"Владимир Чивилихин. Пестрый камень" - читать интересную книгу автора

получка, но от нее ничего хорошего я не жду - аванс уже съел, а в получку
вычтут все, что положено, и если достанется мне рублей пять с копейками,
то будет хорошо. А как было бы здорово натащить домой еды, цветов, вина и
по-настоящему отметить твой приезд!
Меня тут все еще "изучают", хотя пора бы уже присмотреться. Еще раз
заходил комендант, потоптался у порога, видимо, не решаясь сообщить нечто
важное, потом спросил: "За что они там тебя едят?" - и кивнул за окно в
сторону нашей конторы. И правда, за что? Может, за то, что непохож на них
и живу, с их точки зрения, не так? Или твой "интеллектуал" все же
чувствует, как я его презираю?
Опять два часа ночи. Тишина, только на соседней стройке что-то
громыхает да по стене ползет-шуршит ветер. Сижу, курю, совсем уж
закурился. Сейчас ложусь спать в крахмальные простыни. Я их сам стирал и
крахмалил, не стал отдавать в прачечную.
Наташа! Вот и снова у меня резкий поворот в судьбе. Я, как это ни
странно, уезжаю. Мне до боли в сердце хотелось тебя дождаться, это было
совершенно необходимо, но ничего уже нельзя поделать. Сейчас объясню, как
все вышло, а вначале расскажу о Маринке. Вчера после работы я подъехал к
детсаду в такси, посадил ее на колени и долго катал по городу. Мы съездили
также в аэропорт, и я показал ей место, где она будет встречать маму.
Потом мы завернули в кафе - кутить. Когда подошла официантка, то я заказал
себе двести пятьдесят коньяка и спросил Маринку: "Тебе мороженого?" -
"Да!" - обрадовалась она. "Сколько тебе, девочка, порций мороженого?" -
наклонилась к ней официантка. Поросенок с мольбой и надеждой посмотрел на
меня и говорит: "Семь!"
Ты спросишь: на какие шиши? А я получил аванс в гидрометеослужбе,
потому что нанялся на снеголавинную станцию Сарысу. У них там горит, туда
надо в пожарном порядке отправлять людей, хотя я и не знаю, почему такая
срочность. Вот как все обернулось, и нельзя было мне поступить иначе. Я
просил решить со мной через неделю, но завтра утром они отправляют туда
последнюю машину.
Решение пришло как-то внезапно. Понимаешь, накапливалось много мелочей,
которые опутывали меня, нажимали на психику, и я жаждал любых изменений.
Во-первых, я пережил тут немало унизительных минут. Мне все время
казалось, что твои соседушки, разглядывая меня как экспонат, думают: "Что
за чучело гороховое? Не иначе как беспортошный прохиндей, который
позарился на деньги неплохо зарабатывающей, образованной, одинокой,
порядочной и т.д и т.п. женщины. Неужели она не могла найти себе солидного
человека с положением?" Во-вторых, у меня была острая нужда в деньгах, не
раз я заменял ужин пачкой папирос. В-третьих, я на расстоянии чувствовал
беспричинную злобу Сафьяна и никогда, верно, не забуду его слов насчет
лампочек в дамских клозетах. Этот "интеллектуал" тихой сапой выживал меня
отсюда, и я глубоко страдал от сознания бессилья. В-четвертых, я мог на
эту зиму уже не получить хорошо оплачиваемой работы, а теперь, когда я
спущусь весной с гор, у меня будет рублей пятьсот-шестьсот. Это немало, и
они нам с тобой еще как пригодятся, надо быть реалистами.
И наконец, вчерашнее событие. Утром Зина получила от тебя два письма. Я
сорвался, побежал на почту. Мне - ничего! Неужели ты вправду думаешь,
будто я настолько сильный человек, что легко могу обойтись без внимания,
без малейшего знака приязни? А вечером произошел еще один случай.