочку к себе. -- Ты знаешь, где находится твоя мама?

-- В Сатвере... Только... -- зеленоволосая, не поднимая головы, наощупь достала из поясной сумочки сложенную вчетверо бумагу и дрожащей рукой протянула мевретту. -- Я же теперь предатель...

-- Что это? Письмо? -- Одрин удивленно покрутил в руках изрядно измочаленный листок. Ухмыльнулся, представив судьбу, приведшую его к такому печальному состоянию, и начал не спеша читать.

-- Кстати, Тему, у тебя вот руна "гис" не в ту сторону смотрит, -- он постучал пальцем по бумаге.

-- Угу... -- страдальчески согласилась Темулли, лба от его коленей, впрочем, не отрывая.

-- Я полагаю, что ответа от тебя пришлось дожидаться долго... -- Одрин, послюнявив палец, безуспешно попытался прилепить обратно отмочаленный уголок. -- Кому ты должна была это отправить? И куда?

-- Летавкой в Сатвер. Давнему в черном.

-- Что за Давний в черном? -- нахмурился Мадре. -- Можешь его описать?

Темулли наконец подняла голову и вытерла ладошкой покрасневшие глаза.

-- Могу. Высокий, худой, волосы седые... Я плохо рассмотрела, потому что боялась, и было темно. И еще -- у него такой серп, -- девочка с трудом сглотнула и поводила пальцем по своему плечу, -- красный на белом.

Люб поерзал, нахмурился и снова потянул подругу за рукав:

-- Скажи... Это было твое первое письмо?

На его сморщенной мордашке явно читалась желание верить, что Давние ни о чем не знают. Что это письмо -- единственное, и других не отправлялось.

Девочка молча кивнула и начала смущенно теребить зеленую косу.

-- Ну, так значит всё в порядке! Чего тут волноваться? -- конопатый облегченно вздохнул и разулыбался, ткнув пальцем в бумагу, которую все еще держал Мадре. -- Письмо -- вот оно. Никто никому не доносил!..

Одрин вынырнул из задумчивости и повернулся к девочке:

-- А ты знаешь, где именно в Сатвере находится твоя мама? Как ее зовут? И еще, опиши, пожалуйста, как она выглядит.

-- Она красивая, -- вздохнула Тему и, словно солнечный луч, по заплаканному лицу ее промелькнула улыбка. -- Волосы зеленые, как у меня. И коса до пояса. Зовут Бригида. А находится в тюрьме... Туда еще нужно спускаться по лестнице, -- Темулли снова помрачнела и заговорила медленно, словно постепенно вспоминая подробности страшной картины. -- Все время вниз и вниз, а стены под рукой холодные и сырые... И еще там дышать тяжело, потому что давит. Вот сюда, -- девочка прижала к груди сжатый добела кулачок.

Одрин уставился на пылинки, кружащие в пропитанном светом воздухе.

Сатверская тюрьма. Значит, все пути сейчас ведут туда. Комтур Олав Эйнар -- ведь, похоже, что именно его описала Темулли; собственный сын Торус, -- с кем еще им предстоит встретиться? И какой итог будет у этой встречи? Какова нынче цена свободы и любви?

Мевретт ухватился рукой за угрожающе скрипнувший шкаф и осторожно поднялся. Держась за плечо споро подскочившего Люба, добрел до окна и, толкнув, распахнул рамы настежь. Подняв руку к груди, потянул за серебряную цепочку на шее. Звенья холодной змейкой побежали по коже, и он вспомнил, что манок оставил Триллве.

-- Люб... -- Мадре повернулся к мальчику. -- А у тебя есть летавка?

-- Ну... -- протянул Люб, а потом решительно кивнул. -- Меня отцовская знает, если нужно.

-- Нужно, -- мевретт сжал худенькое мальчишеское плечо. -- Нужно будет отправить письмо мевретту Сианну. Тему, -- Одрин повернулся к девочке и кивнул в противоположный угол библиотеки, -- там на столе бумага и карандаш. Принеси, пожалуйста, мне идти долго.

Девочка вскочила и, закинув зеленую косицу за спину, побежала за письменным прибором.

-- Господин мевретт, а хуже не будет? Я боюсь! -- донесся с другого конца комнаты ее пронзительный голосок.

Одрин разом обрадовался и поморщился тому, что Тему постепенно приходит в себя, и крикнул в ответ:

-- Не бойся!

А потом буркнул себе под нос:

-- Хуже уже просто быть не может...

Вздохнул и посмотрел на Люба:

-- Ты хорошо Сианна помнишь? Я имею в виду, внешний вид?

-- Высокий, черноволосый, зеленоглазый, рядом всё время таскается этот... Себастьян Лери, -- вытянувшись в струнку, отчеканил рыжий. Мевретт удовлетворенно кивнул и, пристроившись на подоконнике, начал набрасывать Алиелору записку с описанием матери Темулли. Просил осторожно выведать, жива ли. Хотя, откровенно говоря, сам сильно в этом сомневался. Он через плечо покосился на мордашку Тему, освещенную надеждой, и вздохнул, мысленно пообещав в случае чего взять девочку под свою опеку. Следом написал элвилинской разведке в Сатвере, повторив приказ, и повернулся к Любу:

-- Зови свою птицу...

-- Ага... -- рыжий подскочил к окну и, высунувшись, высоко и коротко свистнул. Через секунду весьма упитанная пестрая летавка уже переступала лапками по его голове. Пичуга важно раздувала перышки, глубокомысленно чирикала и вообще делала вид, что всю жизнь провела в этом патлатом гнезде.

Темулли заулыбалась и почесала птице горлышко.

Одрин тоже поднес руку к Любовой макушке. Летавка неодобрительно покосилась на мевретта, подумала, и, переваливаясь, важно перешла ему на предплечье. Мадре приладил письмо к лапке и передал птицу в руки хозяину:

-- Давай, отпускай. Только хорошенько представь себе мевретта Сианна, -- Одрин строго посмотрел на мальчика и добавил: -- И волосы у него до плеч, смотри, не перепутай.

-- Да помню я... -- недоуменно пожал плечами Люб и, зажмурившись, подкинул летавку в воздух.

Тему посмотрела вслед исчезнувшей птице, вздохнула и потянула старшего элвилин за серебристый рукав:

-- А он ее спасет? -- спросила она. -- Маму? Он сможет?

-- Во всяком случае, он постарается сделать все возможное, -- тихо сказал мевретт, глядя в пронзительно синее небо и положив ладонь на голову девочке: -- Лучше него все равно ни у кого не получится...

-- Всё будет хорошо, -- убежденно кивнул Люб, тоже глядя в синеву. -- Обязательно. Иначе просто нечестно...

Они постояли еще немного, щурясь от солнца, вдыхая напоенный хвойным запахом воздух и слушая негромкий шепот Дальнолесья. Глубоко в чаще кукушка начала отсчитывать чью-то судьбу, и Одрин, развернувшись, осторожно уселся на полу под окном. Темулли сползла по стеночке рядом и улыбнулась ему сквозь набежавшие слезы.

-- Все будет хорошо... -- эхом повторила она.

-- Слушай, Тему, -- Мадре устало потер глаза, -- а ты знаешь, где у Звингарда находятся его особенные зелья?

-- Ага. В крайнем шкафу, на самой верхней полке, -- задумчиво проговорила она и хихикнула. -- Там у него настойка корня валерианы, флаконов восемь. Только ключ он прячет.

-- Да? -- удивился мевретт, -- интересно, а зачем она ему в таких количествах? Хотя... -- Мадре вспомнил, кто нынче выступает в качестве помощника лекаря, и решил, что восемь флаконов -- это еще маловато.

-- Нет, валериана -- это не совсем то, -- покачал головой Мадре. -- А он случайно не говорил, нет ли у него какого-нибудь особенно мощного эликсира? Чтобы силы вернулись?

-- Не-а... -- помотала зеленой головой Темулли, -- мне он ничего такого не рассказывал. Хотя, -- она авторитетно подняла палец, -- я точно знаю, что для этого нужно пить бульон, гулять и..

-- Тему! -- простонал мевретт. -- Ну некогда мне гулять. Мне очень нужно попасть в Сатвер. И как можно скорее. Слушай... -- он немного виновато посмотрел на девочку: -- А может, Ису ограбить? Ну, Колдунью-с-Болота? У нее же наверняка должно что-то такое быть. Насколько я помню, в Леден-Вер была огромная алхимическая лаборатория.

-- То есть, вы нам предлагаете теперь вместо луков начинать таскать зелья, -- понимающе кивнул Люб, вылавливая из воздуха летавку с ответом Сианна, что он все понял и все сделает.

Одрин возмущенно фыркнул, но потом, улыбнувшись, пожал плечами и стал привязывать к ножке пестрой второе письмо. Выпустил упитанную птичку в окно.

-- Ну, получается, что вроде так... -- возвратился он к теме разговора, -- и потом, со мной вы это весьма ловко провернули.

Тему зарделась от удовольствия, и закивала:

-- Ладно. Сделаем, не беспокойтесь. Только, -- она скосила серые глазищи на Одрина, -- чур, вы меня возьмете с собой.

Мевретт неопределенно хмыкнул и серьезно сказал:

-- Понимаешь, взял бы, да вот тут одна загвоздка... Велит в отъезде почитай четыре дня, Сианн сегодня уехал, я уеду. Идринн все-таки, как ни крути, слабая женщина, должен же кто-то будет приглядеть за замком? Ну и соответственно за Колдуньей с Болота -- как бы она тут чего не учинила. Думаю, что у вас с Любом это выйдет лучше всех... -- Мадре опустил голову, пряча улыбку. -- Вы вообще, талантливые.

-- Смеетесь, ага, -- надулась Темулли.

-- Ну и что... Зато дело говорит, -- Люб, похоже, вдохновился открывающимися перспективами и радостно потер руки. -- Приглядим. Обязательно... О! Мы ее перевоспитаем, -- он мечтательно поднял глаза к лепнине на потолке, -- она нам будет сказки на ночь рассказывать.

-- Э-э-э! Не переборщите, -- Одрин с сомнением оглядел горевшее вдохновенным огнем лицо рыжего. -- Сказки -- это, пожалуй, лишнее...

Внезапно опять накатила волна боли, перед глазами медленно двинулись в плаванье книжные шкафы, а в горло метнулась горечь.

-- Идите... попробуйте выяснить, где Иса прячет зелья... -- мевретт запрокинул голову к стене, закрывая глаза и чувствуя, что стремительно проваливается в глубокий тяжелый сон.

Дети тихонько встали и Люб, утянув с дивана розовую шелковую подушку, осторожно подложил ее под затылок Мадре. Тему с сомнением оглядела бледное лицо спящего. Хотела, было, что-то сказать, но мальчик решительно потянул подругу к двери, сильно сжав тонкую ладошку.

-- Да пошли уже, пусть отдохнет, -- он протиснулся наружу и придержал для подружки тяжелую дубовую створку. Повторил присловье отца: -- Крепкий сон, как ничто другое, ставит на ноги.

-- Угу-угу, -- недовольно пробурчала Тему, исподлобья оглядывая пустой коридор, в котором стояла непривычная тишина. -- Но когда вернемся, я ему сделаю компресс.

Рыжий фыркнул и потащил девочку к винтовой лестнице, обнесенной ажурными чугунными перилами.

-- Клаудиа с кухни мне тут недавно жалилась, что Колдунья заказала какой-то умопомрачительный обед из пяти блюд и десерта и велела подать в оранжерею, -- сообщил мальчик, на ходу обернувшись через плечо. -- Представляешь, заливное из мускула гребешка, яки-тори, сабджи и еще какой-то ужас, я еле запомнил...

-- Да не топай ты так, -- дернула его за руку зеленоволосая, -- аж гудит все вокруг. Ну, как она услышит, рассердится?

