"Игорь Чиннов. Собрание сочинений: В 2 т. Т.1: Стихотворения " - читать интересную книгу автора

самостоятельно?" - написал: "Сам беру с полки книгу. Сам переворачиваю
страницы". Хотя, на мой взгляд, все его русское путешествие было сплошным
подвигом. Каждый раз, когда я видела, каких усилий ему стоило взобраться по
ступенькам в очередную церквушку, я мысленно снимала шляпу.
Интерес к России (а точнее, наверно, к миру вообще - ведь за свою жизнь
И.В. туристом объехал половину земного шара) явно вступал в непримиримое
противоречие с "врожденной ленью", о которой так любил говорить И.В. Кстати,
по поводу этой лени - для меня вопрос до сих пор остается открытым. Мне,
конечно, приходилось верить И.В. на слово, но то, что я наблюдала, на лень
было не очень похоже. Да, И.В. принципиально и последовательно не хотел
совершать никаких усилий, которых можно было не совершать. Всякие
гимнастические упражнения, диеты были для него совершенно неприемлемы. Более
того, он говорил, что не понимает людей, которые ради написания романа
готовы провести за столом не один месяц. Он даже статьи писать "ленился". И
удивлялся, откуда у Бахраха такое странное представление о том, как он пишет
стихи. Бахрах в одной рецензии написал, что по утрам Чиннов будто бы садится
за стол работать - писать стихи. "Ни разу я для этого за стол не садился, -
И.В. в изумлении пожимал плечами. - Стихи приходят сами. А я их записываю.
Где придется".
Но если уж И.В. начинал "работать", то он-таки работал. Так он
составлял свою книгу, материалы для которой привез на дачу. У него возникла
идея - выпустить свои гротески отдельной книгой. Проблема была в том, чтобы
из всех прежних книг эти гротески выудить и расположить подходящими парами
на разворотах. И.В. занимался этим все свободное время. И если бывало, что
утром просыпал до девяти (а что, казалось бы, еще делать на даче, если не
поспать с удовольствием?), то квалифицировал такое поведение как
"хулиганство". Книгу он составил довольно быстро, но те, кто потом в России
занимались ее изданием, делали это слишком медленно, и книга гротесков
"Алхимия и ахинея" вышла уже после его смерти и тиражом всего 500
экземпляров.
Или в декабре девяносто пятого года, за пять месяце смерти - тогда он
уже почти не вставал с постели, - с какой неотвратимой энергией он взялся
спасать (и весьма успешно!) свой любимый "Новый журнал", оказавшийся под
угрозой закрытия. Он позвонил мне в Москву, и велел действовать, и сказал
как. Позвонил и написал еще многим людям. Даже умирая, он нашел в себе силы
бороться за этот острое старой русской культуры - ведь традиции издания
поддерживались долгие годы, и сам он не раз помогал вычитывать для журнала
французский и немецкий тексты, оберегая журнал от культурной деградации.
Никогда в жизни я не слышала, чтобы И.В. говорил с пафосом, что
называется, "красиво". А если слышал что-то в этом духе, морщился и
напоминал: "Аркадий, не говори красиво!" Но тут мне придется запрет нарушить
и сказать именно с пафосом - главным для этого ироничного человека было
сохранение и развитие русской культуры. В его представлении понятие любви к
родине, к России, понятие патриотизма не двоилось, как у нас, советских.
Сюда не примешивалось что-то смешное, стыдное, демагогическое, повязанное
нелепым красным галстуком. Гордость за свою страну, свой народ была просто
органичной частью его личности. Может быть, гордость - не совсем подходящее
слово. Скорее, спокойная уверенность, что его родина - если не лучшее, то уж
точно одно из лучших и достойных уважения государств на земле. Большевиков
он считал убийцами и захватчиками, от которых в конце концов Россия