"Валентина Васильевна Чудакова. Как я боялась генералов " - читать интересную книгу автора

падаю грудью на пулеметный короб и откровенно хохочу. "Мазурики" тоже
пыжатся от неодолимого смеха, но смеяться в присутствии своего командира
не смеют. Попробуй-ка посмейся над самим Бахваловым. А дед бубнит на
низких нотах:
- Какие такие тут могут быть смехи? Волос длинен, да ум...
Я делаю вид, что не слышу. Пустяки.
Сразу же после обеда в нашей центральной траншее поднялась немыслимая
суетня. Носились командиры стрелковых взводов, бестолково метались
солдаты. И по всей линии ротной обороны, как колокола громкого боя,
нестерпимо звонко звонили-брякали сигнальные гильзы. Что такое? Боевая
тревога?..
Нет. В наш полк пожаловал сам командарм - мой старый знакомец
генерал-лейтенант Поленов. И вот-вот нагрянет к нам на передний край...
Вместе с двумя заместителями в траншее появился комбат Батченко.
Зыкнул, как в рупор на катере: "Эт-то что за сабантуй?! Смир-р-но! По
местам!"
Встревоженные шумом, взбесились фашисты. Как голодный ишак, заревел
шестиствольный "дурило"; заскрипел богом проклятый "скрипун" -
полуреактивный метательный снаряд на рельсах; долбанули тяжелые минометы.
Траншею как вымело: попрятались братья-славяне кому куда ближе,
притаились. Ходуном заходила земля. Нестерпимо запахло порохом и селитрой.
Всю линию обороны заволокло удушливым сизым дымом.
Нет на свете ничего хуже собственной беспомощности. Солдат вполне
может привыкнуть к бомбежке, к посвисту пуль, к методическому обстрелу по
площади, но к шквальному, прицельному артналету - никогда! Перед этой
слепой разрушительной силой беспомощен любой храбрец. Тут уж держись за
родную землю да помалкивай.
Шквальный артогонь длился около получаса. Пушки и минометы ревели
теперь с обеих сторон (наверняка наши артиллеристы перерасходовали свой
пресловутый лимит).
Обстрел застал меня в землянке Рогова. Тяжелые взрывы почти без пауз
бухали над нашими головами и где-то у нас за спиной. Землянка вздрагивала,
со щелястого потолка, как живой, струился песок. Лампа-гильза подмаргивала
вспышками. После одного особо громоподобного взрыва Евгений Петрович меня
насмешил: с сомнением поглядев на потолок в два наката бревен, сказал:
- Залезла бы ты, право, под нары на всякий случай...
Я, конечно, отказалась: хорош командир - под нарами!.. И высказала
предположение:
- А что, Евгений Петрович, ведь нет худа без добра. Пожалуй,
командарм не приедет: не пустят же его в такую катавасию.
- Удержишь ты его, как же, - буркнул ротный. - Да ему сам черт не
брат.
Убедившись, что им не угрожает немедленный штурм, фашисты постепенно
угомонились. Сначала умолкли тяжелые минометы, потом подавился "скрипун",
умолк и "дурило". Наши тоже замолчали. И опять у нас на обороне тишь да
гладь.
Рогов оказался прав. Едва мы с ним выбрались из укрытия, как перед
нами возникла богатырская фигура комбата.
- Едет, - сказал он будничным голосом, но волнение выдавала бурая
краска, выступившая пятнами на широких скулах.