-- Пфэ, она по-любому злиться будет, -- легкомысленно бросил Люб и толкнул украшенную витражом дверь оранжереи. Дети влетели внутрь и ошеломленно застыли на пороге. Исследуя Твиллег вдоль и поперек, они не раз захаживали сюда, очень уж Темулли приглянулись огромные анютины глазки. Но в этот раз помещение показалось незнакомым. В первую очередь их встретил запах. Не обычный для просторной оранжереи нежный аромат цветов и зелени, а резкая, шибающая в нос сладость с примесью ванили и меда. Следом -- поразило огромное, сооруженное прямо на полу и блистающее шитым золотом ложе. По всей постели были разбросаны пестрые шелковые подушки, а в самой середине в непринужденной позе возлежала Иса Анфуанетта эйп Леденваль и задумчиво созерцала прозрачный потолок оранжереи. Колдунья неспешно курила кальян, сосуд которого, стоявший на низкой скамеечке, был инкрустирован янтарем, а чубук сиял позолотой. Дама повернула голову к двери и, сонно прищурившись, оглядела Люба и Тему. Взгляд ее задержался на девочке, Иса нахмурилась, будто что-то припоминая, и резко села:

-- Что-то случилось с мевреттом Мадре? Ему стало хуже?

Тему подумала, что хорошо было бы сейчас услать Колдунью куда подальше и спокойно покопаться в ее вещах. Она собралась, было, уже наврать с три короба, что Одрин срочно требует Ису к себе, дабы попрощаться, но вовремя сообразила, что такого мевретт ей уж точно не простит.

-- Нет-нет, все хорошо, -- девочка как можно шире улыбнулась и восхищенно распахнула глаза: -- Как здесь красиво...

-- А мы тут вот... -- помялся Люб, -- цветы полить... Нас мэтр Звингард прислал.

-- Передайте этому недоучке, -- едко сказала Иса, вытаскивая шпильки из высокой прически и с облегчением встряхивая головой, -- что пока я здесь, то оранжерея становится моими личными покоями.

Ее густые черные волосы тяжелыми волнами рассыпались по плечам, и Колдунья вытащила из-под подушки перламутровый гребень.

-- Нравится? -- она покосилась на глядевшую во все глаза Темулли и усмехнулась. -- Это с Побережья. Есть там умельцы по жемчугам, да раковинам.

-- А можно посмотреть поближе? -- робко спросила девочка и сделала несколько неуверенных шагов в сторону золотого ложа.

-- Смотри, -- милостиво разрешила Колдунья и похлопала по ярко-алой шелковой подушке, приглашая Тему присесть рядом.

Люб же, видя, что дамы не на шутку увлеклись сугубо женскими штучками, заскучал и, заложив руки за спину, пошел прогуляться вдоль куртины с тимьяном. Он задумчиво оглядывал созревшие коробочки и напряженно гадал, а привезла ли вообще Колдунья с собой хоть какие-то зелья. Внезапно взгляд его уперся в лежавшую на мраморном полу одинокую розу такого темного густого оттенка, что цветок казался почти черным. Мальчик покосился в сторону Исы, вспомнил, что теперь он тоже отвечает за замок и, прокашлявшись, негромко сказал:

-- Мэтр Звингард очень трепетно относится к своим цветам, леди. Не стоит их рвать и уж тем более разбрасывать где попало.

Иса недоуменно повернула голову к рыжему, нахмурилась и, раздраженно отбросив гребень, резко встала.

-- Какие еще цветы? -- быстро подошла к Любу, шурша шелковыми юбками, и подняла розу. Повертела привядший цветок в руках, а потом, резко изменившись в лице, отшвырнула его, зашипев, точно рассерженная кошка.

-- Ой, вы что, шипами укололись, да? -- проявила сочувствие Темулли, вставая на четвереньки и запуская руку под стойку с цикламенами, куда, по ее наблюдениям, и ускользнул перламутровый гребень.

Иса мрачно сверкнула в сторону девочки зелеными глазами, но потом, улыбнувшись каким-то своим мыслям, ласково сказала:

-- Ох, детка, что же ты по полу-то ползаешь? Слуги придут -- достанут. Сядь-ка лучше со мною рядышком, да поболтаем немного, -- она двинулась обратно к ложу и кивнула Любу, приглашая: -- Это и вас касается, юноша.

Мальчик осторожно поднял с пола надломившийся розовый бутон, недоверчиво похлопал рыжими ресницами и двинулся следом. Когда они втроем устроились в позолоченное гнездышко, Иса прижала к груди очередную подушку -- на этот раз медового цвета, расшитую рыжеватыми цветами, и горестно вздохнула.

-- Я так давно не была в Твиллеге... -- она потерлась бархатной щекой о пышную кисточку. -- Замок так изменился... и столько новых лиц. Так сложно сразу всех запомнить. Может, вы мне немножко поможете? -- Колдунья светло улыбнулась, глядя ясными глазами на Темулли.

-- Ну, поможем, наверное... -- девочка неуверенно покосилась на Люба и пожала плечами. -- А что вы хотели бы узнать?

-- Да, в общем-то, ничего особенного, -- очаровательно сморщила носик Иса, и Тему на мгновение показалось, что где-то в глубине колдуньиных глаз промелькнула черная тень, словно от крыльев бабочки траурницы. -- Обыкновенное женское любопытство. Вот кто, например, та рыжая незнакомка, которая уехала сегодня рано утром?

-- Кто-о? -- Тему подняла кристально честные глаза на Колдунью. -- Талька что ли? Так она, вроде, дня три как отбыла...

-- Четыре, -- рассеянно поправил девочку Люб, прикидывая, разумно ли впутывать в эту историю собственную сестру.

-- Девочка, -- Иса загадочно посмотрела на Темулли и улыбнулась краешком губ. -- А хочешь, я сделаю тебе подарок?

Зеленоволосая ойкнула, покусала нижнюю губу и, стараясь не глядеть на Люба, смущенно кивнула.

-- А чего бы тебе хотелось? -- госпожа эйп Леденваль мягко накрыла ладонью кулачок Темулли и склонила к плечу голову: -- Может, игрушку?

-- А у вас тут медведя, случайно, нет? -- девочка с надеждой оглядела оранжерею, а потом разочарованно вздохнула и изрекла: -- Ну конечно, я, как всегда, хочу от жизни слишком многого...

-- Второй монолог Розамунды? Почитываешь "Орхидею" на досуге? -- понимающе кивнула Иса и улыбнулась. -- Нет, с собой я, конечно, игрушек не вожу, но, видишь ли... -- она щелкнула пальцами, и в воздухе закружились осенние листья, с тихим шуршанием опускаясь на постель.

-- Тему... -- озабоченным шепотом позвал Люб, косясь на восторженное лицо подруги. Но девочка не услышала, она собирала листья и мурлыкала себе под нос что-то веселое.

-- Я могу многое... -- мягким голосом продолжала Колдунья. -- Какого бы медведя ты хотела?

-- Большого, почти с меня... -- Темулли покрутила в руках красный кленовый лист с желтоватыми прожилками. Подняв голову, посмотрела его на свет. -- А цвета пусть будет зеленого. Вот как этот клен летом...

Иса усмехнулась, вздернув брови, однако, спорить не стала. Спустя мгновение, прямо в воздухе перед постелью завис огромный игрушечный медведь цвета травы середины страдника. Он покачнулся и плавно поплыл в руки Темулли. Девочка восторженно пискнула и заключила игрушку в объятия. Уткнувшись в нее носом, растроганно пробормотала:

-- Спасибо вам...

-- Да, ерунда, -- махнула изящной ручкой Иса и погладила Тему по голове. - А я имела в виду совсем не ту девушку, которая отбыла давно. Я спросила про рыжую, которая вместе с нашим мевреттом Мадре была. Давняя. Кто такая? Откуда взялась?

В это время Люб, которому совершенно разонравились огромные глаза Темулли с настолько расширившимися зрачками, что стали похожими на глаза Давнего, поднялся. Подошел к фонтану и окунул туда отломанный розовый бутон. Темные лепестки раскрылись, чашечка цветка стремительно напитались прохладной влагой, и мальчик, развернувшись, метко бросил бутон прямо в лицо подружке.

-- Ай, что ты делаешь! -- закричала девочка, отбрасывая шлепнувшую ее по щеке мокрую розу. -- Холодно ведь!

Потом провела ладонями по лицу и посмотрела на Ису совершенно нормальным взглядом.

-- Аррайда, что ли? -- Тему похлопала ресницами и еще крепче прижала к себе медведя. -- А я не знаю...

-- Ну, как же... -- Иса дернула белоснежной щекой. -- Она же тут везде, похоже, побывала. А ты не знаешь...

Неприязненно уставилась на Люба:

-- А ты, мальчик? Знаешь?

-- А что это вы тут магию распускаете? -- из-под бровей насупился на нее Люб. --Темулли вон, заколдовать пробовали.

-- Чего-о? -- зеленоволосая приоткрыла рот и на всякий случай отодвинулась от Исы подальше.

-- Ты что-то путаешь, милый, -- оскалилась на него Колдунья и опасно прищурилась: -- И любьи пащенки иногда ошибаются, не смотря на то, что близки к магии. Мы просто мило беседуем, ведь правда, девочка?

-- П-правда... -- Темулли почему-то стало очень неуютно. Ей внезапно представилось, что красивое и утонченное лицо Исы эйп Леденваль сейчас облезет, точно шелуха с печеной картошки, а на месте его явится что-то очень страшное, с темными провалами глаз и оскалившемся черепом. И девочка даже знала, что имя этому страшному -- Смерть.

-- Но я, правда, не знаю... -- выдохнула зеленоволосая, зажмурившись. -- Я же все время в лазарете, меня Звингард никуда не отпускает. А она туда не захаживала, видать, не болезная... -- элвилиночка приоткрыла один глаз и робко глянула на Колдунью-с-Болота. Та же опять сияла красотой и обаянием, внимательно глядя в глаза Любу и наматывая на палец длинную прядь черных, как ночь, волос. Рыжий немного поморгал, побледнел и, сглотнув, пробормотал:

-- Ну, я ее видел. Она воин, определенно, об оружии вон рассуждала совсем как мой папа. Может, ее к нам издалека пригласили? Хотя, в замке судачат, что она с неба упала.

-- Ага, Триллве... -- кивнула Темулли, ссаживая с рук медведя и выкарабкиваясь из подушек.

-- Кто? -- прищурилась Иса. -- И что, этот дурень действительно верит в сказки с упавшими звездами?

Она раздраженно поднялась, пнув между делом скамеечку с кальяном. Изящная курительница гулко покатилась по светлому мрамору, а дама, зашипев, опустила ногу в миниатюрной парчовой туфельке на валявшийся неподалеку розовый бутон:

-- Ненавижу... Так значит, мальчик вырос, но до сих пор хочет сказку?

Иса подобрала юбки и быстрым шагом пошла вглубь оранжереи. Она, точно тронувшись рассудком, монотонно бормотала под нос:

-- Есть такая старая-престарая история, о том, как одна звездочка заблудилась в небесах и нечаянно упала на землю... -- голос Колдуньи становился все громче, -- наивная, решила, что там ей будут рады, -- в конце Иса уже злобно завизжала: -- А ее там взяли и отравили!

Она резко остановилась, несколько раз шумно вздохнула, положив ладонь на вздымающуюся грудь, и, опустившись на колени возле грядок с валерианой, начала сосредоточенно в них копаться.

Темулли, уяснив, что Исе сейчас определенно не до них, метнулась к лежавшей на мраморной скамье кожаной сумке Колдуньи. Рыжий же сделал вид, будто страшно заинтересовался фонтаном. Он скрестил руки и, с задумчивым видом созерцая играющие бликами струи, встал между Тему и Исой Анфуанеттой. Девочка быстро развязала сумку, запустив туда руку, наобум схватила несколько пузырьков и засунула их себе за пазуху. Потом она ухватила медведя и, прижав того к животу, спиной начала отступать к двери:

-- Ну так мы того... пойдем, ага? -- радостно прокричала она в глубь оранжереи.

Иса поморщилась, однако не обернулась и не ответила. Именно в этот момент рука ее, погруженная по локоть в заросли валерианы, нащупала-таки вожделенную захоронку мэтра Звингарда.

