"С.Чумаков. Видимость - "ноль" (Повесть) (про войну)" - читать интересную книгу автора

бесчисленных поправок на ветер, на течение, на петли в ледяной шуге.
Старались угадать - иного слова не придумаешь - место судна в океане. Рейс
безнадежно затягивался. Рацион пришлось урезать даже кочегарам. Еще опаснее
был все увеличивающийся расход пресной воды.
Напряжение первых дней спало. Но расчеты по-прежнему дежурили у орудия
и пулеметов круглосуточно, сменяя друг друга. Усиленная вахта вела
непрерывное наблюдение за поверхностью океана. Обычный ритм смены вахт
полетел кувырком. Продрогшие на пронизывающем ветру люди бросались на койки,
на какое-то время забывались чутким сном. Спали не раздеваясь - спасательные
костюмы на расстоянии протянутой руки. Только утомленный, издерганный
человек забывался сном, как его уже кто-то тряс за плечо:
- Слушай, пора на вахту.
Никогда еще радист не смотрел с таким вожделением на телеграфный ключ.
Так хотелось положить ладонь на рукоятку и отстучать всего два коротеньких
слова: "Мы живы". Но это было равносильно самоубийству. Даже по краткому
радиосигналу немецкая радиослужба запеленгует судно, доставившее подводному
флоту рейха крупные неприятности. А ведь где-то, в какой-то канцелярии уже
напечатаны стандартные бланки и разосланы семьям. Черная рукоятка ключа
магнитом притягивала руку, а радист даже прикрыл ее коробкой от домино. Он
слушал эфир. Безрадостное занятие. Каждый день доносятся безнадежные крики о
помощи на английском, испанском, немецком и на родном, русском. Не проходит
дня, чтобы в этой проклятой Атлантике не топили кого-нибудь. Сколько же
пароходов уже на дне! Эфир попискивал бессмысленными наборами точек и тире -
это чьи-то шифровки. Два раза в сутки, в полдень и в полночь, с секундной
точностью, по радио кто-то прокручивал на большой скорости магнитофонные
ленты. Это переговаривались со своим штабом немецкие подводные лодки. У
парохода не было средств, чтобы запеленговать их место. Эти сигналы говорили
только, что лодки бродят в океане, возможно, рядом. А то попадал на музыку
или песни. Тогда Рудин подключал динамики судовой связи, и по "Ванцетти"
разносились заграничные мелодии, чтобы ребятам не было так тоскливо. Вот
только сквозь треск радиопомех никак не мог уловить голос Москвы, узнать,
что там делается на фронтах. В столовой экипажа висела сводка десятидневной
давности, и капитан все время настойчиво напоминал: "Лови Москву, маркони,
как хочешь, но лови".
У Веронда было правило раз в день обходить судно. Последние дни выбили
из этого ритма. Несколько суток, прошедшие после встречи с лодкой, слились в
один долгий- предолгий день. За это время он, кажется, несколько раз
забывался, в дремоте, а может быть, и нет. Вспомнить не мог. Он остановился
на середине трапа между своей каютой и спардеком. Только сейчас сообразил,
что решил пройти по судну. Провел рукой по жесткой щетине. Решительно
вернулся к себе в каюту. Зашел в ванную, увидел в зеркале чужое,
осунувшееся, заросшее лицо. Вслух сказал:
- Дурак! В таком виде идти по каютам!
Разделся, швырнул за дверь одежду. Пустил холодную, потом горячую,
снова холодную воду. Отфыркивая, растерся жестким полотенцем. Навел
прекрасную, шведской стали бритву, снял щетину. Достал флакон с остатками
лосьона фирмы "Жилетт". Стало приятно от легкого аромата, холодка,
освежившего лицо. Затем тщательно оделся: белоснежная рубашка, галстук,
парадная форма с золотыми шевронами на рукавах и двумя рядами сияющих
пуговиц.