"Елена Чудинова. Лилея" - читать интересную книгу автора

отец Модест. "Но подумай, Нелли, каков отец Модест - наши иезуиты с ним в
сравнении - малые ребятишки! - много потом вспоминал муж. - Девяносто попов
из десяти со мною бы заспорили тогда, как де можно! А он - смолчал. Важно
ему было не то, что я говорю, но то, что я делаю. Он вить понимал, ничто не
оставит меня в католичестве верней, чем нападка на оное! Ему же главным было
уловить душу. И сколь был он прав! В остальном разобрался я после". На
взгляд Нелли, Филипп разобрался даже чрезмерно. Около года его только и
занимало, что расхождения православия с католицизмом. Приходилось терпеть,
вить не с приходским же священником, не с губернским же архиерем было ему
сие обсуждать, у тех бы ум за разум зашел. Прежде всего Филипп, надо думать
за отцом Модестом вослед, ставил ни в грош настоящий год Раскола. Он свою
границу проводил где-то столетья на два позже. Дальше Нелли предпочитала
кивать, не вникая - обоснованьем оной границы шли какие-то рассуждения о
различьи меж "филиокве" и "филиоквическим догматом". Не уставал муж
сокрушаться о Расколе, словно тот случился вчера. "Подумай, Нелли, как
просторен был христианский мир до тартаров! Кому было дело до Раскола, когда
русская княжна была матерью французского короля! Когда б Русь не обособила
кровавая саранча, как-нито все обошлось бы". "Филипп, но сколь жестоки были
после войны меж православными и католиками!" - "Жестоки, но и преступны,
Нелли. Преступны с обеих сторон. Вить эти войны - братоубийственные, войны
детей единой древлей Церкви! Подумай, до чего дошел сей чудовищный абсурд: в
Руси Московской лютеран привечали того ради, что те гонимы католиками! До
Великого Петра иноземным гостям разрешали строить на Москве кирхи, но не
католические храмы! Так ненавидеть братьев, чтоб привечать еретиков!
Привечать разорвавших самое святое - живую цепочку рук - преемство
Апостольское! Привечать губителей монашества! Вить это в голове не
вмещается! И сие - на Руси, где за несколько до того столетий можно было
пойти к мессе Тридентской, служимой ирландскими монахами, что в Новгороде,
что в Киеве!" "Так все ж Петр был хорош? - невольно вовлекалась в разговор
Елена. - Помнится, в Крепости его куда не так почитают, как у нас в
России". - "Я помню, не так. Наблюдатели Крепости доносили, что София,
поддерживаемая Василием Голицыным, была б на престоле не хуже. Да только
ничего не меняет сие, в гишторической науке нету сослагательного наклонения,
Нелли. Петр - фигура рубежа, его лицо было у России, когда она вновь
обернулась к миру". - "А разве каменщики с лютерашками не при нем
набежали?" - "Увы, Нелли. Возведи Россия каменную стену на манер
какого-нибудь Китая - ереси было б и взяться неоткуда. Только Россия не
Китай. Либо весь мир ей спасти, либо гибнуть вместе с ним". И разговор вновь
сворачивал к неповрежденности всяких там догматов.
Да, хорошо было дома, зимним вечером у каминного экрана, разговаривать
разговоры с мужем, пропуская половину его слов мимо ушей. Как оно все это
казалось - до живой жизни ненужное вовсе. Ан нет, разбирайся теперь. Словом
так: католики все ж таки братья, хоть и оступившиеся со своими догматами. И
потом - их вить за Господа Христа убивают сейчас, даже бы и отец Модест
сказал, что сие - свидетельствование кровью. Значит, мессу на лодках
поглядеть можно, коли получится.
- Глубоко ж ты задумалась, дочь моя. - Господин де Роскоф смотрел на
нее с сочувствием, ровно знал, что она думала сейчас о Филиппе.
- Не обессудьте, батюшка, очень уж для меня это все внове.
- Я знал из писем, что сын перешел в православие, и счел это правильным