Люб выскочил вслед за подругой, оглушительно грохнув дверью.

Глава 18.

Твиллег

Одрину снился туман. Совершенно плотный, серый, душивший все окружающие звуки. На этот раз Триллве в нем не оказалось и мевретт, вытянув руки, вслепую начал двигаться вперед. Вскоре ладони его встретились с шершавой, поросшей влажным мхом каменной стеной. Он поднял вверх лицо и посмотрел, как темный камень над головой постепенно растворяется в липком тумане.

-- Башня... -- пронеслась холодная, точно железо, мысль, и Мадре поежился, ощущая, как с невидимых туч начинает сыпать за воротник колкий осенний дождь.

Внезапно что-то больно кольнуло его в ухо. Элвилин дернул плечом, повернул голову и проснулся. На него смотрел черный внимательный глаз, похожий на одну из тех бусинок, которыми Виолет расшивала рубашки Твиллегским девицам. Летавка пискнула и попыталась снова клюнуть Мадре. Мевретт поморщился, отпихнул от себя нахалку и сел. Он уже было собрался сочинять для Люба речь о том, как полагается дрессировать почтовых птиц, как вдруг понял, что на него смотрит Иллирит. Одрин на мгновение застыл, потом осторожно протянул летавке чуть дрожащую руку, и пестрая пичуга вспорхнула ему на запястье. К лапке птицы был кое-как привязан грязный лоскут, топорщившийся во все стороны грубыми нитками, и мевретт осторожно, стараясь не испортить послания, начал освобождать Иллирит от ее ноши. Расстелил ткань на коленях и побледнел, увидев, какими чернилами было написано письмо. Он с трудом поднялся, держась за подоконник, и, пошатываясь, вышел из библиотеки.

В коридоре Мадре чуть не сбили с ног летевшие быстрее ветра Темулли и Люб.

-- Мевретт! -- завопила девочка, приплясывая вокруг Одрина и трепетно прижимая к груди игрушечного медведя совершенно возмутительного зеленого цвета, -- у нас получилось! Правда! Только вот... -- она остановилась и смущенно скривилась, -- я точно не знаю, чего там успела прихватить.

-- Тему, подожди, не кричи... -- Мадре побледнел, приложил пальцы к вискам и с мольбой посмотрел на девочку. -- Где сейчас Звингард?

-- А не знаю, я его после обеда не видела, кажется, он из замка отбыл. Слушайте, -- она суетливо оглянулась, взмахнув зеленой косой, -- а может, мы быстренько уйдем отсюда, пока Колдунья не спохватилась?

-- Давайте в лазарет! -- рассудительно сказал Люб. -- Там и Звингарда можем застать, и Иса вряд ли сунется. Она у него в валерьянке... ой... -- конопатый захихикал.

Темка кивнула приятелю, и тот, ухватив вяло сопротивляющегося мевретта за руку, потянул его мимо пафосных статуй великого скульптора эйп Леденваля.

Из приоткрытых дверей лазарета валили удушливые клубы желтого дыма, и элвилиночка как-то враз заскучала. Изнутри послышался надсадный кашель, неприличные ругательства, сказанные печальным голосом, и на пороге возник лекарь собственной персоной.

-- Танулли, -- Звингард выпученными слезящимися глазами посмотрел на девочку, снова судорожно закашлялся и чихнул, словно гром прогремел. -- Как ты могла допустить, чтобы целый чан отвара грыжника не просто выкипел, а еще и сгорел практически дотла? Это надо было о-очень сильно постараться.

-- Звингард, сейчас не время! -- Одрин решительным жестом подвинул лекаря в сторону и, опершись о косяк, ввалился внутрь. -- Да откройте же вы окно! -- мевретт плюхнулся на Темкину постель и мрачно помахал ладонью перед носом.

Девочка, усадив медведя на скамью, со всех ног кинулась выполнять приказ, стараясь выглядеть как можно более занятой и деятельной. Сквозняк буквально вынес удушливое марево в коридор, следом выскочила Тему, неся в руках пустое ведро.

-- Люб, ты мне друг? -- завопила она пронзительно. Одрин застонал, а Звингард тяжело вошел следом и уселся напротив него, неодобрительно покосившись на зеленого соседа. Обычно горделивый и величавый, лекарь сейчас выглядел устало, на лбу залегла озабоченная складка, и даже огненно-рыжие волосы казались припорошенными пылью. Хотя, скорее всего, это действительно была пыль.

-- Раненых в деревушке много, двое -- совсем тяжелые. Хорошо, что там с ними знахарка местная оказалась, Мелисса, -- мэтр устало потер глаза и покосился на тихо вошедшую в дверь Темулли. Люба с ней не было, очевидно, девочка отослала его за водой. -- Я ее, почитай, лет семьсот уже знаю, с самой лучшей стороны.

Мевретт невольно хмыкнул. А лекарь продолжил, как ни в чем не бывало:

-- Мелисса приглядит за ними пока, а я сам ближе к вечеру опять туда поеду. Так ты уж будь добра, -- он взмахнул толстым пальцем перед носом Темулли, -- чан очисти от гари, да новое лекарство приготовь... Ты-то сам как? -- лекарь повернулся к Одрину.

Мадре поморщился:

-- Это потом. Сейчас скажи: можешь это прочитать? -- он протянул Звингарду окровавленный лоскут.

Дедка привстал, одернул зеленую мантию, заляпанную бурыми пятнами, взял в руки письмо.

-- Откуда ты его взял? -- спросил он, нахмурившись. -- Это что, кровь?

-- Иллирит принесла, -- коротко бросил Мадре и почувствовал, как сердце тяжелым камнем заворочалось в груди, -- от Триллве. А я... я не знаю этих рун.

Звингард кашлянул и, пристроившись обратно на скамью, повертел в руках послание. -- А и не мудрено, -- кивнул он патлатой головой. -- Этими знаками, поди, уж три тысчи лет никто не пишет. Когда-то народ элвилин их использовал, но потом простые руны детей Люба все больше входили в обиход, и сейчас наша письменность выглядит совсем по-иному.

-- Ты меня байками о письменности не корми. Лучше ответь, -- Одрин с надеждой вскинул серые глаза. -- Сумеешь понять?

-- Кое-что... -- Звингард нахмурился и беззвучно зашевелил крупными губами, погрузившись в чтение. Читал он долго, Темулли уже дважды успела пересчитать кисточки на пестром покрывале, свисавшем с кровати. Причем, счет все время сбивали обутые в мягкие кожаные сапоги ноги Одрина, нетерпеливо постукивавшие по полу.

Наконец, Звингард поднял голову и задумчиво произнес:

-- В общем, так. Здесь говорится, что с Триллве в узилище сидит Сандра-Талька Цмин эйп Лаариваль.

Зеленоволосая ойкнула.

-- Велита дочка? -- недоуменно поднял брови мевретт. -- А ее какой леший туда занес? Вроде еще вчера во дворе непотребное бренчала и по чужим сундукам лазила.

Огненноволосый лекарь хмыкнул, припомнив, что именно в чужих сундуках отыскала менестрелька, и что Одрин сказал по этому поводу.

-- Это мевретт Сианн был, -- мрачно заметила Тему. -- А Талька четыре дня назад уехала, так Люб сказал.

Огненноволосый зыркнул в ее сторону:

-- Ты, Тумулли, держи язык за зубами, ясно? Пока не понятно ничего, незачем мальца пугать.

-- Ну, хорошо, а дальше? -- Одрин нетерпеливо подался вперед.

-- А все, -- коротко вздохнул Звингард.

-- То есть, ты хочешь сказать, -- начал постепенно заводиться Мадре, -- что битых полчаса пялился в это письмо, чтобы зачитать нам одну фразу?

-- Ну... -- невозмутимо протянул лекарь и разгладил на коленях мантию, -- тут вообще немногословно... Видимо, чернил не хватило.

Тему, глянув на потемневшее мевреттское лицо, почувствовала, что назревает гроза, и сочла за благо унестись на помощь Любу, брякнув напоследок дверью лазарета.

Одрин вздрогнул и с большим трудом задавил в себе страстное желание шарахнуть рыжего лекаря молнией. Он собрался, было, уже начинать отчаянно льстить Звигарду, дабы сподвигнуть того к новым подвигам перевода, как вдруг...

-- Таля, ты где? -- донесся из-за ближайшей ширмы слабый голос.

Одрин сорвался с места и, покачнувшись, устремился на звук.

***

Откуда-то потянуло сквозняком. Внезапный порыв живительного, свежего лесного воздуха, чуть отдающего запахом гари. Что, ордальоны забыли дверь запереть? Или это опять идет кто-то по нашу с Талькой душу? Я попыталась сесть, загораживаясь ладонью от невесть откуда взявшегося, и ощутимого даже через сомкнутые ресницы, солнечного света. Но сосной не пахнет в тюремных подвалах!

-- Холодно... Жаль, что твой плащ потерялся, Таль...

Что-то грохнуло, зашуршало совсем рядом. Я собралась, было, разлепить сонные глаза, как вдруг почувствовала, как меня тормошат и прижимают к себе сильные руки.

Ты? Неужели это снова ты?!

В испуге я зажмурилась еще крепче. Иначе все кончится, иначе все будет, как в прошлый раз... Я обняла Одрина, уткнулась ему в шею, вдыхая родной запах, попыталась сказать, как я его люблю, но слова упрямо застревали в горле.

-- Ты вся дрожишь, -- услышала я его взволнованный голос. -- Звингард, дай сюда вон тот плед, быстро!

Заскрипело, недоуменный бас лекаря пробурчал что-то нечленораздельное, и вскоре мне на плечи опустилась теплая и мягкая ткань.

-- Что там упало? -- наконец-то смогла произнести я, вслепую пытаясь найти ладонь Мадре, истово надеясь, что пока я держусь за нее, сон мой будет продолжаться. -- Звингард, а вы мне тоже снитесь? Вы живой?

В ответ донеслось покашливание, недоверчивое хмыканье и лекарь загудел:

-- Деточка, ну я, конечно, стар, но еще жив. Определенно... А это еще что?

-- Не видишь? Кот, -- Одрин крепко сжал мою ладонь, другой рукой поправляя плед у меня на плече. -- Скорее всего, Тему его в замок притащила.

-- Здоров уж больно, телок... -- мрачно буркнул Звингард. -- Теперь я понимаю, кто у меня в оранжерее всю грядку с валерианой разворотил. Уж я этой Туилли уши-то вместе с ее питомцем пообрываю...

Через дыру на порванной штанине я почувствовала, как мокрый и холодный кошачий нос мимолетно ткнулся мне в ногу, а потом рядом раздалось громовое мурлыканье.

Я счастливо засмеялась и положила голову Одрину на плечо, попутно ловя непослушный соскальзывающий плед.

-- Как вас много... мне снится... Расскажу Тальке, что замерзла, а теперь тепло...

-- Передайте ей, чтоб не забывала колено мазать, -- донесся до меня невозмутимый голос Звингарда.

-- Ага... передам... а чем? -- я купалась в блаженном состоянии тепла и покоя, ощущая, как Мадре легко касается губами моих волос и прижимает меня к себе все крепче.

-- У нее с собой мазь целебная должна быть, -- задумчиво сообщил лекарь, -- хотя, зная эту безголовую девицу, спешу предположить, что лекарство она уже потеряла.

-- Звингард, -- голос Мадре зазвучал подозрительно ласково, -- а вам не кажется, что беспокоиться о больном колене, сидя в Сатверской тюрьме и рискуя с минуты на минуту потерять голову, несколько глупо?

Дедка крякнул, фыркнул и обиженно загудел себе под нос:

-- Ну, конечно... куда уж я со своим-то опытом лезу. Ты-то у нас, чай, мевретт, существо всезнающее. Вот и в лекарском деле, небось, получше некоторых старых дурней шаришься...

-- Слушай, ну, не стони, -- с досадой сказал элвилин, -- сам ведь прекрасно понимаешь, что я прав. Молчишь? Ну, вот видишь...

