"Елена Чижова. Преступница" - читать интересную книгу автора

Нет, всерьез она не торопила их смерть, но, страдая от безобразных
скандалов, сотрясавших коммунальные стены, Маша мысленно вставала на сторону
матери и про себя осуждала отца за непонятную и трусоватую деликатность.
Получалось так, что в отвратительных коммунальных делах отец прячется за
мамину спину, и эта мысль мучила Машу, потому что - в этом она не
сомневалась - отец сам должен был обо всем догадаться.
Пройдя через родительскую комнату, она закрыла дверь и забралась на
покрывало с ногами. Слова брата не убеждали. Раньше, когда план обсуждался
втайне, вдохновенная уверенность Иосифа легко становилась Машиной. Теперь,
когда все блистательно удалось, она чувствовала червоточину, от которой -
ради будущего спокойствия - следовало избавиться. Радуясь, что младшей
сестры нет в городе, а значит, никто не сможет помешать, Маша подошла к
письменному столу, зажгла настольную лампу и раскрыла тетрадь. Старая
школьная привычка: так расправляться с тягостными мыслями - давала о себе
знать.
В школе Маша вела дневник, нет, не дневник, скорее, отрывочные записи.
Время от времени, прибираясь в столе, она отправляла их в корзину. Теперь,
занеся ручку, Маша подумала о том, что никогда прежде не писала о главном, о
том, что отравляет душу. Она разгладила тетрадный шов и сложила руки. Дело
застопорилось: Маша не знала, с чего начать.
Мысли вернулись к последним школьным годам. Она вспомнила многолетнее
упорство, с которым, далеко опережая школьную программу, читала любимые
книги по истории, потому что давным-давно, лет, наверное, с тринадцати,
мечтала поступить на исторический. С этой страстью могла соперничать лишь
любовь к литературе: собрания сочинений, стоявшие на домашних полках, Маша
перечитала до дыр. Ее сочинения были глубокими и содержательными, и
учительница, особенно в старших классах, не раз советовала Маше поступать на
русскую филологию. И все-таки история казалась ей главной наукой. Она давала
ответы на самый интересный вопрос: почему? Однажды Маша поделилась своими
планами с Иосифом, и он сказал, что на этот вопрос отвечает любая наука,
взять хоть его химию, но Машу ответ не убедил, потому что естественнонаучные
вопросы никогда не казались ей важными, хотя и по этим предметам она
получала пятерки и даже участвовала в городских олимпиадах по биологии,
каждый год доходя до третьего - университетского - тура. Длинный и прямой
коридор Двенадцати коллегий, в аудиториях которого проходили биологические
олимпиады, пах замечательной книжной пылью, и, равнодушно вещая про тычинки
и пестики, Маша вдыхала аромат своей близкой исторической судьбы.
К ее интересу родители относились скептически. Отец говорил о том, что
в нашей стране судьба историка незавидная. История - не механика. Все
зависит от позиции исследователя, который вечно вынужден подстраиваться.
Маша вспомнила, как, сказав об этом, отец предостерег: "Ты учти, Мария, то,
что сказано дома, - не для чужих ушей". Кажется, он и вправду считал, что в
родительских увещеваниях зашел непростительно далеко.
О том, что история - не самая твердая почва, Маша догадывалась, но
утешала себя тем, что для историка самое главное - выбрать правильную
область исследований, и тогда колебания и смещения обогнут его, не
коснувшись. Примериваясь, она находила правильной историю Древнего мира и,
пожалуй, Средневековье: позволяют же Валентину Янову изучать и
комментировать новгородские берестяные письма.
Мама заходила с другой стороны. Ее возражения сводились к тому, что