"Ольга Чигиринская. Мятежный дом" - читать интересную книгу автора

чьи руки покрывал темный узор, видный только под непрямым светом - как пятна
пантеры. Она понимала и разделяла чувства своего командира.
- Корабль есть корабль, - сказала она, ужиная вдвоем с Бет. - Даже
вражеский. Для кого-то он дом, для кого-то гроб. Порой - и то, и другое.
- Но ведь на тех кораблях не было людей? - спросила Бет - Мне так
сказали...
- Не было, - подтвердила Хатор. - На этих кораблях уже никто не будет
жить и никто не умрет.
- Мне не хотелось бы жить и умереть на корабле, - передернула плечами
Бет.
- Это вы сейчас так говорите, а немного позже скажете по-иному.
Бет понимала, о чем она - те особенные отношения, которые складываются
между людьми на корабле. Проводя с кем-то в закрытом пространстве долгие
месяцы, ты или привыкаешь к человеку, или выясняешь, что вы несовместимы - и
тогда один из вас покидает корабль. Она вспоминала отношения, царившие на
"Паломнике" - никто из левиафаннеров не был простым человеком... или
шеэдом... но каким-то образом члены экипажа образовывали единое целое,
состоящее из очень разных, непохожих друг на друга, частей. Здесь было то же
самое. У этих людей мог быть клан, семья, государство - но там, за бортом.
Здесь все это переходило на второе место. Да, человек мог быть сложным...
даже скверным... но он подходил тебе, а ты - ему.
Однако сейчас Бет не хотелось, чтобы для нее это стало таким же, как
для Хатор и для других. Это было бы слишком... соблазнительно. Счесть их
наконец-то друзьями, родными... своими... После того, как умерли мама, брат,
дядя и Дик... Нет, никогда. Порой Бет забывалась. Что там порой - часто.
Особенно видя Рихарда на мостике, уверенно отдающим приказы во время маневра
или боя. Было так здорово принадлежать к команде этого великолепного
золотого воина, мастера и командира... И когда Бет ловила себя на этом
чувстве (а это случалось все реже и реже, потому что чувство захватывало ее
целиком), она стаскивала с запястья тяжелые сохэйские четки, перебирала их в
руке и думала о тех, кого потеряла, заставляя себя ненавидеть виновников
этой потери - дядю и всех остальных. Правда, с каждым разом это получалось у
нее все хуже.
Гем-медтех сделал ей операцию на гимене - поставил несколько простых
швов, которые разорвутся, когда император соизволит засунуть в нее свой
нефритовый стебель, и оросят простыню двумя-тремя капельками крови.
Интересно было бы посмотреть на его лицо, если бы он услышал, что вместо
золотой монетки ему подсунули шоколадку в фольге. Или шепнуть ему эту тайну
в самый ответственный момент - чтобы его боец позорно дезертировал? Бет
порой упивалась этими мыслями, хотя в глубине души понимала, что никогда так
не сделает. В отличие от Дика, она боялась смерти, а здесь смерть все время
ходила совсем рядом. У Шнайдера было много врагов, он был слишком блестящим,
чтобы не возбуждать зависти, а гибель сестры ослабила его лагерь. "Чертов
мальчишка отрубил мне правую руку", - так сказал он однажды. Они с Лорел
были любимцами Тейярре, его наставниками и спасителями, а в виду
намечающейся свадьбы - почти родственниками. Выкинув свой номер, Бет одним
ударом разрушила бы их статус, их бы сожрали так же быстро, как они сожрали
Дика, и никто бы не смог ее защитить. А "самураем героической смерти",
бросающим себя на вражеский танк с обвязкой из гранат, она никак не была.
Несмотря на это особенное ощущение общности с людьми, она ни с кем не