На мои колени вступили мягкие кошачьи лапы, и их обладатель, к слову, весьма тяжелый, начал умащиваться, мазнув мимоходом пушистым хвостом по моему подбородку. Протянув руку, я наощупь почесала кота за ухом.

Одрин легко встряхнул меня за плечи:

-- Триллве, милая, мы тебе не снимся. Ты взаправду сейчас в Твиллеге, я сам не понимаю, как это может быть, -- голос его дрогнул. -- Девочка, подумай, у тебя это как-то получается!

-- Не снитесь? -- я до боли наморщила лоб. -- Но Талька сказала... в камере нет портала. Она сказала, что тот, который ее в тюрьму выкинул, был неисправен, обратно через него пройти нельзя... Она искала, а я сплю... потому что хочу быть с тобой, Одрин... мне плохо без тебя... словно нить натягивается, натягивается, и вот здесь... болит, -- я, высвободив руку, прикоснулась ко лбу между бровями.

Мадре, отведя мою ладонь, поцеловал меня в лоб.

-- Ты что-то умеешь, Аррайда... -- потрясенно сказал он. -- Что-то такое, чего даже я, столько лет проживший на свете, не встречал... На каком языке ты написала мне письмо сегодня? И почему... кровью?

Я почувствовала, как плед снова сползает, и поняла, что мевретт решил лично удостовериться, есть ли на моем теле смертельные раны и в каком количестве.

-- На каком языке? -- мой сон понемногу переставал напоминать наваждение. Он был таким реальным, что я начинала верить тому, что втолковывал мне Одрин. -- На том, что и говорю... на языке Давних, наверное... хотя, вы вот элвилин, а тоже меня понимаете.

-- Это единый язык, Триллве, сейчас его часто используют и те, и другие, -- руки Мадре замерли, и он коротко выдохнул. -- Звезды, во что превратилась твоя одежда? К лешему эти окровавленные тряпки! -- я почувствовала, как жених осторожно освобождает меня от рубашки, а потом на мои плечи лег гладкий прохладный шелк. -- Оденешь пока мою...

Мевретт помог мне просунуть руки в рукава и повысил голос:

-- Так, Звингард! Давай, подымай свой зад со скамейки и тащи сюда бинты и заживляющую мазь.

Лекарь густо и протяжно вздохнул, потом, кажется, скрипнула скамья под его грузным телом. Дедка завозился, снова чем-то заскрипел, кряхтя и охая, загремел склянками.

-- На вот, держи, -- раздался надо мной его сочный бас, и мевретт на минуту отпустил меня.

Кот недовольно мявкнул и, сойдя с моих коленей, потерся головой об руку.

-- Звингард! -- сердито проворчала я. -- Вы его раной займитесь, Одрина. А я ничего... и согрелась...

-- Это он всегда успеет, -- мевретт ощупал мою голову. И, конечно, сразу попал рукой на шишку. Я вздрогнула и обреченно вздохнула. К полученным в Твиллеге прибавилась еще парочка от рук усердных ордальонов. Видимо, это тоже стало традицией, как и отсутствие кружек. Я стиснула зубы:

-- Ничего... все хорошо... вам досталось сильнее... Отпустите, повернитесь, я посмотрю, -- желание убедиться, что это не сон, что Одрин просто ранен, сделалось неодолимым. Я широко раскрыла глаза...

Услышала, как кот пронзительно, словно предупреждая, мяукнул, и еще успела разглядеть в окружившей меня мерцающей дымке серые глаза Одрина с вертикальными кошачьими зрачками. Такие чуждые, нечеловеческие и такие родные и любимые.

***

Одрин понял, что Аррайда сейчас исчезнет. Ему было неведомо, как, почему, по каким признакам он это определил. Он просто знал и в отчаянии попытался ухватить ее за руки. Триллве внезапно открыла темные, точно спелые вишни, глаза, и в последний момент мевретт успел поймать ее взгляд, полный боли, недоверия и слабой надежды. Когда она пропала, растаяв в золотистой дымке, сердце его будто оборвалось, а в голову снова ударила тошнотворная волна. Мадре закрыл глаза и спросил:

-- Звингард... Ты ее тоже видел?

-- Видел, -- отозвался рыжий, невозмутимо подбирая с пола выкатившийся из руки Одрина флакон с мазью. Кот попытался сунуть любопытный нос в раскинутые по мрамору бинты и тотчас был отстранен непреклонной лекарской рукой.

-- Вот ведь нахал какой, -- буркнул дедка, а потом уважительно произнес, -- но красавец, ничего не скажешь. И больно уж нашего Люба напоминает...

-- Это почему Люба? По-моему, ничего общего, -- отрешенно пробормотал Одрин, сматывая развернувшиеся тканевые полоски и не сводя глаз с окровавленных лохмотьев, валявшихся возле его колен.

-- Да не Велитова сына, а предка нашего родового, -- хмыкнул Звингард, неся свою монументальную фигуру к шкафчикам с лекарствами. -- Ну, легенда такая есть. Только тот златовласый был, а этот вон серый, точно дым от костра. -- Лекарь повернулся, ища глазами кота. -- Куда он подевался-то? Видать, убег...

-- Звингард, да леший с ним, с котом, -- Одрин осторожно поднялся, растер пальцами виски, и щека его дернулась, -- вот ты мне лучше объясни, как такое быть может? Триллве уже второй раз является. И исчезает так же внезапно, -- он сделал шаг вперед и чуть не упал, ухватившись за скамью, покрытую пестрой дерюжкой.

-- Да куда ж ты... -- с досадой бросил Звингард и, взяв мевретта под локоть, помог тому на скамью опуститься. -- Я вот что думаю... -- Любов отпрыск тяжело плюхнулся рядом, отпихивая в сторону Темкиного медведя. -- На аллроан это все похоже... слышал про такой?

-- Еще бы, -- ухмыльнулся Мадре, -- ты же в детстве сам мне книгу про него подсовывал. Что там было? Дольмен, который открывается как угодно и может завести куда угодно? А при чем тут Аррайда?

-- Вот и видно, что ты плохо книгу ту читал, -- буркнул рыжий и, взяв медведя в руки, начал пристально рассматривать. -- Ох, ну и колер у него, однако... Так, о чем я? А... Во-первых, это не дольмен, потому как никаких камней и ничего вещественного он не содержит, -- Звингард укоризненно покачал головой. -- А во-вторых, открывается он не как угодно, а только сильным душевным движением. Горем там, к примеру, страстью, страхом или злобой лютой. Вот Триллве твоя сама на этот аллроан похожа. Только, видать, не знает об этом.

Лекарь посмотрел отсутствующим взглядом в окно, за которым на фоне пронзительного синего неба ярко зеленела верхушка росшей во дворе пинии, и негромко вздохнул.

-- Раньше вот, говорят, мы все летать умели, да только забыли об этом. После того, как Ворота междумирья закрылись, да Нор-Гейт затопило. -- Звингард посадил игрушку на место, облокотился на нее локтем и подпер подбородок рукой. Одрину показалось, что Любов отпрыск не иначе как вздремнуть собирается, и возмущенно пихнул того в бок:

-- Так что же делать-то теперь? Если ты говоришь, что она сама летает, так почему же ее назад уносит? -- спросил он, пытаясь вспомнить, где совсем недавно то ли слышал об аллроане, то ли читал.

-- Я же говорю, не умеет она силой пользоваться, -- сонно сказал Звингард и снова клюнул носом.

Мадре обреченно махнул рукой на уставшего дедку и пригорюнился. Прошло уже так много времени, а от Сианна ни слуху ни духу, да и Аррайда ничего о нем не сказала. И разведчики в Сатвере молчат. Нет, ну до чего несправедливо! -- Одрин шарахнул кулаком по дерюжке, и в висках тотчас же дернуло, -- какая-то девчонка запросто, практически из воздуха попадает в узилище к его Триллве, а он сидит в Дальнолесье и без посторонней помощи не может сделать и шага.

Дверь приоткрылась, и Темулли бочком проскользнула в лазарет, втаскивая за собою немного смущенного Люба. Ведро они, похоже, где-то потеряли.

-- А что, мэтр Звингард спит? -- страшным шепотом на всю комнату спросила Тему. -- Ну, тем лучше.

Она подскочила к Мадре и, боязливо покосившись на приоткрывшего во сне рот лекаря, сунула мевретту в руки прозрачный продолговатый флакон:

-- Во! Это то, что вам нужно.

Одрин неуверенно покрутил бутылочку в руках:

-- Но, Тему, -- он кашлянул, -- на ней же ничего не написано. Ты уверена, что это правильное зелье?

-- Да вот толкование! -- девочка, возбужденно перебросив зеленую косицу с плеча на спину, достала из-за пазухи смятую бумажку. -- Оно приклеено плохо было -- вот и отвалилось...

-- Ну, правда, неизвестно, от какого именно флакона оно отвалилось, -- робко заметил Люб, все это время сосредоточенно сопевший у подружки за спиной.

-- А что, их было несколько? -- Мадре осторожно снял пробку и поднес зелье к носу. Пахло из бутылочки чем-то резким, пряным, но неожиданно приятным. Тонкие ноздри мевретта дрогнули, и он от души чихнул. Звингард всхрапнул, беспокойно пошевелился, но не проснулся, только наклонил голову к другому плечу.

-- Вы бы потише, что ли... -- девочка перевела дух. -- А то боюсь, что мэтр не одобрит наш способ лечения. Там их пять было, -- практически без паузы продолжила она, -- ну, две я сразу потеряла, еще одна в ров булькнула, когда мы за водой ходили, а на одной из оставшихся было написано, что это яд болотной орхидеи. Я ее на всякий случай выкинула. А на этой вот значилось, что зелье сие, сил придающее, "Храбрым витязем" именуется.

-- Скажи, Тему, -- осторожно спросил Мадре, -- а с того флакончика, который яд содержал, часом, ничего не отваливалось?

-- На что это вы намекаете? -- насупилась элвилиночка, -- что я, отраву от целебного зелья по запаху не отличу? Пахнет лимонником, да заманихой. Ну, еще чем-то незнакомым, сейчас точно скажу!

Девочка разгладила бумажку и уселась на краешек скамьи рядом с Одрином.

-- Значит, травы, как я сказала, а еще мышиные хвосты и жабье вымя, -- выпалила она на едином дыхании, заправила зеленую прядку за острое ушко и смущенно добавила: -- Ну вот, как-то так...

-- Жабье что? -- вскинул голову Одрин и поморщился, -- хотя ладно, не говори лучше. Выбора-то у меня все равно никакого нет.

Он немного испуганно посмотрел на Темулли, зажмурился и единым махом опрокинул в себя бутылку. Где-то на задворках сознания мелькнула запоздалая и слегка паническая мысль насчет дозировки, но мевретт решил, что уже все равно поздно, и понадеялся на авось. Желудок внезапно скрутило, элвилин закрыл ладонями рот и согнулся пополам.

-- Мевретт, стойте! -- пронзительно завопила Темулли и вцепилась в его загорелое плечо, -- а... но... там же сказано -- десять капель... -- совсем тихо закончила она.

Звингард подскочил на своем месте, заозирался, выпучив глаза, не иначе, решил, что Твиллег штурмом берут:

-- А? Что? Кто кричал?

-- Теперь уже поздно, -- сдавленно пробормотал Одрин, поднимая голову и утирая ладонью позеленевшее лицо, -- главное, чтобы не насмерть, а остальное -- ерунда.

-- А ну-ка дай сюда! -- это пришедший в себя лекарь выхватил у Одрина бумагу с толкованием и уткнулся в нее носом. -- С ума сошел, -- удовлетворенно кивнул дедка после недолгого чтения и выразительно уставился на мевретта. -- А ты знаешь, что Гильдия алхимиков уже давным-давно запретила использовать в эликсирах вымя жабы? В связи с истреблением поголовья на Гнилом Болоте?

-- И знать ничего не хочу, -- отрезал Мадре и упрямо посмотрел на дедку. -- У тебя одежда Давних есть?

