"Мэри Хиггинс Кларк. Взгляд в темноте" - читать интересную книгу автора

Это был единственный секрет, который Лалли не раскрывала Рози. Будучи
неутомимой исследовательницей, она изучила каждый дюйм терминала. Она
взбиралась по лестницам за оранжевыми дверями платформ и бродила по
мрачному, пещеристому промежутку между полом верхнего яруса и потолком
нижнего. Нашла потайную лестницу, которая соединяла два женских туалета, и,
когда нижний из них закрывали на ремонт, часто спускалась по лестнице и
спала в нем. Там ее не тревожил никто, столь же сообразительный.
Она даже прошла вдоль путей в тоннеле под Парк-авеню, вжимаясь в
бетонную стену, когда мимо проносился поезд, и делила объедки с голодными
кошками, рыскавшими в темноте.
Но больше всего будоражила ее территория в самых недрах вокзала,
которую охранники называли Синг-Синг*. Насосы, вентиляционные шахты,
воздушные клапаны и генераторы, пульсирующие, скрипящие и стонущие, были
сердцем вокзала. Особенно интриговала ее дверь без надписи на верхнем
пролете узкой лестницы. Она осторожно упомянула о двери охраннику, с которым
подружилась. Расти сказал, что это всего лишь жалкая дыра, где раньше мыли
посуду для "Устричного бара", и делать там нечего. Но она изводила его, пока
он не показал ей комнату.
______________
* Синг-Синг - тюрьма штата Нью-Йорк

Комната привела Лалли в восторг. Заплесневелые, облупленные стены
нисколько ее не огорчили. Места много. Освещение и раковины работают. Есть
даже крошечная каморка с унитазом. Она сразу поняла, что это убежище решит
ее единственную неудовлетворенную потребность в полном уединении,
возникавшую временами.
- Комната с ванной, - проговорила она. - Расти, позволь мне спать
здесь.
Охранник пришел в ужас.
- И не вздумай! Меня за это уволят.
Но ей снова удалось его уговорить, и иногда он разрешал ей переночевать
там. Однажды она сумела взять у него ключ от комнаты на несколько часов и
сделать себе дубликат. Когда Расти вышел на пенсию, комната стала ее
собственностью.
Постепенно Лалли затаскивала туда разные вещи: сломанную армейскую
раскладушку, комковатый матрас, ящик от апельсинов.
Она стала ночевать там постоянно. Больше всего ей нравилось спать в
этой темноте, как в лоне матери, укрыться в самой глубине вокзала, слушать
отдаленный рев поездов, звучащий все реже и реже с наступлением ночи и вновь
усиливающийся с утренним неистовством.
Иногда, лежа здесь, она думала, как бы рассказывала ученикам о
"Призраке Оперы". "А под красивым, золоченым зданием Оперы был другой мир,
темный и таинственный, мир узких проходов, сточных труб и сырости, где
человек мог скрыться от всех".
Единственным облаком на горизонте был ужасный, гложущий страх, что
однажды вокзал снесут. Когда Комитет по спасению Центрального вокзала
проводил митинг, она была там, скромно пристроившись в уголке, но громко
аплодируя знаменитостям вроде Джеки Онассис, говорившим, что терминал
вокзала стал частью Нью-Йорка и его нельзя сносить.
Но хотя им и удалось присвоить ему статус исторического памятника,