"Владимир Чивилихин. Здравствуйте, мама!" - читать интересную книгу автора

голосить женщины, получая из частей, где служили их мужья и сыновья,
страшные продолговатые листочки - похоронные.
Виталий, однако, писал. Он срочно проходил какие-то военные курсы.
Последнее письмо от него пришло с большой задержкой: "Мамо, до побачення!
Едем на фронт. Вернусь, отблагодарю тебя за все. Раньше я этому не
придавал значения почему-то. Жди, мамо, с победой меня..."
Фашисты рвались к Бахмачу. От этой станции по всем направлениям
расходились лучами железнодорожные линии - на Гомель, Киев, Брянск,
Одессу, Кременчуг. Стальные пути вели от Бахмача к Харькову, Курску и
Москве. С первого дня войны пошли через станцию к фронту поезда с военной
техникой и войсками. Ежедневно десятки эшелонов, с трудом выбираясь из
невообразимого сплетения Бахмачского узла, провозили на восток раненых,
оборудование, эвакуированных. Фашисты яростно били по этому солнечному
сплетению нашего ближайшего тыла.


"14 июля 1941 года.
Этот день останется памятным для меня. В 4 часа дня был налет на
Бахмач, продолжавшийся 2 часа 40 минут. Вот где страх был! Я шел с
библиотеки. Был на полдороге до дому, когда над городом появились
самолеты. Потом как грохнет! Меня как бросит воздухом к забору, и я там
свалился прямо в грязь. Недавно шел дождик. Лежу, а у самого сердце со
страху готово выскочить. А они уж над головой гудут и с пулеметов строчат,
только пули свистят. Пролетели над городом и полетели на разворот. Я
поднявсь - и дай бог ноги! Влетел в детсад, а там приготовили есть детям.
Тарелки на столах под яблонями стоят. Вдруг опять как грохнет! Тарелки со
столов так и послетали. И хоть бы одна разбилась, плавно спустились. Я
прыгнул в до половины вырытую щель и лег на дно. Гляжу, а там санитарок и
сандружинниц полно. Правду говорил Петро Самостиянович: позабыли надеть
свои комбинезоны. Одна лежит, уши пальцами заткнула, а рот до ушей
открыла. Это чтоб не оглушило. А глаза как у загнанной овцы. Если б не
страшно было, смеяться б можно до упаду. Тут начали бомбы близко рваться.
Воздухом горячим обжигает. Я ползком по картошке - в крытое убежище и там
уже ждал до конца бомбежки. Стены дрожали. Песок сыпался с потолка. А мы
задыхались от напора воздуха. Когда мы вылезли, то было, как вечером,
темно. Дымом солнце закрыло. Горел сенопункт. На Киевском вокзале рвались
в эшелонах снаряды, бомбы, патроны... К небу подымались огненные столбы от
цистерн с бензином. В сад поликлиники начали свозить убитых. Привезут
машину и за новыми уезжают. Раненых тоже собирают. Народу много побило.
Никто не знал, как прятаться. Все бросили работу и побежали по домам к
детям.
А фашисты, гады, спустились низко и давай поливать с пулеметов...
Народу в убежище было очень много, и я сидел, как дуга: спина под одну
стенку, а ноги на другую. Вчера был сбор нашей команды. Дело наметили, но
чертова бомбежка разогнала нас всех".


Заслышав рев самолетов, маленькие бахмачане в сто голосов начинали
плакать и проситься к маме. А мамам было некогда - стрелочницы, дежурные
по станции, телеграфистки, постепенно привыкавшие к бомбежкам, не могли