-- Есть, -- мрачно буркнул Звингард, крайне недовольный тем, что его прервали. -- Подберу чего-нибудь, я ее, почитай, три сотни лет собираю. Пациенты-то у меня разные бывают, кое-что и остается. Я и не выкидываю, глядишь, сгодится когда.

-- Надеюсь, они тебе ее добровольно отдали.

-- Что-о? -- обиделся Звингард. И пыхнул, ровно дракон: -- Чай, не с покойников снимаю.

-- Ну ладно, так и давай ее сюда, чего ждешь-то... -- проворчал Одрин и облегченно расправил плечи. Голова внезапно болеть перестала, мышцы напряглись и чуть ли не зазвенели, словно натянутая тетива. Только совсем чуть-чуть еще кружилась голова.

От внимательных глаз Люба не укрылось внезапное преображение старшего элвилин, и мальчик, удовлетворенно глядя на порозовевшие щеки мевретта, пихнул Тему локтем в бок.

-- Мы это сделали! -- возбужденно шепнул он, а потом подскочил к Мадре и заискивающе посмотрел тому в глаза: -- А с вами можно, а?

-- Люб... Ну, мы же, кажется, договорились, -- укоризненно произнес Одрин, наблюдая за тем, как мэтр Звингард кряхтя и путаясь в мантии, опускается на четвереньки и засовывает голову под ближайшую кровать. -- Как я могу уехать, зная, что в замке не осталось никого, кто мог бы в случае опасности забить тревогу? И потом, как же Темулли? Ее ведь нужно защищать...

Девочка промолчала, типично женским движением поправила зеленые волосы над ушком и загадочно улыбнулась. Рыжий покосился на нее и глубоко вздохнул:

-- Ох, скорее уж сестра вернулась бы... или хоть папка ко мне заехал...

Лекарь, вытягивая из-под кровати украшенный серебряной чеканкой сундук, строго глянул через плечо на Одрина и девчонку. Мевретт понимающе кивнул, встав со скамьи, помог дедке выволочь емкость на середину комнаты. Откинув крышку, Звингард молча углубился в изучение содержимого.

-- Ты только очень глубоко не залезай, -- осторожно посоветовал Мадре, морща нос от резкого запаха сушеной полыни, шалфея и мяты, -- а то боюсь, что одежда трехсотлетней давности у сатверских жителей может вызвать некоторое недоумение.

-- А куда Талька поехала? -- Темулли взгромоздилась на скамейку и, усадив к себе на колени игрушечного медведя, спрятала нос в густой шерсти.

-- Кажется, в Школу изящных искусств, в Вениссу, -- Кат задумчиво почесал рыжую шевелюру и уселся рядом с подругой, -- или так куда еще. Она у меня бродяга...

-- Звингард, а Звингард, -- тем временем ядовито поинтересовался Одрин, глядя, как лекарь, постепенно впадая в транс, начинает бережно перекладывать из кучки в кучку содержимое сундука, нежно и подолгу крутя каждую тряпочку в руках. -- Я еще долго тут детей голым торсом смущать буду?

Темка, хихикнув, потерлась лицом о затылок медведя.

Одрин строго покосился в ее сторону и, похоже, в первый раз обратил внимание на новую игрушку.

-- Что это у тебя за зверь такой? -- изумленно похлопал длинными ресницами. -- Странный весьма...

-- А это меня Колдунья подкупить пыталась, все насчет Аррайды выспрашивала, -- пояснила девочка и поспешно добавила. -- Но мы ей ничего такого, честно! Люб вон только сказал, что вы ее Триллве зовете, так Иса беситься начала. А мы сбежали. Ну не могла же я медведя там оставить? -- она любовно оглядела игрушку на вытянутых руках и нежно добавила: -- Его зовут Одрин.

Мадре поперхнулся, закашлялся и осторожно уточнил:

-- Надеюсь, имя этому чудищу дала не Иса?

-- Нет, это я, -- Темулли жутко разобиделась и исподлобья покосилась на беловолосого. -- А почему это чудищу? Он очень милый. Пожмите ему лапу.

-- Ну, не обижайся, Тему, -- Мадре стало немного стыдно. -- Он на самом деле милый, вот только цвет у него... ну, очевидно, он приболел...

Мевретт протянул руку медведю:

-- Здравствуй, чуд... э... Одрин.

-- И ничего не приболел! -- авторитетно заявила девочка. -- У него шерсть зеленая, как у меня...

Темулли взяла медведя за лапу и погладила ею Мадре по плечу:

-- Видите, вы ему нравитесь.

Брови элвилин медленно поползли вверх, и он большим усилием воли сдержал нервный хохот:

-- Ну, на самом деле, он тоже ничего...

Люб тихо хрюкнул, потом припомнил обожаемого соломенного коня и деликатно замолчал. Зато Звингард сдерживаться не пожелал и, подквохтывая сочным басом, поднялся с пола, держа в руках свернутую одежду.

-- Вот, глянь, я тут нашел кой-чего, и даже тебе по росту. Одрин... -- все еще продолжая ржать, лекарь бросил на скамью свою добычу.

Мадре укоризненно смерил Звингарда взглядом и, вздохнув, потянул игрушку за зеленое ухо.

-- Тему, -- сказал он осторожно, -- знаешь, я бы на твоем месте не привязывался так к этому медведю... Насколько я понял, его подарила тебе Иса? Видишь ли, она довольно коварная жа... женщина.

Зеленоволосая ойкнула:

-- Так она что, отнимет Одрина обратно?! Я не отдам!

-- Не отнимет, я думаю. Только, скорее всего, твой Одрин -- иллюзия. Хорошая, качественная иллюзия, но недолгая. Иса мастер на такие дела.

Темулли внимательно осмотрела игрушку и окончательно пала духом, страдальчески сморщив нос.

-- Иллюзия? А как же я... без медведя...

Мадре посмотрел на расстроенное лицо девочки и, обняв ее за плечо, притянул к себе:

-- Слушай. Ты не расстраивайся. Хочешь, я привезу тебе из Сатвера настоящего медведя, не наколдованного? -- и он, улыбнувшись, легонько щелкнул Темку по носу. -- Я вернусь очень быстро. Ты и соскучиться по медведю не успеешь. Тем более, думаю, что до вечера твой зеленый друг все же дотянет.

-- А... а мама тоже вернется? -- спросила зеленоволосая и тихонько всхлипнула.

Рука Одрина застыла на ее плече и на мгновение стала вдруг тяжелой. Девочка подняла покрасневшие глаза на мевретта и увидела, как он нахмурил лоб и закрыл глаза.

-- Я не знаю, Тему... Я только могу обещать тебе, что постараюсь сделать все, что возможно, чтобы вернуть ее домой, -- Мадре словно клятву давал, -- а ты должна пообещать, что будешь верить, хорошо?

-- Хорошо, -- она серьезно кивнула. -- Я буду... А с вами ничего не случится? Вы не попадетесь?

-- Нет. Я не попадусь, -- пообещал Одрин, и две пары светлых серых глаз серьезно уставились друг на друга, -- понимаешь, Тему, от меня теперь слишком многое зависит, чтобы я позволил себе роскошь попасться...

-- Если попадетесь, я вас спасу, -- прошептала Темулли. -- Убью всех инквизиторов, и вас вытащу.

-- Я и не сомневаюсь, -- серьезно кивнул мевретт и, напоследок сжав ладонью девичье плечо, отпустил.

-- А теперь ты поможешь мне с одеждой, -- Мадре развернул одну из лежащих на скамье рубах и поморщился, -- нет, только не эту. В кружевах я буду выглядеть, как дурак.

Звингард возмущенно фыркнул, колдуя над варевом у очага. Похоже, решил-таки заново приготовить грыжник.

-- Мевретт, вы словно на бал собираетесь... Кстати, Люб, Тему, где обещанная вода?

-- Так, я пойду, ведро поищу, -- страшным шепотом просветил подружку Люб, а ты, как управишься, догоняй.

-- Люб, постой! -- Одрин придержал рыженького за рукав. -- Если вдруг что случится, обязательно шли мне отцовскую летавку, договорились?

Мальчик важно кивнул и, по-взрослому серьезно пожелав мевретту удачи, удалился.

-- Ты лучше Роха с Велитом предупреди, -- пробурчал Звингард себе под нос. Одрин хмыкнул.

Темулли меж тем извлекла из кучи барахла темно-коричневую рубашку, черный плащ и черный же берет. Критически оглядела сбившуюся повязку на мевреттовой макушке и, укоризненно покачав зеленой головой, начала заниматься перевязкой.

-- Иначе под берет не влезет, -- пояснила она и вздохнула. -- Ничего, я подожду, вы уж там не торопитесь, главное -- будьте осторожны. А Одрин, -- она покосилась на медведя, -- если он даже исчезнет, то я на него не обижусь. В конце концов, он же не виноват, что ведьма... Вот, я вам заодно и косу заплела...

Мевретт сглотнул горячий ком, невесть отчего застрявший в горле, молча кивнул, встал и натянул рубашку. Косу спрятал под плащ, нахлобучил на голову берет и, порывисто прижав Темулли к груди, быстро вышел за дверь.

Спустя несколько минут из замковых ворот Твиллег-Вера на гнедом жеребце вылетел всадник в черном. Провожаемый удивленными взглядами стражников, он миновал мост и скрылся на проселке, ведущем от самого сердца Дальнолесья и на опушке разбегающемся на все четыре стороны.

Глава 19.

Сатвер

-- Так, -- прошипел Торус. -- И где эта девка?..

Он наклонился над менестрелькой:

-- А ведь тут нет никого, чтоб за тебя вступиться...

Рыжая очаровательно улыбнулась и послала Торуса далеко и надолго. Он схватил ее за плечи, швырнул на пол, двинув под ребра сапогом. Талька закрыла голову руками.

Не раздумывая, я прыгнула на Торуса сзади, сцепленными в замок ладонями саданув по темени. Легат сложился вдвое и мягко стек на пол. Ему еще повезло -- будь я здорова, сломала бы мерзавцу шею.

-- Таль! Ты цела?! Вставай!

Я припала на колени, пытаясь отвести ее руки от лица.

-- Таль, я заснула, а этот скот... ты цела? Ну ответь же мне! -- я всхлипнула.

-- Почти... Не по-нашенски это... сапоги железом подбивать... -- Талька жалобно всхлипнула и, охнув, подняла голову. -- Ой... ты где была... -- она рассмотрела меня, и глаза ее стали по чайному блюдечку. -- Ты что, по лавкам бегала?

-- По лавкам? Я? -- я оглядела себя: серебряная распахнутая рубаха и плед, точно плащ, перекинутый через плечо, и уселась на полу. Слезы бежали по щекам, промывая дорожки. -- Я там была, у него, в Твиллеге! Талечка!! Он живой!!!

Я встряхнула менестрельку.

-- Живой!! Так, -- я еще раз долбанула Торуса, чтоб не рыпнулся. -- У тебя мазь в левом кармане, колено натри. Или Звингард тебя костылем побьет, он обещал! И давай, помоги его связать. Нет, -- я, с трудом ворочая тяжелое тело, стянула с Торуса плащ, гербовую котту и рубаху; полезла в его поясную сумку в поисках ключей. Ключи нашлись. Ну правильно, должен же он был двери отпереть. Если бы со смотрителем шел сюда, тот бы давно уже опомнился и внутрь ломился. Ай да Торус! Сапоги с гада я стащила тоже. Тальке же сунула плед: -- Рви и вяжи. И рот заткни! Тьфу, -- я кинула ей кинжал Торуса, а меч с поясом забрала себе.

-- А я не умею, -- проныла Талька, но сама уже деловито резала плед на полосы и вязала руки и ноги своему врагу. Нож вернула. Помогла мне натянуть гербовую котту, плащ и сапоги. На обмотки пошли останки пледа.

Я полюбовалась Талькиной работой -- и помереть Торус не помрет, но и не развяжется:

-- Ну, а дальше что? Взять тебя за шкирку да к выходу гнать? Кстати, очень там удивятся: я этого мерзавца на две головы ниже даже в сапогах. Эх, жаль, я только во сне в Твиллег попадать умею. А как глаза раскрою -- назад бросает...

Талька напоследок с удовольствием попинала легата и выпрямилась, закусив губу. Похоже, все у нее болело.

-- Пфэ, -- изрекла она гордо. -- Торуса к лешему. Котта с гербом. Так что можешь и за шкирку. Только пинай не сильно, лады?

-- Ладно, сильно не буду, -- пообещала я. -- А ты дорогу выбирай. Я без памяти была, когда меня притащили. Да, а ты ее знаешь?

-- А то... думаешь, первый раз я тут сижу?

Мы вышли в похожий на кишку коридор и, выбрав из связки нужный ключ, заперли двери. Закладывая засов, рыжая огляделась и страшным шепотом поведала:

-- Вон туда прямо, потом по лестнице вверх. Тут стража мотается редко. Хоть защита накладена, чтобы не чаровать, а все одно боятся сглазу, -- она подмигнула. Зеленющие, как у Люба, глаза, ярко светились в темноте.

-- Вот и ладно, -- буркнула я, пытаясь сориентироваться в свете редких факелов: они больше воняли, чем светили. -- А сунутся -- им же хуже, -- я легонько пихнула Тальку перед собой.

Вот жаль, что Звингард мне голень перевязать не успел. Рана не тяжелая, но крови я потеряла много, и двигаться больно -- пару дней и вовсе ходить бы не стоило. Я вспомнила, как Одрин носил меня на руках, улыбнулась и, прихрамывая, потянулась дальше.

За поворотом мы налетели на стражника, лениво обходящего коридоры. Он был один и практически безоружен -- похоже, в этой тюрьме не слышали о побегах.

Увидев на моей котте белый гербовый круг с серпом, тюремщик испуганно посторонился. Но, похоже, бедняге неодолимо хотелось поболтать.

-- Куды ведем, ваш... свейшество?.. -- стеснительно поинтересовался он.

-- В университет, она там студента соблазнила, проверяем, -- прохрипела я. Талька вздрогнула и едва не вырвала из моих пальцев воротник.

-- Неправда! Он сам пришел!

Стражник деликатно гыкнул.

-- Ну, рыжая... а еще целку из себя строила... менестрелька...

Он снова гыкнул и двинулся дальше. Когда стихло эхо его шагов, Талька яростно зашипела:

-- Чего пристойнее придумать не могла?

-- Еще и не угодила! -- я подавила в себе желание как следует пнуть Тальку в... пониже спины. -- Топай... где твоя лестница?

Повязка на ноге сделалась подозрительно влажной. Мгла! Только этого не хватало...

-- Ты мне репутацию испортила!

-- Что-о?!

-- Я не шлюха, я менестрель!

-- Ага. Только ногами двигай. А то костру все равно, кто на нем горит. Ну нашла же время о репутации думать, зараза ушастая!.. -- ошеломленно повторяла я, толкнув девицу, чтобы двигалась живее.

-- Я -- это я! -- буркнула Талька. -- И ух у меня всего полтора.... Теперь... Вон она, лестница.

-- Зато язык... не в меру длинный, -- зловеще прошептала я ей в спину.

На лестнице обошлось без встреч. Зато сама она... узкая, грязная, скользкая, крутая... Сейчас точно помру, и делайте со мной, что хотите.

Когда мы добрались наверх, я была бледной и потной, как мышь под веником.

Талька выглядела не лучше, потирала то один ушиб, то другой, моталась от стены к стене узкого коридора и хромала на обе ноги, как на все четыре. Мы еще какое-то время плутали по тюремным тупикам и закоулкам, настолько бестолковым, что лишь кто-то отлично знающий мог сориентироваться здесь; укрывались в каких-то нишах от мимохожих стражников, отпирали решетки украденными ключами, и, наконец...

-- Вон... там... черная дверь, -- рыжая ткнула пальцем в грязно-рыжую полутьму, громко хватая воздух ртом. -- Ее слабее стерегут. Два стражника... обычно...

Я пожала плечами:

-- Ну... Говорю я. А ты молчи и не трепыхайся.

-- Опять о любовнике?!

-- Тихо! -- я толкнула девицу вперед, надеясь, что хотя бы при караульных она промолчит. Зрение у элвилин было лучше моего, и охрану Талька разглядела намного раньше. Вырвав у меня воротник, сползла по стене:

-- Вляпались. Вон тот, жирный -- Марус, -- наскоро просвещала меня рыжая. -- У него теща из столицы и беда с зубами. А когда все разом... ух! А он как раз зыркает и за щеку держится.

-- Спасибо.

-- А второй еще хуже, -- неслась Талька по кочкам. -- Хивтей-хромец. И руки у него, как жабы. И хитрый... Мимо него...

Я вгляделась, напрягая зрение.

Дела у Маруса были явно хуже некуда, огромным камнем придавив покатые плечи. Он страдальчески кривился, держась за алебарду, и будущему не радовался. А Хивтей просто ковырял в носу. Заслышав наши шаги, оба выпрямились и грозно окликнули:

-- Кто идет?!

-- В университет, для дознания, -- буркнула я. -- Двери откройте.

-- Ага... к студентам, значит... -- протянул Марус, -- а чего? Короедов, значит, изучение? -- он поглядел на взъерошенную Тальку. -- И пощупать дают, а?

Рыжая гневно зашипела.

-- Дурень, -- буркнул в сторону Хивтей, с места не двигаясь.

-- Не изучать. Выяснять, с кем она стакнулась да сколько ей уплочено, -- я откашлялась, -- за услуги. Ну, -- я повернулась к хромому, -- и сколько мне ждать?

И тут же придавила ногу готовой взвыть рыжей.

-- Погоди-ка, дамочка... -- Хивтей уставился на меня маленькими цепкими глазками.

-- Я вот тут ужо лет пять как стою, всех дознавателей здешних по лицам, да по именам знаю. И эту стерву рыжую тоже. А вот тебя что-то вижу в первый раз...

-- И я тебя, я с легатом сюда приехала.

Я молча выругалась. Свалить-то я их свалю... но лишний шум не пойдет на пользу... Пуще того, город я не знаю... и двигаться не можем быстро... Да чтоб его!

Следовало заранее изучить театр военных действией, с планами Сатвера ознакомиться, знать убежища и связников, хотя бы из Сианна детали вытрясти. Но суть-то в том, что сколько я ни храбрилась, в тайне от себя знала, что ехать мне сюда не хочется и незачем. Вот теперь остается локти грызть.

-- Угу, угу... сам он вошел и не вышел, причем, один вошел... -- нехорошо ухмыльнулся Хивтей. -- А дай-ка мне глянуть разрешение от легата, чтобы вывести короедку-то.

Марус заржал и нагло подмигнул Тальке. И теща, и зуб были разом забыты.

Я, став боком к крепышу, чтобы не отсвечивать, показала Хивтею обнаженный меч.

-- Вот мое разрешение, милый. Устроит? -- с ядовитой лаской поинтересовалась я. Короткое движение -- и стражник упадет, разрубленный от паха. Что он прекрасно понимал. И алебарда не спасет -- я слишком близко.

Хивтей судорожно сглотнул и опустил глаза.

-- И что потом? Далеко ли убежите-то, в Сатвере? -- он передернулся и стрельнул глазами в напарника. Но Марус в этот момент облизывал взглядом рыжую и обращал на нас не больше внимания, чем на дохлых мух.

-- А ты нас из города выведешь, -- ледяным шепотом подсказала я. -- И либо озолотишься, либо сдохнешь. Смотря, как себя поведешь...

-- Погодь... -- алчно прошептал он. -- Не части, сколько мне дашь?

Марус отставлял уже алебарду к стене, собираясь познакомиться с зеленоглазой элвилин поближе, но замычал, хватаясь за щеку. Талька выдохнула облегченно.

-- Проводи нас, -- приказала я Хивтею. -- Живо, отец Олав уже злится.

Хромец кивнул и открыл замок. Здоровенная дверь заскрипела ржавыми петлями, в коридор ворвались солнечный свет и свежий воздух. Несмотря на свойственную задворкам помойную вонь, он, как мокрой простыней, хлестнул по лицу. И какое-то время мы лишь жадно дышали, прищурясь, не в силах сдвинуться с места.

Я удивилась, что день еще не закончился, вон оно, солнце, стоит высоко над башнями и покатыми черепичными крышами. А ведь мне казалось, что прошла уже уйма времени! Столько всего успело произойти...

Стражник вышел первым и вопросительно посмотрел на нас. Я подтолкнула Тальку и вместе с ней оказалась в переулке. Голова закружилась, меня повело, я сглотнула комок тошноты и с трудом удержалась на ногах.

-- Ты... -- я старалась держаться к Хивтею поближе, чтобы исключить полученное им на просторе преимущество, -- сколько хочешь, чтобы безопасно нас из города вывести?

Хивтей облизнул губы и зыркнул по сторонам:

-- Ну... жизнь нынче дорогая... Так что сотня с тебя, а то закричу... -- его глазки жадно блеснули.

-- На, вымогатель, -- я сунула в руки тюремщика кошелек Торуса. -- За воротами получишь столько же. Отойдем, подальше пересчитаешь. А то с напарником придется делить...

Хивтей к насмешке остался равнодушен, подкинул кошель на руке, проверяя вес, быстро сунул за пояс и нагло сощурился:

-- И-и, дева... Выйдем мы за ворота, а там ты ножиком чик по горлу, да серебро обратно отберешь... Я вас, короедов, знаю... Не! Вот что мое -- то мое, -- он осклабился. -- А уж зарываться не стану. Так меня еще мой дед учил, мудрый был человек и прожил долго. Так что катитесь-ка вы по добру по здорову, пока смена не подоспела. Ворота во-он там, -- он неопределенно махнул рукой вдоль переулка и захромал обратно к двери так быстро, что и не всякий здоровый угонится.

-- Да чтоб тебя! -- я топнула ногой и, покачнувшись, ухватилась за Тальку. Прикусила рукав, чтобы не заорать от боли. Один хромец двух других обхитрил!

-- Ну, и каков план? -- осведомилась рыжая.

-- Город знаешь?

-- С большего. Отсюда на площадь и... мне что, дальше пленницу из себя корчить?

-- Ага.

Девица сердито тряхнула короткими рыжими волосами, попросила умильно:

-- А ты мне плащ отдай, а? А уши я тряпкой замотаю...

Щазз... роскошно я буду выглядеть -- гербовая ордальонская накидка поверх драных штанов и серебряной элвилинской рубахи на пару размеров больше, чем требуется.

-- Нет уж, ты уж урон репутации еще немного потерпи... -- я опять уцепила Тальку за шкирку и толкнула к выходу из тупичка.

-- Эй, полегче ты! -- надулась она. -- Мне ступать, между прочим, больно. И вообще, мы до Дальнолесья что, пешком пойдем? Нам бы лошадками разжиться, хоть понечками...

Я утерла лицо рукавом свободной руки:

-- А, раз козе смерть. Счас выйдем на площадь да конфискуем, -- и выразительно потыкала в герб на котте -- багровый серп, вписанный в белый круг.

***

При виде дознавательницы в черном, пинающей перед собой рыжеволосую ободранку, две девицы-цветочницы в кружевных чепцах подались под высокие арки собора, поглядывая то на корзинки с последними вялыми букетами, то проверяя выручку под крахмальными фартучками. День был ярмарочный, и распродались они давно, но последний охапки -- у первой ноготков, у второй звездоцветов -- сбывать не спешили. Ведь куда приятнее торчать на праздничной площади, чем сидеть дома.

Девица с календулой легонько толкнула подругу локтем:

-- Глянь, ордальонша -- баба. Значит, дело деликатное.

Торговка звездоцветами покраснела и хихикнула.

Я слегка повернула голову в сторону красавиц, и их точно сдуло ветром. А я -- узрела у таверны с огромной вывеской "Зуб дракона" ну просто о-очень знакомую кобылку: каурую, гривастую, косящую огненным оком... я в твиллегской конюшне на нее глаз положила, да предпочла тогда белого. Я решительно пихнула Тальку туда:

-- Счас... вот эту заберем.

Мальчишка-сторож захромал навстречу.

-- Вот что, юноша, я каурую забираю, -- рявкнула я, распахивая плащ. Он испуганно ойкнул при виде алого серпа в белом поле.

-- Так она кусачая, леди!

Мой взгляд стал холоднее горных снегов. Мальчишка попятился и нырнул в двери корчмы.

Талька вырвалась и постучала себя по лбу:

-- Ну, подруга... Ты б еще фонарь ко лбу прицепила: мол, вот она я!..

Я хрюкнула, распутывая повод.

-- Ну, во-первых, эта вынесет двоих, и до Дальнолесья доскачет без устали. Да и дорогу сама найдет, к родной конюшне. Во-вторых, такую догнать -- что ветра в поле. Кобылки по осени словно летают. А в третьих, -- я не выдержала и расхохоталась, -- подозреваю я, кто на ней сюда приехал.

Талька не успела огрызнуться. Дверь таверны с грохотом распахнулась, и оттуда кубарем выкатилась растрепанная рослая блондинка в облегающем красном платье. Стиснула рыжую в объятиях и приятным баритоном завопила:

-- Сандрушка!! -- почти уронив Тальку наземь.

-- О боги! Это еще кто?

-- А-а-ай, больно.... -- менестрелька пискнула и принялась отбиваться от дылды. -- Ты меня с кем-то путаешь... я... -- она всмотрелась. -- Элвин?!

Дурачок расплылся в счастливой улыбке и, подняв рыжую на руки, закружил...

Челюсть у меня отвисла:

-- Эй! Ты ж баба! -- прошипела я. -- Поставь ее на место, болван!

-- Что ты здесь делаешь? -- млел от счастья Элвин.

-- Мгла! Давайте скорее любезничайте! А то нам на хвост все здешние инквизиторы сядут. И кнехты тоже...

Я справилась с поводом и погладила кобылку по гриве:

-- Ну, где твой хозяин? Он тоже вообще дурак? Не прибежит?

-- Вы, как всегда, любезны, -- Сианн, возникший в дверях, и не думал скрывать, что все слышал. Талька вырвалась и спряталась за меня.

-- Ну вот, -- расстроился Элвин, -- я к тебе со всей душой, скучал, ночей не спал, а ты прячешься...

Рыжая на мгновение высунулась у меня из-под локтя, прошипела:

-- Грудь поправь...

Сианн хохотнул. Элвин смущенно заглянул за лиф и потыкал тряпки. Тряпки сдались без боя и выпали к его ногам.

-- А... -- махнул юноша рукой обреченно, -- пропала красота...

Я, тихо выбранив Элвина балдой, оперлась о бок каурой. Надо было держаться, пока хотя бы не выедем из города, но присутствие защитников сделало меня бесконечно усталой и слабой.

-- Выбираться надо. Алелор, кто там еще с вами? Кони для них есть?

-- Триллве, Сандра, на конь! -- скомандовал Сианн. -- Вещунья вас свезет. А у меня еще тут дела.

Талька обиженно задышала у меня за спиной.

-- Какие дела? -- вцепилась я в будущего пасынка. -- Торус развяжется -- ховайся в бульбу! И чего ждешь? Рыжую подсади! Вишь, хромая и побитая.

Сама же взялась подтягивать стремена, радуясь, что есть за что держаться, чтобы не упасть.

-- Триллве, у меня приказ, -- Сианн закинул надутую Тальку в седло. -- Что?! Здесь Торус?

Ну, дошло, наконец...

-- Он самый. Мы его связали и бросили в камере. Чтоб рук не распускал. Слу-шай... -- мои глаза загорелись нехорошим кошачьим огнем. -- Тебя же меня послали спасать, так? И еще кого-то?.. Быстро говори! И я тебе подарок сделаю! Опасный, правда, -- я сверкнула опущенными долу глазами.

Алиелор полыхнул ответной вспышкой:

-- Не смей говорить со мной приказным тоном, Триллве!

Но подставляя ладонь под мое колено, признался:

-- В тюрьме мать Темулли. Я должен ее спасти.

-- Засунь свою гордость в задницу, -- прошипела я, глядя на него с высоты. -- Хотя нет, так ты сильней на Торуса похож.

Бросила мевретту на руки братов плащ, стянула через голову гербовую котту, отправила следом:

-- На тебе! А вот ключи и остальное, -- сунула Сианну поясную сумку Торуса и кольцо из холодного железа.

Алиелор поймал его, будто горячую картофелину, охнул.

-- Талька! -- велела я. -- Растолкуй, где мы сидели.

И когда остроухая закончила, тихо добавила:

-- Одрин мне не простит. Но ты рискни. Только время зря не теряй.

Элвилин подмигнул зеленым глазом:

-- Не потеряю! Мевретт я, или где...

Он влез в котту, пристроил сумку у пояса, отдал мне плащ и поцеловал ручку вспыхнувшей рыжей.

-- До свиданья, милые...

Я громко фыркнула и сжала колени. Каурая прянула вперед, заставив Элвина и Сианна отпрыгнуть. Я обхватила Тальку за талию, чтобы не вылетела при аллюре.

"Леший пару собрал. Один вешает, другая обзывается... Ноги моей больше не будет в Твиллеге! А Сандра? Сианн, как ты мог!" -- донесся прощальный привет "блондинки в красном". И каурая понесла нас узкой улицей, ведущей к городским воротам.

Что там было еще, и как оправдывался Алелор за свой поцелуй, нам знать не дано. А вот за свалку, устроенную в городских воротах, отвечать бы пришлось -- если бы нас нагнали, конечно.

Дорога

Около получаса каурая неслась наметом, и, похоже, трясясь на луке седла, Талька успела отбить себе все, что не отбил ей Торус. Да и сама я чувствовала себя не слишком хорошо, подташнивало и кружилась голова.

Я натянула поводья, заставляя кобылку перейти на шаг, а потом и вовсе остановиться. Звуки и запахи леса окутали меня. И лишь теперь я окончательно поняла, что мы свободны. Я закинула голову, жмурясь, сведя брови к переносице, как от физической боли. Ветерок ласкал кожу, солнце грело. Где-то вдалеке продробил дятел, хрустнула ветка под легкой звериной стопой; заскрипело, качнувшись, дерево. Пахло медом и дурманным вереском, прелью грибов, корицей засыхающих листьев. А когда глаза распахнулись, праздничный мир опалил своими красками. Осень -- золотая госпожа -- тронула рукой чубки деревьев: каймой, золотою рамой, ярким сполохом. А ветер тряхнул и перемешал цвета: густо-зеленое, рябое, багряное, темно-лиловое... И весь лес, колышущийся, словно море, уходящий к небу лохматыми вершинами; пламенем и сосновой синевой, лежал перед нами. После тюрьмы, после зеленовато-серых камней Сатвера он слепил. Он сбивал дыхание так, что кружилась голова. Я пила воздушную сладость, как родниковую воду, а вокруг нашей каурой лошадки качалась трава: мятлик, полынь, звездоцветы; высыхающая коричневая пижма, царские скипетры, гвоздики... то, что топчешь, не замечая, а оно буйствует и живет.

Талька поерзала в седле, заставив меня очнуться:

-- Слушай, а, может, завернем? Тут деревенька есть. Близко. А то, гляжу, ты совсем устала... -- она посмотрела куда-то вверх, мазнув меня по носу жесткими волосами.

-- Ты меня что, спиной видишь? -- усмехнулась я. -- Это кто устал? У меня ноги в стремена упираются, мне удобнее... Ладно, давай завернем. Есть жутко хочется, -- я облизнулась. -- Показывай дорогу.

Рыжая обиженно фыркнула, но потом засмеялась:

-- Все-то ты знаешь... Направо сворачивай. Кажется...

***

Со стороны Твиллега летел по дороге всадник. Лицо его было сосредоточенно, конь под ним распластался стрелой, и шало дробили проселок копыта: "Толь-ко-бы-ус-петь..."

Лопнули тысячи звенящих нитей, привязывавших Мадре к Дальнолесью. Лес продолжался обычный, не колдовской. Мевретт остался один.

Накатил страх, тягучий, медовый... тот, что проглядел Одрин, когда покидал вотчину вместе с сыном и своей Триллве.

Остался за спиной чародейский кокон. Словно разжалось теплое, привычное, дарящее силу и тепло объятие; и элвилин смахнуло ветром, как бабочку с ладони, повлекло, ломая крылья, пугая... и даря то, чего никогда до сих пор с ним не было. Свободу? Полет?

Свистнули в ушах слова дедки-лекаря Звингарда: "Поглядим еще, какая бабочка отсюда вылетит..." А получается, вырвался Одрин, сам?

Это осознание помогло лилейному скоротать дорогу.

Мевретт был уже на полпути к Сатверу, когда шум с лесной просеки заставил его свернуть и притаиться в кустах. Но, приглядевшись к разношерстной шумной компании Давних, сопровождающих полотняный фургончик, Одрин с изумлением понял, что это всего лишь труппа бродячих лицедеев, невесть каким ветром занесенная на границы Дальнолесья. Ну надо же... -- подумал он, -- вот так вот запросто в такое время...

Недоуменно пожал плечами и хотел, было, уже проехать мимо, когда его окликнули сочным басом:

-- Эй!.. Послушай-ка, мил человек!

Одрин придержал коня. На него, скалясь в три с половиной зуба, добродушно смотрел коротышка, больше всего похожий на сморщенный от старости, одетый в цветные лохмотья гриб.

-- Ты не знаешь, Вересков цвет-то далече? Ну, деревенька такая! -- пояснил он, увидев, что до Одрина не доходит. Ухмыльнулся, отбросив назад пегие патлы.

Мевретт пожал плечами, указав направление:

-- Недалече. Но ездить не советую, "черные" там побыли с утра.

И хотел уже мчаться дальше, но тут внимание привлекли лай и обиженный рев. Одрин осадил жеребца и всмотрелся в живописную группу, пытаясь определить источник звука.

К задней грядке телеги был привязан веревкой медвежонок. Ленивую карюю лошадку, кивающую спутанной гривой, он нисколько не тревожил. Зато свора сопровождающих труппу разномастных псов так и норовила уцепить беднягу за голые пяты. Медвежонок отмахивался и жалобно ревел.

Подавив в себе приступ гнева, Одрин спросил у "гриба":

-- Это ваш медведь?

Тот довольно ухмыльнулся:

-- А как же, наш...

Собаки, почуяв присутствие элвилин, унялись; а медвежонок встал на задние лапы, когтя воздух передними, и заплакал.

Мадре, дернувшись, погнал коня прочь, твердо зная, что не имеет права задерживаться. Но, проехав с полмили, остановился. Представил себе несчастную мордочку Темулли, прижимающей к боку зеленого друга, и, ругаясь, вернулся.

Вересков цвет

Еще вчера здесь вполне мирно жили Давние и элвилин, а сегодня... От пожарищ расползался жирный дым, забивал вонь испражнений и тошнотный запах крови. Одного из мертвецов, лежащего поперек дороги, переступила Вещунья. Он был убит копьем в спину. Бронзовые мухи, зудя, копошились в ране.

Еще пятеро элвилин странными плодами болтались на березе. Их вешали со знанием дела: сломанные шеи, лиловые высунутые языки; и острые уши мелькали из-под волос, относимых ветром. Клевавшие висельников сизые вороны при нашем приближении тяжело поднялись в небо, но почти сразу вернулись, понимая, что от нас им не будет вреда.

В деревне могли быть и другие мертвецы, лежащие там, где их настигло железо, или сгоревшие вместе с домами. Возможно, заживо.

При виде трупов Талька резко повернулась, уткнувшись мне в грудь.

-- Гады! Гады!... -- она скрипнула зубами. -- Ненавижу...

Главная (и единственная) улица была насквозь продута ветром и пуста. Пахло пеплом и горьким дымом.

Те дома, которые уцелели, казалось, притиснулись со страху к земле, натянули на подслеповатые оконца тростниковые стрехи и наглухо запечатали двери. Ни людей, ни кур, ни собак...

Я передвинула меч на бедре, чтобы удобнее было выхватить.

-- Тут те побывали, на которых мы с утра нарвались, -- ржавым голосом сказала я. -- Полезем туда... расспрашивать... или ну его?

И вдруг тошнота, которая прежде лишь чуть давала о себе знать, кислым комом рванулась в горло. Я едва успела соскользнуть с вороного и отвернуться к ближайшим кустам. Талька мужественно держалась.

-- Ты что? Ты в порядке?

Я обтерла рот пучком травы и поднялась, стараясь не опираться на раненую ногу.

-- В полном, -- взяла каурую под уздцы. -- Только мутит. И молока страшно хочется.

Перевела глаза на повешенных и жирующих воронов, успевших выклевать им глаза. Икнула.

-- Дико, да? Поедем -- или поесть попросим все-таки? -- я показала на вымершую деревню. Вообще-то следовало наперед разведать, что там и как. Но Талька решила вопрос просто, соскользнула с лошади и похромала, ухватившись за стремя.

-- Я не доеду. Без молока.

-- Зря ты, -- я послала рыжей сердитый взгляд через конскую спину. -- Я ж тебя назад не подсажу. Придется с забора или седалищный камень искать.

Стиснула зубы и глубоко вдохнула. Хорошо, что ветер в другую сторону. А то пришлось бы опять к кустам. И почему я такая чувствительная сегодня?..

-- Пф... я и так вскарабкаюсь...

Спорить с рыжей -- что в ступе воду толочь.

Я свернула к первому же уцелевшему домику, зайдя со стороны огородов и проведя каурую через воротца в изгороди, и громко постучала в двери. Тишина. Я грохнула в створку рукоятью меча. Внутри вняли и завозились, но открывать все равно не спешили.

-- Нету тута короедов, -- робко сказали из-за двери.

-- Ага, совсем нету, -- тихо буркнула Талька.

-- А молоко есть? И поесть чего-нибудь?

Пень болотный, все до гроша отдала стражнику, чем платить? Впрочем, могу оставить хозяевам кинжал Торуса. Сталь отменная и бирюза в рукояти, на такой они за десяток лет не заработают.

Дверь приоткрылась, и в щели показалась опасливое женское лицо.

-- А вы не остроухие?

-- Конечно, нет, -- уверила Талька, умильно облизнувшись. -- Мы с дороги и очень есть хотим.

Женщина исчезла, потом появилась снова, сунула рыжей в руки кувшин с молоком и краюху хлеба и, не дожидаясь платы, захлопнула дверь.

Я присела на каменный порожек, боком к улице, надвое разломала хлеб -- с травяным запахом и плохо пропеченный -- похоже, хозяйка подмешивала к муке лебеду. А странно же, не весна... А вот молоко оказалось приятное, жирное и сладкое. Только хлебать пришлось снова прямо из кувшина. Я усмехнулась. Придвинула свою половину хлеба Тальке. Вроде и не привередливая, а в горло не идет...

Вещунья топталась рядом, объедая вокруг порога спорыш и одуванчики.

Талька принялась по-женски ломать хлеб и по кусочку отправлять в рот, запивая молоком из кувшина, который ходил между нами, как братина.

-- Я спою об этом, -- сказала рыжая, и я прекрасно поняла, о чем она собирается петь. Но тут каурая зафыркала, и Талька, дернув ушами, сторожко выглянула из-за угла. Я успокоила лошадь. А через какое-то время тоже расслышала скрип тележных осей, стук колес по утоптанной дороге, конский фырк, собачий брех и людской гомон.

Я вгляделась из-под руки: не кнехты и не селяне, бродячие лицедеи... судя по яркости цветных лохмотьев и по вылинявшему фургончику, который влекла лохматая коняшка. На выцветшей от дождя материи еще можно было угадать рисунки пляшущих шутов в колпаках и надпись, что-то навроде "...тр смеющ...я Драк..." Десяток Давних, сопровождавших фургон, потрясенно озирались и громко, испуганно переговаривались, едва не заглушая его скрип и лай.

Да, не повезло им... вряд ли кто тут захочет нынче смотреть представление.

-- О... почти свои, -- вздохнула Талька.

Лицедеи прошли, и мы вернулись на крылечко. Менестрелька сунула в рот последний кусочек хлеба, встряхнула кувшин, проверяя, есть ли там еще молоко, шумно глотнула.

А я продолжала беспокоиться. Мне казалось, пришлецы должны поскорей миновать деревеньку, а они остановились и заорали громче.

Я встала. Талька поймала меня за руку:

-- Эй, ты чего?

-- Не знаю. Неуютно мне как-то. И не... из-за мертвецов. А словно тянет что-то...

Я потрепала по холке всхрапнувшую Вещунью:

-- Допивай и поедем, ага?

-- Ага, -- рыжая обдернула рваную курточку и тяжело вздохнула.

***

Одрин наконец-то нашел поворот, куда, судя по следам, свернули лицедеи.

Еще издали он с содроганием уловил сладкий запах пролитой крови и жирную горькую вонь дымов, но все же въехал в деревню, кляня на чем свет стоит свою проснувшуюся сентиментальность. Группу жонглеров-бродяг он увидел сразу же -- они топтались посреди улицы и отчаянно жестикулировали. Вокруг с лаем крутились псы. Элвилин они приняли, как своего, радостно завертев хвостами. Мевретт подъехал, высматривая того самого "гриба", хозяина медведя. Заметил у фургончика, перегнувшись, тронул за плечо:

-- Я смотрю, дело у вас тут не шибко прибыльное... -- начал издалека. Мужичонка покосился без приязни:

-- Ну?!

-- Медведя я хочу у вас купить, -- Мадре хлопнул ладонью по кошелю у пояса. "Гриб" зыркнул туда... По лицу было видно, что снедают беднягу жестокие чувства -- с одной стороны, желание махом обогатиться было заманчиво, с другой -- перспектива выступать с ручным зверем тоже казалась весьма многообещающей, хоть и достаточно отдаленной во времени.

Одрин занервничал. Он и сам не знал, какого лешего полез в это дело -- ради Темки старался, что ли? Триллве в тюрьме, а он тут теряет время...

-- Ты решаешь или цыплят высиживаешь?! -- крикнул он, уже понимая, что поступает так совсем зря.

Коротышка нахмурился. Пробурчал утробным басом:

-- А вот это я вам, сударь, не советую... на честных людей орать...

Он вдруг резко выкинул руку вперед, сдергивая Одрина с лошади. Лицедеи паскудно заржали, но тут же с криками прянули в стороны, когда бледный от бешенства мевретт, легко вскочив, вдарил молнией им под ноги.

Конь Мадре шарахнулся, сам он растерянно смотрел на разбегающихся собак и лицедеев и вдруг устыдился. И что с ним такое?

Элвилин пожал плечами; подошел к тележке. Медвежонок заворчал и принюхался, морща бархатный нос. Одрин рассек веревку:

-- Давай, беги к маме, а у меня дела...

***

-- И чего они орут? Скоморохи эти?

Меня опять затошнило. Я постаралась дышать глубоко и ровно. И вдруг... леший, мне мерещится... А ноги сами несут вдоль пыльной улицы, среди трупов и дымов туда, где гомонит табор... я побежала, припадая на раненую ногу, боясь упасть...

-- Мгла! -- бранилась Талька, хромая следом. -- С ума посходили... За ней топотала каурая.

Над толпой сверкнула резкая голубая молния. Бродяги бросались прочь; скулили, разбегаясь, псы. Я на бегу выдернула меч, прищурилась, прикинув, с которого начать, если что. На меня налетели, сбивая в пыль, я с колена плазом придала ускорения чьей-то заднице, и тяжело вскочила.

Увидала привязанного к телеге медвежонка, человека в черном, перерубившего путы... и у меня глаза на лоб полезли, а язык отнялся. Талька подскочила ко мне, пробуя уцепить за локоть:

-- Эй, ты как? Ты чего? Кто это? Ой, медвежонок...

Я не услышала рыжую. Каждый шаг, как сквозь смолу. Солнце жарит над головой. Гнилой запах крови и тонкий -- остролиста и озерной лилии. Одежду можно сменить, лицо спрятать в воротник, а волосы под шапку... но движения, но этот нежный, легкий, ни с чем не сравнимый аромат... И, словно в кошмаре, нет сил ни бежать, ни крикнуть...

Оглянись...

Медвежонок, почувствовав свободу, дернулся драпать, но почти сразу развернулся, утыкаясь Одрину в колени. Мевретт наклонился и растерянно погладил животное по бархатистой голове. Но тут же выпрямился и замер, ощутив мое присутствие. Вроде бы мимолетно, но так пронзительно. Как тогда, в темноте и тумане... Спина у него почему-то сделалась деревянной, и он с трудом повернулся. Глаза... я стояла еще довольно далеко, но мой взгляд, казалось, прожигал его насквозь. Что там в нем? Боль, надежда, страх?

Одрин дернулся, точно горло сжала холодная рука, и молча протянул ко мне руки.

-- Сзади!!

Он уклонился и обернулся -- такие вещи делаешь, не задумываясь. Хозяин медведя бросался на элвилин с дубиной, а теперь дубина, потеряв цель, валилась на медвежонка... Мгла!

Я пролетела оставшиеся ярды сжатой пружиной и, споткнувшись о зверя, ударила плечом "грибу" в подбородок, роняя его навзничь и валясь сверху. Талька завизжала, подрываясь к нам, забыв о хромоте. Визжала она знатно.

Одрин, ухватив под локти, резко поднял меня на ноги. Затем вздернул "гриба", вырвал у него дубину и ею же отправил негодяя в свободный полет. Для острастки зашвырнул в толпу еще одну молнию.

Коротышка, пружинисто вскочив, убегал с визгом, закрывая руками голову, не смея оглянуться. Лошадка, став на дыбы, громко ржала, тележка скрипела, медведь ревел, фургончик завалился на сторону. Лицедеи, крича, неслись кто куда, огибая углы и прыгая через ограды. Наша победа была полной и бесповоротной.

-- Велла, мевретт, теллевалл!! (Будет, мевретт! Вы себя выдали!!) -- опять завизжала рыжая Любова сестра, и обстрел прекратился.

-- С утра уж на ногах, и я у ваших ног, -- бросила я привычное, усевшись в пыль рядом с женихом. Не упав лишь потому, что под спиной оказалось что-то пушистое и мягкое, не имеющее ничего против соседства, потому как Талька чесала его за ухом.

Меня колотило. Так, что перстень-печатка почти скатился с пальца. Зато меч я сжимала крепко.

Одрин глухо охнул и упал на колени рядом со мной. Прижал мою голову к груди и прошептал:

-- Только не исчезай, Триллве... Прошу тебя, только не исчезай...

Рука с мечом не желала разжиматься, потому я обняла Одрина левой и -- заревела.

Мадре стоял на коленях в дорожной пыли. Вокруг смердело тленом, но он этого не замечал. Он вытирал слезы своей Триллве и чувствовал, что наконец-то проснулся от долгого тягучего сна. И теперь все обязательно должно быть просто и хорошо.

Глаза предательски защипало, и элвилин, смахивая слезы, тихо произнес:

-- Арри, поедем домой.

************************************************

Хауберк -- тут: кольчужный капюшон.

Авторы песни -- ДНК и Леди Бродяга.

Инкунабула -- первопечатная книга, здесь -- очень древняя.

Гримуар -- книга, описывающая магические процедуры и заклинания для вызова духов (демонов), или содержащая ещё какие-либо колдовские рецепты.

В тексте использована песня группы Бэньши.

Стихи почти лично составлены "Хаджитом Муурном".

Ордальоны -- военно-религиозный Орден Божьего суда.

Песня о северном ветре написана Тео Давен и Талькой Цмин.

Копье -- в данном случае боевая единица от 4 до 10 воинов.